Он должен испытать себя, должен! Металл, как влитой лег в неокрепшую утонченно-узкую ладонь. Сердце преисполнилось отваги — он словно впервые за много долгих лет сделал глоток свежего воздуха, взбежав на вершину прекрасного мира.
Потребовалось немало усилий, чтобы слиться с мечом, срастись с ним в единое целое, так, чтобы прочувствовать холодную сталь продолжением не только тела, но и души. Мускулы закаменели. Воин взмахнул рукой, выбросил клинок, принимая атакующую стойку, и тут же зашипел — жгучая боль уколола в ладонь, а дыхание перехватило. Кисть затрещала, как хрусталь, и белоснежные бинты потемнели, наливаясь багровыми пятнами.
Габриэл упал на колено, меч бесшумно лег в ковер. Выровнять дыхание оказалось не просто. Боль сковала все тело. Рано Габриэл, сын Бриэлона, рано; ты все еще изувеченный изгнанник — проще покорить заоблачный пики Аред Вендел и дотянуться до бездушных северных звезд, чем обрести былое могущество несокрушимого и величайшего воина темного королевства…
Обхватив перебинтованную грудь, парень уставился на кровоточащую ладонь. Отчаяние сменилось гневным желанием отомстить.
— Черт тебя забери, Брегон, — прошипел он, — Зачем ты это сделал?
Три черных капли утонули в аллеурском ковре.
Габриэл сжал ладонь — требовалось как можно скорее сменить повязку. Выскользнув из покоев, он отправился на кухню. Мерцали светильники, отражаясь в резных сводах потолка, по стенам стелились рисунки животных и птиц, под ногами поблескивал паркет. Изредка попадались ниши с трофейным оружием. Начищенные латы отражали высокую одиноко идущую тень.
От лестницы потекла мелодия флейты и звон натянутых арфийских струн. Темный эльф невесомо стек по ступеням и вышел к главной гостиной замка. Высокое гибкое тело утонуло в тепле и цветочных ароматах.
Слитный возвышенный хор напевал:
«Вой!
Волчий вой за стеной!
Под холодной луной!
Бродит стая волков,
Яд стекает с клыков!»
Минув гобелен с всадником, поражавшим копьем грифона, парень завернул за угол и тут же насторожился — из сумерек к нему приближался непостижимый облик с горящими алым заревом глазами. Габриэл остановился — колеблющаяся тень ползла по искристому полу, разливаясь утробным ворчанием.
За углом, в каких-то двадцати локтях пели светлые господа и дамы; снаружи сверкали звезды и стыли в молчании угрюмые косогоры Драконовых гор, покрытые треском камней и воем ветра, а в самом сердце приюта разгуливал дикий и голодный зверь. (Воин понял, что перед ним зверь по запаху: с привкусом промерзшей хвои и нотками сладковатой свежепролитой крови).
Темень разверзлась, и в хрупкий перелив выступил большой снежный волк — призрачная шерсть светилась серебром, клыки блестели полированной сталью, когти угрожающе скребли о паркет. Будто кровожадный призрак из баллад льдаррийских цвергов или вестник смерти из пророчеств элейских менестрелей, а может Фенрир — демон подземного царства дикарей севера в глухую зимнюю ночь явился взору одинокого изгнанника, чтоб унести его душу в ад.
— Здравствуй, — вскинул он бровь. И, подняв руки ладоням вверх, спокойно молвил: — Я друг.
Свирепый зверь обнажил клыки. На загривке встопорщилась черная шерсть.
— Лютый, назад! — Знакомый голосок отдал приказ.
Озлобленный зверь вдруг прижал уши, заскулил и послушно попятился в темноту, отливая жидким огнем на могучих боках.
Светильник затрепетал. Арианна в накидке цвета лунной ночи с серебряными звездами по краю выплыла и склонилась в почтенном поклоне, величественно выпрямилась, ослепив блеском жемчужных локонов, ссыпавшихся по одному плечу, и сказала:
— Он учуял кровь, поэтому обозлился. Это Лютый. Он смирный. Обычно. — В изумрудных глазах отразилось беспокойство: — Вы ранены, господин?
Габриэл глянул вниз — на паркете поблескивала маслянистая россыпь капель.
— Нет, — шерл поднял голову.
