Областной! Сапог не было в школу ходить и в своей-то деревне.
Отсюда упорство. Или наоборот: путь этот «обычный» как результат упорства? Впрочем, и то и другое, наверно, — счастливое совпадение, как в таких случаях говорят.
В небе войны — с первых дней. На Балтике летал больше над сушей, ходил на бомбежки вражеских полчищ, прущих безудержно на Ленинград. В сентябре перевели на Черноморский. С ходу включился и тут, принялся завоевывать "свое место" над морем.
…Немецко-фашистские войска ворвались в Крым. Получено приказание нанести удар по скоплению живой силы и техники. Командир полка майор Николай Александрович Токарев коротко добавил: нужно поспешить!
Поднявшись в воздух, три звена тяжелых бомбардировщиков быстро собрались в группу. Рядом с Жестковым — лейтенанты Федор Клименко и Виктор Беликов — надежнейшие летчики полка. Под крылом проплыли поля Кубани, Керченский пролив.
Чтобы ввести противника в заблуждение, ведущий группы майор Иван Арсеньев круто повернул к Арабатской стрелке. Пройдя над степью, вновь развернулся на цель — уже с северо-западного направления.
Расчет оправдался, появление бомбардировщиков оказалось для врага неожиданным. Гитлеровцы переправляли через горную речушку Биюк-Кара-Су большую колонну автомашин и пехоты, скопились в лощине. Последовала команда изменить боевой порядок. На удар зашли звеньями, разомкнутым строем. Противник не успел организовать огонь. Разрывы плотно накрыли цель, все потонуло в клубах дыма и пыли. Когда видимость чуть улучшилась, прошлись по остаткам колонны на бреющем. Штурманы и стрелки азартно поливали из пулеметов мечущихся среди чадных костров гитлеровцев. Расположенные по склонам гор зенитки открыли сильный огонь. Один снаряд попал в воздушную систему машины Жесткова, шасси вывалилось из моторных гондол. Самолет загорелся, скорость упала. Экипаж остался в одиночестве, группа уходила в сторону моря…
Вдобавок ко всему доклад стрелка-радиста:
— Командир, нас догоняют «мессеры»!
— Приготовиться к бою! — дал команду Жестков. — Засула, командуйте маневрированием!
Бой был тяжелый. Летчик выжимал из подбитой машины все. Скрипел металл, деформировалась обшивка…
Один из гитлеровцев поспешил: взяло верх нетерпение записать победу на свой счет. Сблизился до предела.
— Командир, чуть левей! — крикнул Засула.
Прогрохотала длинная очередь крупнокалиберного. Фашист перевернулся, вошел в крутое пике и врезался в гору.
Это и решило исход боя. Оставшиеся два «мессера» со снижением ушли на запад. То ли решили не рисковать, потеряв своего командира, то ли израсходовали запас горючего.
Жестков довел горящий самолет до своих, посадил в поле. Выскочивший экипаж вступил в схватку с огнем. Сбросив регланы и не обращая внимания на ожоги, сумели сбить пламя. Осмотрели машину. Хвостовое оперение изрешечено, обшивка обгорела, в фюзеляже зияют две огромные пробоины…
Тут показал свой характер техник Григорий Гармаш. Через несколько дней самолет был в строю.
Экипаж — тоже.
…Приказание уничтожить колонну пехоты, артиллерии и танков, двигающуюся по шоссе в направлении на Старый Крым. Жестков назначен ведущим левого звена девятки. Летели на бреющем: в воздухе сновали «мессершмитты». Перед целью перешли в набор, на боевой курс легли на высоте шестьсот. Немцы успели открыть ураганный огонь. Никто не вильнул на курсе. Первые бомбы разгромили голову колонны, образовав на дороге пробку. Остальные довершили дело. В заключение девятка перестроилась в цепочку и прочесала шоссе пулеметным огнем.
И вновь пострадала машина Жесткова. Осколки снаряда попали в мотор, он оказался заклиненным. На такой высоте это грозило почти неминуемой катастрофой. Выручило хладнокровие пилота. Жестков уверенно удержал машину от сваливания на крыло, избежал столкновения с землей, использовав рельеф местности. Затем сумел даже набрать высоту. Борьба за жизнь экипажа и самолета продолжалась около часа. Самообладание командира передалось молодому штурману Ивану Локтюхину. Искусно обходя холмы и горы, тяжелораненая машина в одиночку пробиралась к востоку. Благополучно перевалила передний край, совершила посадку на берегу Кубани…
С тех пор прошло два года.
