— Жги его, жги! — Шипел над ухом знакомый голос. — Сильнее, сильнее!

Габриэл скрипнул зубами — каленый прут отняли от раны, но надолго ли. По лбу и вискам катился пот, щеки облепили мокрые пряди, густые ресницы слиплись от крови. Разлепить их оказалось не просто — даже с третьей попытки парню это не удалось.

Сбоку — в огромных раскаленных печах трещало пламя и по пропитанному запахами пота, крови и испражнений помещению растекался жар. Звякнуло железо — тот, некто, окунул прут в кипящий огонь и вяло поворошил угли. Значит, вернется прижечь рану повторно.

Знакомый эльфийский голос захрипел:

— Дайте-ка мне! Я сам!

Определенно, он уже слышал этот голос. С памятью на лица темные «не дружили», но упрекнуть народ подземелий в отсутствии тонкого слуха у Верхнего Мира язык бы не повернулся. Сумеречные эльфы доверяли ему больше, чем глазам, а потому — раз услышав голос, уже никогда не забывали его оттенков, тембров, интонаций и хрипотцы. Они искусно и безошибочно выделяли грубые, с одышкой голоса орков, шелестяще-легкие и звонкие переливы светлых эльфов, колючие и жесткие вопли гоблинов, грозные, рявкающие интонации гномов, вибрирующе-цокающие голоса цвергов, визгливое ведьминское рычанье.

— Лорд, дайте мне!

— Его Величество велел не пытать пленника, а остановить кровь, — грозно ответил незнакомец. Голос принадлежал королевскому лекарю из высокородных господ.

— Проклятье, — сплюнул первый и ушаркал куда-то в пелену.

Габриэл выдохнул, собрал все силы и разлепил ресницы.

Первое, что бросилось в глаза — шершавый и закопченный потолок, забрызганный бурыми пятнами; далекие стены скрадывал сумрак, большие каменные печи чадили где-то по сторонам. Слева и справа располагалось еще несколько подобных столов — в изголовье и ногах поблескивали стальные кандалы с крупными кольцами.

Габриэла передернуло — наверняка, на одном из них Эрл и Брегон пытали того юного эбертрейльца с пепельными волосами и зелеными глазами. Наверняка, они пытали здесь и других, многих других… Сотни и тысячи загубленных безвинных жертв, перемолотые кровавыми жерновами эльфийской гордыни.

Из мрака и гнева молодого шерла вывел склонившийся над ним темный эльф в богатой шелковой мантии. Так и есть — лекарь, лорд Маримор.

— Я прошу прощения, шерл Габриэл, — смущенно молвил лекарь. — Вас пришлось сковать, чтобы вы ненароком не покалечили меня. Рана серьезная, а в вашей ситуации нормальной помощи вам не окажут, поэтому…

Лекарь поднял раскаленный прут, истекавший кудрявыми струями пара, и тяжело вздохнул.

— Делайте, что должны, — процедил Габриэл, закрывая глаза и мысленно готовя тело к новой обжигающей волне боли.

— Да, господин. Прошу прощения.

* * *

— Интересно, он живой?

— Был бы он мертвым, бросили бы они его сюда.

— Что-то исчадия совсем озверели, — легкий свистящий вздох и лязг цепей, — хватают и своих и чужих, заковывают, пытают, швыряют в подземелья без чувств.

— Не-е. Стражи говорили, этого темного не пытали, так только, раны прижгли, чтоб кровью не истек.

— Не пытали? Ну, да. Ты посмотри на него. До сих пор сладковатый запах паленой кожи стоит. А он здесь уже вторые сутки лежит, между прочим. Может, все-таки умер?

Снова лязг цепей, шорох по камню, шелест и шлепки.

— Нет, — голос второго. — Вон, шевелится. Сейчас очнется. Лучше отойти.

Ледяная вода, стекающая с острых потолочных сводов, капала ему на лицо, стекала по лбу к вискам, по щекам — на подбородок. Габриэл поморщился, ощущая под собой сырой пол. Руки и ноги оплетали цепи — Брегон так боялся, что, даже бросив его под замок, кандалы приказал оставить.

Шерл пошевелился — правый бок отозвался ноющей болью, и все же он был благодарен Маримору. Не сделай того, что сделал лекарь, Габриэл уже скитался бы среди Белых Духов Арвы Антре, стремительно приближаясь к Последним Вратам.

