Ричард лег в постель в мешковатых серых трениках. Кажется, это штаны для йоги. Я прячу “Двенадцатую ночь” под одеяло. Рич считает, что дети должны “учиться на своих ошибках”, вряд ли он одобрит, что я пишу сочинение за Эмили, вдобавок я не хочу снова с ним ссориться. Сверху он голый по пояс – безволосый, поджарый. На голове седой пух. Вот так и выглядит человек, который старается держать себя в форме, намотал несколько тысяч миль на велосипеде и отказался от рафинированных углеводов, – точно эму, который проходит тяжелый курс химиотерапии. Разумеется, я сразу же прогоняю злую мысль. Интересно, Ричард тоже, глядя на меня, думает: “Где же та подтянутая блондинка, на которой я женился?” Если да, я его понимаю.

Я рассказываю, что рабочий день прошел на удивление гладко.

– Большинство парней не обращают на меня внимания: чтобы меня заметили, придется им показать, на что я способна. Еще со мной работает очень милая девушка, ее зовут Элис. Мой непосредственный начальник – самодовольный хипстер. Джей-Би. Лет ему столько же, сколько Бену, и ведет он себя примерно так же, только, в отличие от Бена, скорее всего, ходит на педикюр. С клиентами разберусь сама, а вот в новых технологиях ничего не понимаю. Что такое защитная заглушка?

– Что-то из “Веселых паровозиков”? – отвечает Рич.

Мы дружно смеемся. Ободренная его реакцией, я решаю хотя бы попробовать (зря, что ли, ношу эти пластыри с тестостероном!) и придвигаюсь к Ричу. Но он проворно переворачивается на другой бок и выключает ночник. Я касаюсь его плеча. Ледяное.

– Спокночи.

– Спокойной ночи.

Убедившись, что он заснул, достаю из-под одеяла “Двенадцатую ночь” и принимаюсь читать.

Всю нашу совместную жизнь мне удавалось дотянуться до Ричарда, восстановить близость, которая, как я себя убеждала, существовала между нами по умолчанию. Как бы ни было велико взаимное раздражение, как бы яростно мы ни спорили, достаточно было беглого взгляда, намека на общее воспоминание, которое от повторения становилось только забавнее. Например, история о том, как Ричард на первом нашем свидании заказал пасту с каракатицей, выпачкал зубы чернилами и стал похож на бродягу, всегда смешила нас до колик. И даже безнадежная неромантичность наших свиданий со временем стала романтичной, превратилась в часть нашей личной мифологии. В скудные времена отношений всегда можно было заглянуть в эту кладовую памяти, секса, жизни, семьи, которую мы вместе строили. Беглый поцелуй в шею, рука на талии – и вот мы уже прежние Ричард и Кейт, Кейт и Ричард. Все, что мы вместе выстроили за двадцать лет, можно было пустить в ход, привести в качестве доказательства, что брак наш прочен.

Я и не догадывалась, до какой степени всегда полагалась на то, что этот трюк сработает, пока однажды он не подвел меня. Мы лежали рядом в кровати, как обычно, но между нами раскинулась пустыня. Валяясь без сна в темноте с открытыми глазами, зачастую в поту, с храпящим под боком Ричардом, я все чаще думала о нас не как о паре, а как о двух одиночествах. Вместе – и все же врозь. Словно мы лежали в разных могилах. И эта одинокость ощущалась гораздо острее, чем когда я была одна. Казалось бы, чего проще – протяни руку, коснись его спины, но мне было не дотянуться через эту девятидюймовую пропасть. Мне даже хотелось – по крайней мере, порой, – но рука не слушалась приказа. Я уже не знала, к кому прикоснусь. Да, вот в чем все дело. Последний раз мы занимались сексом в канун Нового года, после вечеринки у Кэмпбеллов. И это было ужасно – такое ощущение, будто вместе пилим бревно. Когда наконец его вялый пенис отвердел, он рукой засунул его в меня, и я закричала, потому что у меня там было сухо и мне было больно. Он был пьян и не стал дожидаться, пока у меня станет влажно, да и с чего бы, если раньше нам никогда не требовался лубрикант? Он даже не поцеловал меня. Поцелуи стимулировали бы возбуждение. Но в какой-то момент брака поцелуи исчезают, хотя секс остается еще надолго.

