– Разумеется. Обычная биржевая игра. Как всегда. – Он поворачивается, переворачивается, оказывается на мне.

– Поняла. Ставишь на изменение курса.

Джек смеется, дрожит от смеха, и я прошу его остановиться. Он спрашивает удивленно:

– Ты кончила?

– Что ты, я только начала.

– Я не об этом. С вопросами на сегодня покончено?

Я обнимаю его, прижимаю к себе и шепчу на ухо:

– Вопросов больше нет, ваша честь.

16:44

Мне пора возвращаться в офис, но Джек настоял, чтобы мы сперва выпили чаю – на первом этаже, где висит огромная люстра, словно самый наглый в мире сталактит. Пианист за роялем в углу исполняет классические эстрадные композиции. Я уверяла, что не голодна, чаю попью – и все, но с удовольствием уплетаю канапе, которые принес официант. Яйцо и кресс-салат, за ним окорок в медовой глазури, за ним огурец, за ним копченый лосось со сливочным сыром. Женщина из поколения “сэндвич” одной страстью сыта не будет.

Джек с нескрываемым изумлением наблюдает за сидящей напротив него обжорой и расспрашивает о работе. Мне хочется рассказать ему все, потому что он как никто другой может мне объяснить меня саму и дать честный совет. Но если я признаюсь Джеку, что скрыла свой возраст, чтобы устроиться на работу, он поймет, что я стыжусь своего возраста, и догадается, что я старше, может, даже старше, чем он думает, и тогда я паду и в его глазах, а этого я не вынесу.

– Я скрыла свой возраст.

– Не может быть.

– Чтобы устроиться на работу. Потому что перед этим некий специалист по персоналу отклонил мою кандидатуру в совет директоров на том лишь основании, что я вот-вот “перейду в другую возрастную группу”. Он имел в виду, что мне вот-вот исполнится… – Давай, Кейт, говори уже. – В общем, в марте мне будет пятьдесят, и в этом возрасте мне уже работу не найти. Во всяком случае, в Сити.

Джек протягивает мне булочки.

– Шутишь? Ты одна стоишь пятерых.

– Спасибо. Но я ведь несколько лет не работала, ухаживала за мамой и детьми, вела проекты на фрилансе, а в резюме это выглядит не очень-то убедительно. Вот я и убавила себе семь лет, надеясь, что сумею выдать себя за женщину помоложе, и меня взяли в мой старый фонд.

– Тот, от имени которого ты тогда и пришла ко мне?

– Тот самый. Работа, конечно, не бог весть какая, но позволяет оплачивать счета, а сейчас мне как раз это и нужно, поскольку муж получает второе образование, так что содержать семью приходится мне. А парню, который управляет фондом, Джею-Би, тридцать.

Джек протягивает мне топленые сливки.

– Дай угадаю. Этот придурок наверняка не знает, кто был партнером Макинроя?

– Ты можешь смеяться, Джек, но мне нужна эта работа, правда. Между прочим, очень трудно притворяться, что твоим детям одиннадцать и восемь, или десять и семь, или сколько я там сочинила, я постоянно делаю ошибки, в один прекрасный день проговорюсь, и этот мальчишка, мой начальник, обо всем догадается, меня уволят, и…

– Послушай. – Он прижимает палец к губам: просит меня замолчать.

– Что?

– Послушай, Кейт. – Джек указывает на рояль.

Неужели он это подстроил? Я сразу же узнаю мелодию и тихонько принимаюсь подпевать. “При мысли о тебе я забываю о делах, своих обычных утомительных делах”.

В тот прекрасный день они играли нашу песню.

Но все хорошее всегда кончается.

10:35

Пока не начнешь скрывать свой возраст, понятия не имеешь, как легко проговориться в мелочах. Подростковые кумиры, поп-звезды, модные рестораны, знаменитые футбольные матчи, Олимпиады, высадки на Луну, детские телепередачи, исторические события, то, что я смотрела фильмы, снятые до “Криминального чтива”, и грамотно пишу. Все это потенциальные ловушки для женщины, которая притворяется, что ей на семь лет меньше, чем на самом деле.

С тех пор как я снова вышла на работу, мне удавалось с успехом избегать вопроса о том, сколько мне лет. К примеру, я привыкла не звонить и не записываться к врачу с рабочего места, потому что в регистратуре всегда спрашивают дату рождения, а ее мне вслух произносить нельзя ни в коем случае. И когда мои молодые коллеги бурно радовались, что Кейт Буш снова выступает с концертами, мне хватило ума не признаться, как сильно я любила ее дебютный сингл, “Грозовой перевал”, который вышел в покрытом доисторическим туманом семьдесят восьмом. Один раз, правда, я чуть не попалась, когда Элис заметила у меня в сумке книгу “Как воспитывать подростков в цифровую эпоху”.

