– Пусть она завтра придет. Я посмотрю её, – сказал тихо Иса, продолжая растирать травы. – Этой беде можно будет помочь.

Мириам кивнула головой, но не смогла удержаться от вопроса.

– Ты сможешь ей помочь?

– Я сказал, посмотрю, – ответил Иса и улыбнулся.

– А как Яков? Его родители беспокоятся за него. По ночам мальчик стонет, иногда плачет во сне.

– Я пытаюсь убрать его боль, но это не всегда получается, – Иса отложил плошку в сторону, осторожно коснулся женской руки. – Его боль пока терпима, корень мандрагоры немного уменьшит её. Я надеюсь, что через месяц мальчик сам сможет встать на ноги. Посмотрим…

– Значит, ты действительно такой хороший лекарь и можешь лечить людей?

Иса только пожал плечами.

– Где же ты учился этому? У тебя был учитель?

– Нет, не помню… Исцеление это вера. Кто хочет вылечиться, тот всегда может преодолеть свой недуг. Нужно только верить в себя, а я лишь пытаюсь помочь, исцелить душу… Наверное, в этом мне помогает сам Бог.

– Ты верующий человек?

– Зачем отказываться от того, что тебе предопределенно Отцом нашим? Заповеди просты, и если каждый будет соблюдать их хоть наполовину, мы перестанет бояться завтрашнего дня.

– Скажи, что тревожить тебя? Чего ты боишься? – Мириам крепко сжала его руку.

Иса не ответил, только тяжело вздохнул.

На следующее утро Марфа, как и обещала, явилась в дом к Мириам. Иса сам встретил её и пригласил в свою комнату. Долго расспрашивал о жизни, заботах, об умершем муже. Он держал её руку в своих ладонях, ласково смотрел в глаза. Марфа смущенно прикрывала лицо краем накидки и каждую минуту была готова вырвать свою руку из теплых и мягких ладоней лекаря.

– Я же самарянка, – твердила она.

– И что? – спрашивал Иса, не понимая её слов.

– Ты не должен касаться меня. Иудеи гнушаются даже нашей посуды, воды никогда не станут пить из кувшина. Считают это грехом.

– Грех не в том, что ты самарянка, – глаза Исы стали печальными, – а в том, что ты сама принижаешь себя передо мной. Не веришь в то, что ты такой же человек, как и я. Чем ты отличаешься от меня? Что живешь в лишение и нищете. Муж твой умерю. Он кормил, одевал тебя, заботился. Теперь его нет. Ты должна сама заботиться о себе… Твоя боль в тебе, отпусти её…

Марфа недоуменно смотрела на молодого мужчину. Он продолжал улыбаться, и на сердце у неё теплело.

– Как мне сделать то, что ты говоришь, господин?

– Я не господин тебе, женщина. И не надо меня так называть.

– Как же обращаться к тебе?

– Иса… На соседней улице, как раз за стеной твоего дома, есть небольшой выступ каменного забора. Люди обходят его стороной, и никто не заглядывает за угол, там тупик. Пройди по этой улице до самого конца, может и найдешь то, что избавит тебя от боли.

Женщина молчала, давно позабыв о стеснении, даже о боли, которая перестала её вдруг беспокоить. Накидка с головы упала ей на плечи.

– Иди, ты здорова, Марфа, – ответил он на её удивленный взгляд и отпустил руку.

Она быстро вышла, забыв даже попрощаться. Прошла мимо Мириам и не заметила её.

– Чем ты напугал Марфу? Что ты ей сказал, Иса? – Мириам не решалась войти в комнату и стояла на пороге.

– Сказал, что она здорова, и всё.

Он улыбался. Его глаза светились радостью. У Мириам замерло сердце. Как же ей нравились эти глаза! Они излучали свет, счастье, радость,… любовь? Или ей это только показалось?

Этот день сулил быть долгим. Ферхат заехал ближе к обеду, чтобы проститься. Он решил уехать в Иоппу. Снаряжать торговое судно в Александрию. Тонкие, почти прозрачные ткани из Дамаска там были сейчас в цене. Прощаясь с Мириам, он не сводил с неё глаз.

– Не знаю, увижу ли тебя снова, луна моя, но всегда буду надеяться на следующую встречу… Не отцветай раньше времени, роза моя. Не роняй свои бархатные лепестки на песок, роза моя. Не расточай свой аромат понапрасну. Благоухание и красота твоя не нужна червецу. Только влюбленный соловей поутру сможет любоваться тобой, роза моя…

Мириам провожала купца до ворот.

– Если я буду тебе нужен, моя госпожа, сообщи Араису. Он остается смотреть за домом и торговать в лавке.

– Нет, почтенный Ферхат. Я больше не потревожу тебя.

– Твоими молитвами, женщина. Твоими молитвами…

Он уехал. Но Мириам не почувствовала боль утраты, сердце её не устремилось за ним. Оно снова промолчало.

Вечером слуги накрывали ужин на верхней открытой террасе. Оттуда была видна небольшая часть озера. Лодки плавно скользили по спокойным волнам к берегу. Приближался вечер, рыбаки возвращались домой. Когда ветер дул со стороны пристани, в воздухе чувствовался запах вяленой рыбы. Другого промысла в Магдале не было.