С каждым его рывком я чувствовала, как саднят стертые стенки влагалища, думала об аптечке в ванной, решала, какой мазью утром намазаться, чтобы не болело. Кажется, там оставался еще один пакетик “Цималона” – с тех времен, когда мы часто занимались любовью и я всегда бежала сразу в туалет, чтобы пописать и смыть бактерии. Муж двигался на мне, а я представляла тот мятый пакетик, лежавший в боковом кармашке моей цветастой косметички. Я могла сказать ему: “Хватит”, оттолкнуть его, пожаловаться на отсутствие предварительных ласк, но проще было притвориться, что я кричу не от боли, а от наслаждения, и застонать, чтобы он поскорее кончил и все завершилось.

Рой утверждает, что “беспричинная злоба” – это о Яго из “Отелло”, а вовсе не о Макбете, у которого как раз была причина – жена. Видимо, у леди Макбет был климакс, а следовательно, она не виновата в том, что у нее так резко менялось настроение и она издевалась над мужем, убивала детей и т. п.

Первые рабочие дни оказались на удивление бедны событиями. Джей-Би загрузил меня отчетами по клиентам, чему я обрадовалась, поскольку это простое рутинное занятие позволило мне понаблюдать за новыми коллегами, вычислить, кто станет моим потенциальным союзником, а с кем нужно держать ухо востро. На фрилансе я привыкла работать в одиночку и забыла, какой сложной и оживленной экосистемой бывает офис. Последний раз я сидела здесь в качестве начальника и уже много лет не оказывалась так низко в пищевой цепочке. Моя карьера, как Бенджамин Баттон, обратила время и положение вспять. Придется привыкать.

Всего за пару часов я поняла, что повелитель мух Джей-Би, командующий нами, точно диктатор какой-нибудь банановой республики, не дорос до занимаемой должности. Вероятно, взобрался по смазанному салом столбу, когда после краха выгнали всех стариков. Он хорош, но не настолько, насколько полагает сам, а это почти так же опасно, как быть плохим сотрудником. Если грянет кризис, Джей-Би будет спасать только собственную шкуру и средства для волос: ухаживать за таким чубом – дело нешуточное.

Трой – неофициальный второй номер команды. Джею-Би следовало бы назначить на эту должность кого-нибудь постарше, чтобы компенсировать собственную нехватку опыта и солидности, он же, насколько я понимаю, рассчитывал, что нахальство и щенячье подобострастие Троя прибавят ему самому авторитета в глазах коллег. Типичная ошибка новичка. Если честно, когда я увидела, что этот сопляк сделал с моим фондом, мне захотелось размозжить себе голову о стол. Размозжить или разможжить? Как правильно? Впрочем, какая разница. Я до того взбесилась, что пришлось напомнить себе, что я тут больше не начальница и не мое дело – указывать им на ошибки, я всего лишь отрабатываю зарплату. Я решила, что буду просить Троя о помощи, даже когда мне это совсем не нужно, потому что такие придурки, как он, обожают снисходить до женщин. Мне нетрудно, а ему приятно. В общем, лучшей идиотки-подчиненной Трой не мог и желать.

Пока я старалась не говорить лишнего. Сидевшая рядом со мной Элис болтала без умолку, я в ответ взвешивала каждое слово. Не хотелось рассказывать о себе, пока не привыкну, что мне сорок два и я никогда здесь не работала. Чтобы войти в роль, нужно время, спросите хоть у Дастина Хоффмана. Через пару расслабленных дней я даже задумалась, так ли уж было необходимо скрывать свой возраст, но вдруг услышала, как Клэр Эшли и Трой обсуждают Фила, чувака из инвестиционного отдела, которого планировали перевести на другую должность.

– Он же старый, – простонал Трой. – Ему не хватит ни сил, ни напора.

– Эй, Фил на два года меня моложе! – Клэр игриво стукнула Троя по плечу.

Элис мне говорила, что Клэр сорок один, то есть Филу, которому “не хватит сил”, тридцать девять. Правильно я сказала Салли перед собеседованием: сорокадвухлетних тут воспринимают как дряхлых стариков с ходунками, если же тебе пятьдесят, то к твоему лбу прилеплена записка “не реанимировать”.