Все изменилось одним летним днем. Судьба столкнула его с темным эльфом. Точнее, темный налетел на него, как сивый мерин на внезапно выскочившее из тумана дерево. Он спасался бегством от целой шайки орков-степняков, которые преследуя его, грязно ругались и клялись натянуть тощий эльфийский зад на кол, если поймают. Беглец обратился к Хилому за помощью и пообещал, если тот поможет — будет щедро вознагражден. С похмелья Хилый плохо соображал и зачем-то согласился; укрыл его от диких соплеменников из Ажинабада и Диких Степей. А потом выяснилось, темный эльф — это принц Брегон, гнавшийся за ним степняк — купец Сейхан бей Габар, а предмет спора — украденный эльфом Видящий Камень. Хилый горько пожалел о помощи исчадию ночи, но отступать было поздно, исправлять ошибки — бессмысленно. Принц предложил Хилому пойти во служение за хорошую плату. Делать-то ничего и не надо, заверил принц. Все, что требовалось — жить в Сторме и шпионить за всеми, кого тут только можно встретить и время от времени докладывать присланным королевским гвардейцам.

Хилый согласился. А через год судьба столкнула его с еще одним высокородным темным эльфом — главнокомандующим Его Величества Габриэлом, сыном Бриэлона. Совместная поездка в ущелье Беллийских гор не увенчалась успехом. Тот, кого Габриэл искал в Горгано — бежал. Но полукровка помнил не провал, а нечто иное — последний разговор с юным отважным шерлом.

— Возвращайся в Сторм, — повелел тогда он. — Сиди там и не высовывайся. На послания принца не отвечай. Если ты мне понадобишься, я сообщу.

— Да, господин. Все сделаю, — покорно ответил Хилый своему новому владельцу.

— И последнее. Не напивайся больше до полусмерти. Если узнаю, что пьешь — найду и накажу.

Хилый не напивался. Иссиль свидетельница — он ни капли в рот не брал с того самого дня, потому что до смерти боялся гнева темного эльфа…

Тело свела истомная мука, в паху стало жарко. Она вынудила мужскую плоть откликнуться на ласки. Хилый часто задышал, и распутница лихо оседлала его, как необъезженного аллеурского жеребца.

Свеча прогорела, сумрак затянул стены и потолок. Моль сползла с потолка на окно и теперь с мягким шелестом трепыхалась о стекло, бросая бесформенную тень на едва угадывающийся в полутьме пол. Из коридора доносились пьяные крики и ругань. С нижнего этажа летел звон битой посуды, треск столов, глухие удары и сдавленные вопли — драки здесь случались чаще, чем портилась погода. За соседней стеной слышались громкие женские стоны, за другой — глухой плач навзрыд.

Подруга на одну ночь издала стон удовольствия и потянулась целоваться. В этот момент в голове Хилого точно щелкнуло, и уши наполнил повелительный голос. Голос Габриэла. Чуть раскосые глаза на бледном лице распахнулись от удивления. От неожиданности он дернулся и толкнул ее. Не удержав равновесия, та шумно свалилась на шершавые доски.

— Чтоб у тебя отсохло, недоносок! — Зашипела она, поднимаясь и потирая ушибленное бедро. — Плати мне или я подниму шум! — Потребовала, хватая одежду, разбросанную около кровати.

— Бери и проваливай, — швырнул он пару серебряков.

Девица недовольно фыркнула, явно рассчитывая на большую плату, и, громко хлопнув дверью, оставила полукровку в безмолвном мраке, бросив напоследок ругательство. Хилый сел на кровать и обхватил голову руками. Спутанные черные волосы грязными лохмами повисли до колен. По голой спине скользил холодок. Голые ступни леденил не протопленный пол. Голый зад кололо пропитанное чужим потом и Иссиль знает чем одеяло. Полукровка не обращал внимания на неудобства — он отдался воле хозяина.

«Слушай меня внимательно», — властный шепот Габриэла несся из невообразимой дали. «Для тебя есть дело…»

Когда шум в голове растаял, улетев за горизонт с весенней полуночью, Хилого, наконец, объяло искреннее восхищение, недоумение и ошеломление в едином порыве. Лорд Габриэд обладал великим даром — говорить через расстояние.

— Шепот Бездны! — Воскликнул полукровка и вскочил.

Он стал судорожно натягивать одежду. Ему срочно требовалось глотнуть горячительного, ибо восхитительное открытие привело его в состояние крайнего возбуждения и неописуемого преклонения перед едва знакомым маршалом из Мерэмедэля. Каков! При той первой встрече, он и словом не обмолвился, что обладает древними даром и умеет посылать мысль через горы, реки, леса и равнины.

