— Ваше Величество, — начал Гелеган, но король оборвал его жестом.

— Эти преступники заслуживают смертной казни, но обстоятельства вынуждают меня поступить иначе! Смертная казнь будет заменена изгнанием!

— Ваше Величество, так нельзя! — Гелегана затрясло от злости. Королевское решение стало для герцога из рода Черных Соколов полной неожиданностью и страшно уязвило самолюбие.

— Габриэл, сын Бриэлона, ты и твои сообщники с этого часа изгоняетесь из Подземного королевства Эр-Морвэна! Срок изгнания — вечность!

Толпа взорвалась криками.

Раздосадованный палач сорвал с головы маску и наотмашь бросил под ноги. Лира зашипела от злости. На губах Гвендолин расцвела улыбка победы. А почерневшее сердце Селены пропустило удар. Она пошатнулась, коснулась руки Гвен и лишилась чувств. Что происходило на площади потом, она узнала на следующий день из уст черноокой сестры Сирилла.

Девушка рассказала, король скомандовал «увести» и конвоиры подчинились, обступили Габриэла и других пленников и увели обратно в сторону подземных тюрем. Больше их в городе не видели. Сирилл узнал — сегодня в полночь изгнанников тайно выведут в непроходимые дебри Мертвого леса Стих Оргул; оставят ли им жизни или убьют там без лишних свидетелей — измученная горем Гвендолин могла только догадываться.

* * *

Одноглазый ворон копошился на переломленной ветке старого кипариса, вычищая из смоляных перьев болотную тину. Птица блеснула загнутым клювом, мигнула глазом и громко каркнула.

— аар… аар… ар… — отозвалось ночное эхо мертвого мира.

Встряхнувшись и нахохлившись, ворон перепрыгнул на соседнюю ветку и снова уткнулся в липкие перья. Опасности он не чуял, а следовало бы. Из-за темного ствола, печально клонившего изломанные ветви в колючую, словно сосновая хвоя траву, мигнули два безжалостных глаза. Прыжок всколыхнул куст шиповника в бардовых бусинах. Птичье горло стиснули стальные зубы химеры. В неровном свете тонкого месяца ворон дернулся и обмяк в пасти чудовища.

Химера довольно заурчала и, бросив тушку, приготовилась отведать свежатины. Шорох заставил ее настороженно вскинуть морду, измазанную темной кровью. Развернув массивную чешуйчатую голову, чудище выбросило багровый раздвоенный язык и зашипело. Со стороны прогалины шли темные эльфы и… их солнечные сородичи. Химера злобно заворчала — опять одни будут убивать других, что ж, хорошо; ей больше мяса, и меньше охоты. Подхватив изорванное тельце, тварь блеснула пламенем синеватых чешуек и скрылась за низким каменистым бугром, оплетенным стеблями ковыля.

— Конвой, стоять! — Ведущий страж остановился и крутанулся на каблуках.

Шеренгу пленных вывели на круглую, пугающую поляну: сухая, режущая до крови, трава жалобно хрустнула под сапогами, из узких ямок вырвались серебристые облачка жужжащих мошек.

— Ты, вперед, — конвоир в парадном доспехе потянул Габриэла за веревку, выталкивая к пруду с затхлой, темной водой.

Размахнувшись, он ударил его в живот. Парень упал на колени, закашлялся. Конвоир снова размахнулся, но окрик короля, остудил его пыл.

— Рано!

Тот пристыженно отступил, припал на колени, склоняя голову:

— Простите, Ваше Величество, погорячился.

Габриэл сплюнул, отер рот рукавом, заглянул в мутную маслянистую жижу, засыпанную желтыми листьями бузины, и язвительно поинтересовался:

— Решил меня утопить?

Изо рта эльфа вырвалось кружево блестящего пара — жестокое дыхание зимы, летевшие с алмазных пиков Драконовых гор, ощутимо пробирало до костей. Особенно пленных — в рваных полукафтаньях, потрепанных рубахах, дырявых сапогах и со связанными руками не особо-то и погреешься.

— Легкой смерти не жди, — пригрозил король, позвякивая налокотниками и наколенниками в золотистых узорах.

Эллион, братья Левеандил и Рамендил, Эстрадир и менестрель Андреа, книгочей Лоррано, сбившись в кучу у края поляны, наблюдали за необъяснимым и странным, с их точки зрения, поведением темных эльфов. В смирении ожидая своей участи, они все еще надеялись, что король сдержит слово и «вечное изгнание» чудесным образом обратится для них в «вечную свободу».

