Красавица Анна, наполовину русская (когда я впервые читала “Анну Каренину”, именно такой и представляла себе героиню), иностранный корреспондент в мире мужчин. Ночные смены, выпивка с парнями, погоня за новыми сюжетами. Отборные ухажеры у нее не переводились: одного бросит, а другие уже нетерпеливо толпятся в очереди. Лет в тридцать пять рутинный мазок показал, что у нее что-то не то с шейкой матки, затем лучевая терапия в сочетании с химиотерапией, а в конце концов ей удалили матку. После этого ухажеров у нее поубавилось, да и качеством они стали похуже. Сейчас Анна живет “с ресторатором Джанни” (официантом, который обирает ее до нитки и еще поколачивает, судя по рассказам Деб). Хотела бы усыновить ребенка, но функциональному алкоголику сделать это не так-то просто, по словам Анны, хотя все-таки возможно. Прекрасное лицо ее стало багровым, одутловатым; Анна кутается в яркий широкий шарф – в таких толстухи прячут свои тела от злых взглядов и мыслей. Разве она что-то из этого выбирала?

Сидящая рядом со мной Анна воркует над фотографиями Эмили в телефоне:

– Господи, Кейт, она вылитая ты. Какая же красавица.

– Эмили в этом сомневается. Она очень самокритична.

– Девушки вечно в себе сомневаются.

– Ну уж ты-то точно нет, правда, Анна? Ты была самой привлекательной из нас.

Анна пожимает плечами:

– И да и нет. Пожалуй, я принимала свою красоту как должное, но не успела выгодно ею распорядиться. А потом было поздно. То ли дело ты, Кейт. Ты все сделала отлично. Карьера, прекрасный брак, чудесные дети.

– Это только так кажется, – протестую я, вспомнив, как скрываю свой возраст на работе. И как приходится лебезить перед мальчишками в два раза меня моложе. И что секса у меня не было с прошлого Нового года. Вспомнив о мужчине, о котором думать не след, потому что я слишком стара для сказок и в жизни не бывает счастливых концов, живешь себе дальше – и все. И вдруг ловлю себя на мысли: единственное из последних тридцати лет, что мне не хотелось бы изменить, – это мои замечательные дети.

01:44

Пьяная и буйная? Не совсем. Мне незачем пить, чтобы буянить, как тогда, когда я отправила электронное письмо не тому адресату. Но сейчас я и пьяная, и буйная. По крайней мере, мне так кажется. Было время, когда я ни за что не отважилась бы прокрасся… прократься… прокрасться одна через весь двор, без джентльмена или хотя бы парня, который поддерживал бы меня под локоток. Но сейчас я одна, без поддержки. Безудержная и неподдержанная. Меня вдруг охватывает странное чувство. Становится как-то одиноко.

– Привет!

Конец моему одиночеству. На клумбе лежит Двуличный Тед. Такое ощущение, что он выпал из окна.

– Привет, Тед. Как дела?

– Ффтельку, Кейт. Профто ффтельку. Пршти. Ты такая красайца, знайшь? Почему мы рсстались? Куда я тольк смтрел?

– Ты изменял мне с Деброй.

– Рази?

– Да.

– Деброй Ричссон?

– Да.

Теду бы извиниться за давний обман. Но он расплывается в блаженной улыбке и произносит:

– Ишь повезло пдлцу. Секс врйом!

Меня это почему-то ужасно смешит.

– Никогда у нас не было секса врйом, попробуй произнести это еще раз, втроем. Дебра в баре. Вылезай из клумбы и иди извинись перед нею.

Он встает, пытается отряхнуть брюки, но промахивается. Я разворачиваю его и направляю ко входу в бар. Даже в теперешнем своем состоянии Двуличный Тед куда перспективнее любого онлайн-ухажера Дебры.

– Привет!

Не успела я избавиться от Теда, как со мной опять кто-то здоровается.

– Роз? Куда это ты?

Ла Пилджер энергично катит к домику охранника дорогой чемоданчик.

– Меня машина ждет. Я должна вернуться в Лондон. В семь утра я должна быть в Канэри-Уорф.

– Сколько же всего ты должна.

– В смысле? – Она подходит ближе, вглядываясь в меня в темноте, словно я обитательница зоопарка. – Перебрала, что ли? Заложила за декольте?

– За воротник.

– Мой тебе совет, Кейт. Коль скоро ты вернулась в Сити и намерена строить карьеру, нужно держать себя в форме. Там все крутятся как белки в колесе. И мужчины и женщины.

– Спасибо, Роз.