Отец Хилого знал великое множество преданий и легенд. Он рассказывал о прошлых и будущих временах, повествовал о расцвете равнины Трион и о сумерках эльфийского владычества, и однажды, коснулся запретной темы:

— Сегодня я расскажу тебе не сказку и не миф, а истину. Легенду о великом и совершенно утраченном даре эльфийского народа.

— Что это за дар такой, раз о нем сложили легенду?

— О, мой сын, этот дар был дороже самых бесценных драгоценностей и удивительнее самых чудесных чудес на всем белом свете. Высокие эльфы называли его Меано. Все другие звали Глазом Времени и Шепотом Бездны. Да, сынок, не удивляйся, когда-то эльфы имели второе зрение и могли видеть то, что скрыто завесами смертного рассвета, а еще они могли слышать и говорить друг с другом на расстоянии. Глаз Времени и Шепот Бездны были даны им от сотворения мира, но…

— Что но, отец?

— Смерть Лагоринора ал'Эбен Блистающего положила начало утраты эльфами Меано. Последние Видящие и Шепчущие ушли за Заокраинное море тысячу лет назад. Сегодня потомки великих предков растеряли свой дар. Да, сынок, эти эльфы неровня первым Высоким Лордам, канувшим в давно минувшее прошлое. Нет среди них Видящих. Нет среди них Шепчущих.

Хилый глухо рассмеялся: отец ты заблуждался, есть! есть, как минимум, один! Один Шепчущий! Мой хозяин!

Он подскочил к двери и дернул ручку. Чадящий свет настенных ламп больно ударил в глаза. Он зарычал, зажмурился и вдруг осекся — напиваться ему нельзя. Габриэл узнает — спустит с него шкуру. Будучи темным эльфом по матери, полукровка знал, они словами не разбрасывались: сказал, накажет — значит накажет.

Хилый замер в проеме, побурчал и выскочил в коридор, на ходу набрасывая темный охотничий плащ. Полы бесшумно обхватили фигуру, легкая, но теплая ткань погребла кожаные ножны с широким одноручным клинком орочей работы, украшенным берриловым навершием с гербом королевства Фарух (меч перешел ему после смерти отца).

Мимо плыли запертые двери и, стрелявшие блеклыми струями лампы в форме тыкв и груш. Из-за угла вынырнул пьяный гном с вьющейся бородой до колен. Житель пещер громко распевал на родном языке и салютовал рукой воздуху. За ним плелась парочка нетрезвых орков-фаруханцев и сдавленно посмеивалась, отблескивая голубоватыми макушками. На ступенях повстречался коротко остриженный солнечный эльф в грязной одежде. Он медленно поднимался на второй этаж с кипой белья, громко лязгая цепью на лодыжке. Раб. Хилый предпочел не встречаться взглядом с несчастным пленником. Несмотря на строгие запреты Ыгырака Змееносца — в Сторме, как и в любом ином городе торгашей, существовали невольничьи рынки. Они приносили немалый доход, и грязные на руку дельцы не собирались от них отказываться даже под страхом ужасных мук и немедленной смерти.

Выскользнув из гостиного двора, полукровка исчез в сумраке торговых рядов.

* * *

Обшитое железом колесо со крипом скатилось с плоского камня в подтаявшую грязь и смазанные дегтем ступицы звонко вздрогнули. Первая повозка, запряженная тройкой, шла легко; эта вязла на каждом повороте.

— Если с пустыми не можем управиться, то, как потянем наверх груженые припасами? — Цедил Эллион, подталкивая повозку плечом с одного бока.

— Купи им крылья, — язвил Габриэл, налегая с другого.

Мьямер, сидевший на облучке и правивший двойкой, улыбнулся.

Из-под колес летели комья мерзлой земли вперемешку с обломками камней и оттаявшим дерном. Тропа кружила и петляла по ущельям и пологим низинам, то резко убегая вниз, то круто взбегая по бесчисленным каменным склонам, заваленным камнями. Спуск со скалистого отрога выдался не из легких. В лицо бил визгливый и пронизывающий одежду ветер, на голову сыпала водная пыль — дождь со снегом слеплял длинные волосы и противно затекал за шиворот. Повозки шли тяжело — весенняя распутица превратила горные дороги в месиво каменистой жижи и прихваченных льдом луж. Кое-где по обочинам уже проглядывала молодая зелень, где-то путники замечали островки белоснежных ландышей или сбившиеся в кучки серебристые островки эдельвейса. Но в глубоких трещинах и под навесами причудливо накиданных валунов еще серели рыхлые напитавшиеся влагой сугробы, а на пологих склонах и в горных долинах поблескивала ледяная молочная корка. Тянуть дольше было нельзя — провиант в замке оскудел и Остин принял решение отослать две повозки в Аяс-Ирит на месяц раньше положенного срока.