Небо покрывалось пёстрыми облаками, на ярком голубом пространстве они розовели от заката. Озерная вода тоже становилась розовой, отражая небесную поверхность. В этих пёстрых сумерках за несколько минут до полного исчезновения раскаленного солнечного диска даже разгоряченный воздух становился нежнее и упоительнее. Природа в эти моменты всегда замирала, как будто навсегда прощалась с солнцем. Не было слышно стрекотание цикад, шелеста листьев, пения птиц. В эти моменты даже человек впадает в какое-то оцепенение покоя и забвения. Течение мысли плавно останавливается, желания притупляются, сознание медленно растворяется в самом мироздании. Но это только мгновение! Стоит только погаснуть последнему лучу заходящего солнца, и эта иллюзия исчезает. Быстро наступает ночь, поглощая последние краски сумерек, отмирает природа, появляются звуки, шорохи. Сознание возвращается в бренное тело, и жизнь продолжается снова.

Иса сидел за столом на террасе и наблюдал, как золотые браслеты нежно звенели на красивых женских руках. Мириам налила из кувшина молока, разложила на блюде вареную рыбу и овощи. Острым ножом снимала жесткую пушистую кожицу с нежной мякоти персика, резала его на кусочки и ставила перед Исой. Женщина решила нарядно приодеться к ужину. Белая туника, золотой пояс, волосы сплетены в косы и уложены с жемчужными нитями вокруг головы. Широкие браслеты жриц храма Исиды были надеты выше локтя, на запястьях звенели браслеты Венеры. Аромат горького миндаля, исходящий от женского тела, затмевал все запахи ночи.

Мужчина, завороженный неземной красотой, молча сидел за столом и ничего не ел.

– Женщин в таком наряде я видел в храмах Греции. Жрицы богов… – Иса задумчиво смотрел на плавные танцующие движения тонких рук. – Сегодня какой-то праздник? – решил он поинтересоваться, когда Мириам зажгла огонь в факельных чашах.

Женщина лукаво улыбнулась.

– Нет.

Молчание продолжалось. Иса посмотрел на небо, печально вздохнул. Свет факелов приглушал свет звёзд.

– Всё это время я хотел спросить тебя, как ты нашла меня? Как тебе удалось вызволить меня из дворца Ирода, Мириам?

Женские глаза прищурились, таинственная улыбка заиграла на губах. Голос был тихим и глубоким.

– Ты разве не знал, Иса? Раньше я и сама жила на Олимпе, а сюда на эту грешную землю спустилась лишь затем, чтобы отыскать на ней тебя.

Улыбка замерла на его лице и через минуту пропала вовсе. Он опустил глаза, лицо стало неподвижным и отрешенным.

Мириам заметила перемену в его настроении и тут же пожалела о сказанных, пусть даже и в шутку, словах. Сколько дней и ночей она ждала этой встречи, мечтала о тихой беседе, струящейся, словно лесной ручей, о ласковых взглядах и простых нежных словах. Что не скажут губы, то прошепчут глаза. Но сейчас она поторопилась, и в одночасье разрушились все мечты.

Еда остыла, персики истекли сладким соком. Две запоздалые пчелы уселись на край блюдца и стали пить сладкий нектар. И в этот раз есть он ничего не стал. Мириам накинула на плечи красную кайму и поднялась, чтобы убрать со стола. Лишь на мгновенье горечь и боль обиды затмили её разум.

– Но вернуться назад я уже не смогу, Иса, – тихо добавила она.

Он неожиданно вздрогнул, то ли от испуга, то ли от вечерней прохлады. Поднял на неё глаза, и взгляд его уколол женщину в самое сердце. Большие карие глаза смотрели с тоской и печалью, как будто извинялись за какой-то проступок, который еще не совершен, но обязательно, неизбежно произойдет. И он уже был готов просить у неё прощение за её же несбыточные мечты. Покаяться перед этой красивой женщиной за ту надежду, которую, может быть, он и сам невольно подарил ей. Обхватить сейчас руками её стройные ноги, прижаться лицом к складкам тонкой одежды, вдохнуть сладкий аромат её тела и не отпускать её никуда. Не любить её он не мог! Она заполнила всё его существо, всё сознание, всю душу сковала незримыми оковами и завладела его сердцем. Но и признаться в этом сейчас перед ней он не решался. Даже этот дом, его уют, её забота и теплота, все нравилось ему, но было пока чужое. Всем этим он пользовался как-бы в долг, как будто ненадолго это было дарено ему. И всё это должно будет закончиться как раз тогда, когда он уже и сам поверит в то, что всё это его и принадлежит ему: и земля, и дом, и она сама. Как он мог сейчас уступить ей, поддаться её чувству, жестоко обмануть её, когда и сам до конца не мог уже понять своих собственных желаний. Одно он знал и видел, наверное: она уже любила его. Скрыть этого было невозможно. Жизненная сила, заложенная в этой хрупкой женщине, восхищала его и пугала одновременно. Он боялся, что эта сила однажды полностью поглотит его, лишив воли и разума. Одиночество всей его прошлой жизни противилось такому напору неизведанной любви, неиспытанной страсти. И все же любовь её затмила для него сейчас всё это огромное звездное небо. И когда тихими вечерами он выходил во двор смотреть на это небо, то искал на нем её самую яркую звезду, от далекого света которой тихо плакало его сердце и нежилось в нежданно подаренном счастье. Но это были пока только его мечты. И он качнул головой, прогоняя их.