Открыл глаза. Ранящий факельный свет стелился по стенам и потолку черно-рыжими огнями, выхватывая неброские очертания, полупятна и размытые бесформенные силуэты пленников, шелестевших цепями в соседних камерах. За толстыми скользкими стенами темницы лязгала охрана. Вдалеке гудел уличный шум: цокали копыта, перекрикивались работяги, дули кузнечные меха, скрипели телеги, наполненные драгоценной подгорной рудой маэ-ро, из рудников возвращались пленные.

Сел, поднял голову и стряхнул соленые капли мутной воды. Глаза слезились, в рот точно песка насыпали, но молчавший у кованной решетчатой двери страж кувшин и кубок не предложил, вместо этого он довольно начал:

— Доброго вечера, лорд Габриэл. Как спалось? Непривычно наверно на голом камне? А то, вы все больше на шелках и бархате с бокалом дорогого либерского вина. Ну, теперь познаете тяготы настоящей солдатской жизни. Как говорится, изнутри.

Тот самый голос — просивший лекаря о пытках.

Кто же ты?

Габриэл всмотрелся в темное лицо. Страж не двигался, снисходительно позволяя себя рассмотреть. На наглеце блестел плащ из черного элейского аксамита, украшенный серебром и лунными камнями, — этот плащ с Габриэла сорвали во время битвы под пекарней. Теперь ясно, почему в камеру его бросили без верхней одежды, спасибо рубаху, брюки и сапоги оставили.

Бледно-оранжевый свет содрогнулся, а мир закачался, когда незнакомец, блеснув роскошью чужого наряда, припал к решетке и прошипел:

— Вы не помните меня, старший маршал? А я вас помню.

Он поднял правую руку с криво сросшимся запястьем.

— И ваш урок хорошо запомнил.

— Рад за тебя, — бросил Габриэл — на его снежном невозмутимом лице не дрогнул ни единый мускул. — Я тебя помню, солдат. Ты поднял руку на пленную женщину, оплакивающую смерть сына. Легко отделался. В следующий раз — сверну шею. Обещаю.

Страж усмехнулся:

— С переломанными костями вам будет не просто, мой лорд. Я, знаете ли, теперь больше не солдат армии Его Величества. Эрл Плетка был моим братцем. После того, как Белый Лебедь его прирезала, я занял этот пост. — Он выпрямился и раскинул руки в стороны: — Позвольте представиться, Керл, сын Клианна, новый Надзиратель. И вот, что я вам скажу — пока Его Величество запрещает пытать вас, но рано или поздно он отдаст такой приказ. И я приду за вами лично.

— Буду ждать, подонок, — Габриэл чудом хранил маску равнодушия.

Когда Керла, сына Клианна простыл след, два молодых солнечных эльфа зазвенели на два голоска. Те двое, спорившие пару минут назад — жив он или отдал душу Духам весны.

— Зря вы так. Безрассудство еще никому не приносило добра.

— Точно. Что ему приказ короля? Выволочет вас в пыточную, и прощайте кости.

Габриэл повернул голову, безразлично смерил пленников, сидевших в соседней камере, а потом лег на холодный твердый пол и, заложив левую руку за голову, жестко ответил:

— Рискнет и костей не соберет — он.

— Я — Левеандил Око Бури, — прозвенел первый, с душой нараспашку, — а это мой брат Рамендил Эндермеран. Мы служили в королевской коннице Эбертрейла. С нами еще четверо. Лорд Эстрадир, он травник и лекарь. Вон он, у дальней стены — седой. Еще лорд Андреа. Андреа служил при дворе менестрелем. Сам Аннориен называл его Шелковым Голосом. Андреа, покажись. Да, вот, это Андреа. Вон там, с опущенной головой лорд Эллион. Лучник Его Величества. Эллион больше всех сопротивлялся и исчадия его остригли, — горький вздох. — Ну, а это Лоррано. Наш книгочей. А вы лорд… э… Габриэл?

Габриэл разглядывал каменные гребни, росшие темно-коричневой бахромой в углублениях и щелях пещерных сводов. Они свисали отростками уже не одну тысячу лет, а он никогда не обращал на них внимания, хотя посещал тюрьму едва ли не каждый месяц. Впрочем, главнокомандующий всегда занят, у него нет времени рассматривать живые камни, причуды природы или иные порождения холода, ветра и воды.

— Вы родом из Мерэмедэля, верно? — Продолжали звенеть голоски.

Шерл молчал, даже не шевелился, будто павшая на шахматную доску фигура из чистого ортоклаза. Только цепи на руках и ногах сверкали стеклянных блеском, да в черных, рассыпанных на полу волосах, играли отсверки алых огней.