– Это правда. Грубо, но правда. Все же как думают? Мол, что за работа без выпивки. Но если хочешь сохранить работу, от выпивки нужно отказаться.

– Пркрсно. Очень мудро, спасибо.

– Пилджер всегда к твоим услугам. – Роз оглядывает темные стены, таинственные входы в подъезды, газон, в лунном свете бледный и гладкий, как бильярдный стол. Делает вдох, задерживает дыхание, выдыхает. Я догадываюсь, что она разрешила себе тридцать секунд ностальгии.

– Старый добрый колледж. Отличная стартовая площадка, черт побери. Ну да мне пора. Некогда рассусоливать.

– Я тут вспоминала…

– Да? – Роз начинает терять терпение: ей нужно найти водителя и машину.

– Я вспоминала, как занималась этим, ну, с каким-нибудь парнем. А потом возвращалась к себе ночью, окрыленная… – Зачем я это ей рассказываю?

Ответ Роз меня ошеломляет:

– И слава богу, что с этим покончено.

– С чем?

– Со всей этой фигней. Парнями, сексом, прочей чушью. Оно, конечно, даже забавно, но жалко тратить на это время, когда вокруг столько всего интересного.

– Чего – всего, Роз? Что может быть лучше, чем заниматься любовью?

– Господи боже, да ты и правда пьяна. Зов прошлого и все такое? Забудь ты об этом, Кейт. Я вот, например, очень рада, что покончила с этим навсегда.

– То есть ты…

– Со всей этой сферой. Постелью и прочим. Давным-давно лавочку закрыла.

Если бы нас кто-то услышал, решил бы, что мы обсуждаем розничную торговлю.

– Как по мне, так это просто счастье, – не унимается Роз. – Мне никогда это особенно не нравилось. Это больше ты у нас по этой части. Роджер Грэм рассказывал за ужином, что, строго между нами, ты оказалась самой развратной девицей из всех, с кем он спал. Озабоченный старый мудак, вот он кто. Еще и трепло. В его-то возрасте. Ладно, – глубоко вздохнув, добавляет Роз, – некогда мне тут с тобой. Была рада повидаться, Кейт. Пойду искать эту чертову машину. Пока-пока. – И она марширует прочь; шорох чемоданных колесиков затихает в ночи.

Я прислушиваюсь, стараясь не рассмеяться, хотя мне хочется плакать. Роджер всем наплел, будто меня трахнул, – ну а чему я, собственно, удивляюсь? Наверное, с возрастом то, чего нам хотелось, и то, что было на самом деле, сливается воедино. Я разворачиваюсь и иду по газону – тогда это было запрещено, впрочем, как и сейчас, – в комнату, которую мне отвели на ночь.

Сбрасываю туфли. Отлепляю то, что осталось от чулок, отправляю в крохотное мусорное ведерко. Иду в ванную, зажигаю свет, смотрю в зеркало и поспешно тушу свет. В полумраке чищу зубы. Выпиваю три стакана воды из-под крана. Раздеваюсь, иду к чемодану, расстегиваю боковой карман. Ноутбук. Такое ощущение, что я двигаюсь машинально, точно Человек-робот. Открываю, включаю. На мгновение меня слепит искусственный лунный свет экрана. Пароль. Я не настолько пьяна, чтобы его не вспомнить, спасибо, Рой. Хоть какая-то радость.

Входящие. Щелк, щелк, щелк. Ответ. Я замираю, затаив дыхание. Ну же, Кейт. Признайся самой себе: ты не закроешь лавочку. Ты вспомнишь прошлое. Ты не сможешь жить, как белка в колесе или рабочая лошадь, которая ходит по кругу, как бы эти два образа ни перекликались. Ты можешь стать счастливой, и плевать, хорошо это или плохо. Все, в гробу я видала быть хорошей для всех. Я хочу попытать счастья.

От кого: Кейт Редди

Кому: Джек Абельхаммер

Тема: Мы

Джек. Это я.

PS: ХХ

03:03

Лежу без сна, таращусь на паутину на потолке и нервничаю. Будь я супергероиней, меня называли бы “Женщина-катастрофа” – та, что наделена даром провидеть несчастье за каждым углом. Или это не дар, а проклятье? Каждое утро, сев в поезд, я первым делом оглядываю вагон, нет ли в нем террористов-смертников, и прикидываю кратчайший путь к бегству. Какова вероятность, что в поезде, который в 7:12 отправляется из Ройстона на вокзал Кингс-Кросс, окажется шахид? А я все равно проверяю.