Огромные, переливающие сумеречным светом глаза пристально впились в девушку. Бледное лицо оставалось бесстрастно, но темный был удивлен. По-настоящему удивлен. Уже дважды таинственной леди Арианне удалось застать его врасплох: сначала идеально меткий бросок в глаз виверна, теперь — прогулка с альбиносом из породы хэллаев — Ночных Призраков порожденных в Черноземье запретным колдовством поганых ведьм.
— Извините, — юная эльфийка растаяла в темноте, так же внезапно, как появилась.
Исчез и Лютый.
— Что здесь происхо…, - за спиной раздались встревоженные голоса и шорохи одежд, — а это вы, лорд. — Голос Люки смягчился.
На шум высыпали Люка, Эридан, братья Левеандил и Рамендил, а еще Мардред.
— Это кровь? — Эридан кивнул на окровавленную ладонь воина. — Что случилось? — Юноша не дерзил и не язвил, хотя до этого разговаривал с Габриэлом всегда подчеркнуто грубо и пренебрежительно холодно.
— Это не стоит ваших тревог, — слабо улыбнулся темный эльф.
— Вам надо сменить повязку, — посоветовал Люка.
— Именно за этим я и шел.
— Может, потом присоединишься, Габриэл? — Заливисто прозвенел Рамендил, и Левеандил звонко поддержал брата:
— Да, приходи. У нас песни, танцы и эль.
— Темный сказал, он занят, — прохрипел огр, одарив Габриэла ненавистническим взглядом.
— Верно, занят. Но за приглашение спасибо. Загляну, как-нибудь.
Шерл развернулся — в волосах блеснула серебряная лента, и удалился. И никто из светлых не узрел, в какой холодной ярости был воин с виду казавшийся тихим и равнодушным. Чего — чего, а пренебрежения к собственной персоне темные эльфы не терпели и считали страшным оскорблением, никогда не спуская с языка обидчику. Огр был осведомлен, потому каждый раз при встрече старался уколоть его побольнее, прекрасно зная, отвечать грубостью на грубость, милостиво принятый под крышу замка изгнанник не станет.
— Мардред, — хмуро бросил Люка, — к чему этот тон?
— Какой еще тон, кости Эвенна Белоокого? — Разозлился огр.
— Темный нам не враг. Оставь его.
— Конечно, не враг. Он всего лишь исчадие ночи, который чуть окрепнув, сбежит, а потом приведет сюда всю королевскую рать Эр-Морвэна.
— С чего вы взяли, что он так сделает? — Поинтересовался Эридан.
— Все темные одинаковы, мальчик. И попомни мои слова, они не меняются.
А из гостиной лилась печальная и горькая до безысходности песнь:
«Вой!
Волчий вой за стеной!
Под холодной луной!
Бродит стая волков,
Яд стекает с клыков!
Бой!
Ждет отчаянный бой!
Враг железом литой
Наступает с зимой!
Схватка с нашей судьбой!
Пой!
Пой эльфийский народ!
Сохраним славный род,
Верхний мир не падет,
Словно нива взрастет!
Зной!
Битвы зной захлестнет!
Страхи прочь унесет!
Встанем все, как один
На защиту святынь!
Стой!
Стой несломленный дух!
Даже если мир глух,
И мольбам не внимая
Все мечты пожирает!
Твой!
Выбор твой за тобой!
Испытание войной!
Грозный враг наступает,
Смертный бой принимаем…»
* * *
— Как…
Пинок.
— ты посмел…
Пинок.
— принести мне…
Пинок.
— плохие вести?!
Пинок.
У ног Брегона корчился и захлебывался кровью гонец. Король пнул его в живот еще несколько раз, и только когда гонец взвыл, остановился.
— Ваше… Величество… умоляю…
Молчать! — Взревел Брегон. — Не смей говорить, пока я не дозволю!
Гонец сжался в комок, притянул колени к голове, обхватил голову руками и задрожал, ожидая решения властелина над душами.
Озлобленный очередной неудачей владыка рухнул в кресло, стиснул подлокотники и поник плечами. В последнее время гордый и красивый сын Теобальда сильно изменился. Царственность уступила место дряхлости. Бледное восковое лицо исчертили сети тонких морщин, на лбу залегла глубокая уродливая складка, в черных глазах все чаще полыхало зарево старческого слабоумия. Величие и стать молодого темного принца присыпало пеплом, жажда безграничной власти отравила его, а чреда неудач иссушила полное сил тело, — он словно постарел на несколько тысяч бескрайних эпох и стал болезненной тенью самого себя.