Не стану перечислять, кто остался в полку из вступивших в войну в сорок первом. О погибших, понятно, здесь речи нет. Но и почти все оставшиеся в живых — а были среди них богатыри, повторяю, — успели смениться, улетели на Тихий океан делиться боевым опытом. А кто и остался, так все же имел перерывы: ранение, отпуск, командировка за самолетами в тыл, приглашение «погостить» у милейшего доктора Челушкина, поиграть в шахматы, послушать его интереснейшие рассказы и, между делом, проверить свою «матчасть»…
Жестков летал бессменно. И эти два года, и после — считай, до конца войны. В любое время года и суток, на любое задание и цель, с любым вооружением или грузом. В любую погоду — лишь бы разрешили взлет. Все на той же счастливой своей «девятке» и с тем же все экипажем, таким же надежным и безотказным, как и она. Сменился за это время один лишь стрелок-радист — о нем расскажу после.
Были в полку и стабильные экипажи. Слетанные, дружные — не разольешь водой. К ребятам Жесткова присказка эта как-то не подходила. Что-то в ней было чуть ли и даже не оскорбительное для них. А зачем разливать, в самом деле?
"Командир у меня — железо!" — без этой фразы у Вани Локтюхина не обходился ни один рассказ об очередном потоплении транспорта, прорыве с торпедой сквозь заградогонь. "Лейтенанта нашего кто не знает", — вторили штурману оба стрелка, целиком относя очередной сбитый «мессер» исключительно на счет командира, который им выложил фрица под самый прицел. "Только и оставалось — нажать на гашетку…"
Сам «командир-железо», не говорун (кстати, о том, что не довелось мне еще на войне, — это повстречать летчика скромней Саши), выражал свои чувства и того проще. "Спасибо ребятам, ребята не подвели…"
Точно так же — и о «старушке-девятке».
В канун высадки Эльтигенского десанта, 31 октября, в полк поступило целеуказание: два транспорта в охранении десяти кораблей в сорока километрах восточнее порта Сулина. На удар была послана тройка высотных торпедоносцев, возглавляемая Жестковым.
— В районе цели возможны грозы, — предупредили синоптики.
— А также «мессеры», — как бы между прочим напомнил ведомым Локтюхин. Держаться как на веревочке, хлопцы!
Напоминание было нелишним: до цели тысяча километров, ястребков на прикрытие не пошлешь. Ольховой и Синицын, как и их штурманы, — в общем обстрелянные бойцы, но для такого задания опыта маловато.
А стоит кому-то отстать, потеряться — считай, что насмарку и весь полет. Высотное торпедометание — высокое искусство, от штурмана требует ювелирного мастерства. Сбросить стальные сигары так, чтобы они приводнились точно по курсу движения цели, в двухстах-четырехстах метрах от нее. Вынос точки приводнения зависит от скорости корабля и его маневренных возможностей. Торпеда, спустившись на парашюте в воду, принимается циркулировать вокруг цели по расходящейся спирали. Если торпеда одна, даже и не особенно опытный противник, ориентируясь по ее следу, может легко избежать роковой встречи. Несколько — почти неизбежно запутывается в сплетении циркуляции, теряется, напарывается на сокрушительный взрыв…
Трехчасовой полет над морем. Небо ясное, три самолета на нем — три жука на стекле. Вражеских истребителей, к счастью, не видно.
Решили выйти на остров Сакалин, возле Георгиевского гирла, оттуда и начать поиск. У озера Синое развернулись на север, потянули вдоль румынского побережья. Грозовой фронт, о котором предупреждали синоптики, видимо, сместился к югу. Внизу рваная облачность, сквозь нее неподвижными полосами просвечивают накаты волн. Справа на берегу аэродром Мамайя, на нем — полк вражеских истребителей.
— Район поиска, — докладывает командиру Локтюхин.
— Штурману следить за морем, стрелкам — за воздухом и аэродромом врага.