– Но ведь твои дети еще не скоро станут подростками, – удивилась она.

– Я стараюсь ко всему готовиться заранее, – ответила я и нырнула под стол, чтобы выбросить что-то в мусорную корзину, а заодно и спрятать свой ужас. Мне особенно стыдно обманывать Элис – по-моему, она видит во мне образец для подражания. Эх, знала бы она.

Однако же сегодня на утреннем собрании темы возраста избежать не удалось. Вчера вечером Мадонна упала навзничь с лестницы, ушибла голову и спину. Грохот стоял ужасный. Большинство бы так и остались мятой кучей валяться на полу, плача от стыда и боли (я бы точно), но Мадонна встала на ноги и продолжила задорно отплясывать. Казалось бы, можно лишь удивляться и восхищаться, однако же в соцсетях вовсю подшучивают над старухами. Разумеется, утром Джей-Би первым делом велел мне изучить компании, которые производят лестничные кресла-подъемники.

– Мадонне оно точно понадобится, а значит, и курс акций подскочит без бэ, – потирая руки, ухмыльнулся он. Джей-Би, как и большинство его ровесников из высших слоев общества, почему-то говорит на таком жаргоне, словно он наркоторговец из Балтимора, а не воспитанный молодой человек из Буши, графство Хартфордшир. (Между прочим, на самом деле его зовут Джонатан Бакстер.) Мне сразу хочется шлепнуть его по руке, на которой красуется “ролекс”, и попросить изъясняться нормальными словами, но, поскольку я его младше – по положению, не по возрасту, – это невозможно.

– Мадонна вовсе не старая, подумаешь, упала, – замечает Элис, взглянув на меня в поисках моральной поддержки. – Ее толкнул какой-то урод из подтанцовки. А уж то, что на “Радио-1” сказали, мол, не поставим новую песню Мадонны, потому что она слишком старая, – это вообще ни в какие ворота. Сколько лет тому же Мику Джаггеру? И никто ведь не говорит, что “Роллинг Стоунз” – морщинистые старые козлы, а им, между прочим, сто лет в обед.

– Мадонна – старая кошелка, – возражает Джей-Би и разворачивается ко мне (до чего же идиотские у него ботинки – эти, с острыми носами). – Сколько ей, Кейт? Наверное, лет шестьдесят?

Осторожно, Кейт.

– Кажется, пятьдесят пять или около того, – уклончиво отвечаю я, словно мне до этого так же далеко, как до Новой Шотландии или Фолклендских островов. – Впрочем, ей ни за что не дашь ее возраст, – добавляю я, устыдившись своей предательской трусости. – В конце концов, Мадонна – королева перевоплощения.

– Тогда уж королева реинкарнации, – гогочет Трой. – Старая калоша. Тейлор Свифт, вот она сексуальная, да.

– Кто что может сказать о перспективах “Эйч-Эс-Би-Си”? – меняет тему Джей-Би.

Я знаю, сколько лет Мадонне. Разумеется, я знаю, сколько ей лет. Пятьдесят шесть. Я всегда была ей благодарна. И не только за то, что сдать выпускные экзамены в колледже мне помогла ее песня “Лови ритм”, – отныне романы Джейн Остин для меня неотделимы от фильма “Отчаянно ищу Сьюзен”, – но и за то, что она старше, чем я. Сколько бы мне ни было, Мадонне всегда будет на шесть лет больше. Почему-то это утешает. Если уж она может показаться на красной дорожке в безумном черном кружевном костюме, стилизованном под наряд матадора, с юбчонкой, из-под которой нахально выглядывает ее белая задница, точно у маленькой девочки, вышедшей из туалета с заправленным в трусики подолом, значит, и я не такая уж древняя старуха. Кстати, я еще и поэтому до сих пор скучаю по принцессе Уэльской. Мы уже никогда не узнаем, как менялась бы с годами Диана и как упоительно было бы за этим наблюдать. Мы рассчитываем, что сперва по этому минному полю пройдут женщины старше нас, чтобы мы поняли, куда ступать безопасно, а куда нельзя ставить ногу. И мне нравится, что Мадонну совершенно не заботит, безопасен ли ее следующий шаг. А если ей порой случается оступиться и упасть, так что с того?