Косо поглядывая на Габриэла и темноэльфийского короля, Левеандил Око Бури покачал головой. Все же солнечному эльфу было не понять, за что Его Величество так возненавидел молодого воина. Вон он, кстати, король — застыл, как статуя из сверкающего металла. Задумался, что ли, — мальчишка потер нос о плечо и прислушался. Мрачное, бесконечно притягательное величие леса, кажется, правда заворожило владыку, и он совсем забыл про пленных.

Левеандил осмотрелся: гудящая, чужеродная, голодная темень отторгала ненасытной жаждой вывернуть наизнанку любую жизнь, но именно эта извращенная красота и привлекла сына Теобальда. Его душа давно истлела — стала чернее самой глубокой морской расселины, куда не проникали даже слабые отблески зари, и холоднее самой высокой вершины Аред Вендела, где невыносимые стужа и мороз губили все живое в первые пять секунд.

— Стих Оргул. Мертвый лес, — в восхищении выдохнул Брегон белым кружевом. — Темный и безмолвный. Сколько опасности под покровами синих теней, сколько ужаса за кулисами густых туманов. Безоружный здесь обречен.

Он развернулся к конвоирам. Звякнув железом и полыхнув нагрудником, он кивнул в сторону солнечных эльфов:

— Отпустить их.

Конвоиры растерялись. Они ожидали другого приказа.

— Оглохли! — Взорвался король. — Я сказал, они свободны!

Двое темных эльфов выхватили кинжалы и разрезали путы на руках озадаченных эбертрейльцев, не знавших — радоваться или горевать над последними часами светлой юности. Ибо король не солгал — выйти отсюда живым невозможно; под каждым кустом здесь таились кровожадные химеры, на каждом дереве гнездились зубастые василиски, поросшую острыми травами землю бороздили ламии, затянутые тиной и камышом пруды и озера населяли левиафаны.

— Пошли прочь! — Зарычал Брегон.

Пленники попятились к деревьям, росшим вокруг поляны правильным кругом, будто кто-то неведомый насадил их забавы ради. Левеандил бросил напоследок короткий взгляд на Габриэла. Темный эльф застыл у пруда в бесстрастном молчании с опущенной головой и связанными в запястьях руками. Лицо его скрывали прямые блестящие пряди, и мальчишка так и не узнал, о чем думал в последний момент, тот, кому, как ни странно, они были обязаны жизнями и свободой.

— Сюда! — Позвал Эллион и нырнул в темноту мертвого леса.

Конвоиры отвлеклись всего на секунду — посмотреть, как сверкают пятки вольноотпущенников меж высоких серо-коричневых стволов с высохшей и облупившейся корой. Взвыл леденящий ветер и обглоданные, как белые кости ветви закачались, а огни факелов, затрещали и полегли, осыпав королевскую стражу каплями жидкого пламени. Все случилось так быстро — они даже не успели отреагировать. Вроде Габриэл стоял на коленях, Брегон кричал о величии и непобедимости, они наблюдали за убегавшими под своды мрачного, как заброшенное кладбище леса, как вдруг…

Габриэл взлетел с колен, молниеносно бросился вперед. Брегон взвыл, отшатнулся, его рука потянулась к клинку, не успела — раздался хруст ломающейся кости, и вот король уже лежит на земле со сломанным носом, воет и бьет ногами о траву, кровь плещет черным фонтаном, а заключенный возвышается над ним победителем с самодовольной ухмылкой и ядом в черных глазах.

Выпорхнувшие из ножен клинки, полетели в Габриэла, но Брегон выбросил руку:

— Мечи в ножны! Мечи в ножны! — Булькающе проорал он.

Габриэл ударил в переносицу — из носа хлестала бордовая кровь, отсверкивая раскаленной сталью. Распластавшийся правитель, зажимал искалеченное лицо и ревел от гнева, кляня бывшего друга.

— Мечи в ножны!

Злобно шипя, конвоиры спрятали клинки и, лязгнув, отступили.

— Ваше Величество. — Страж протянул Брегону платок.

Король заткнул окровавленный нос и гнусаво выдавил:

— Когда я закончу, ты сам будешь молить меня о смерти. Стража!

Брегона подняли и оттащили к обломку корявого пня с двумя изогнутыми голыми ветками, облепленными нитями паутины в капельках холодной росы. Он замахал руками, прогоняя помощников.