« – Помилуйте, – снисходительно усмехнувшись, отозвался профессор, – уж кто-кто, а вы-то должны знать, что ровно ничего из того, что написано в евангелиях, не происходило на самом деле никогда…»

( Из беседы профессора Воланда с Берлиозом на Патриарших прудах. М. А. Булгаков «Мастер и Маргарита»)

На ложе моем ночью искала я того,

Которого любит душа моя, искала его

И не нашла его.

Книга Песни Песней Соломона. Гл.3 ст.1

Возле небольшого каменного колодца, прислонившись к придорожной ограде, сидел нищий старик. Он приходил сюда каждое утро в надежде на то, что кто-нибудь подаст ему кусок лепешки или горсть сладких фруктов. Всё его тело было в гнойных язвах, волосы на голове под повязкой сбились в один грязный ком. Ветхий балахон превратился в рваное до лохмотьев рубище, едва державшееся на костлявых плечах. Временами он сидел тихо, поджав под себя ноги, и только раскачивался, как маятник, из стороны в сторону. Временами что-то бормотал себе под нос, то ли проклятья, то ли молитву, закатывая глаза кверху так, что были видны лишь желтоватые белки гнойных глаз. Но уши его не пропускали ничего: ни одного звука, ни одного шороха, ни одного слова.

Старик вытянул черные худые ноги под палящее солнце, а голову спрятал в тени густо разросшегося дикого винограда, который прочно обвил лозой невысокий каменный грот. По желтым замшелым камням откуда-то из глубины этого грота приглушенно сбегал чистый ручей родниковой воды и с небольшой высоты спадал в колодец. Серебряные брызги звонко отскакивали в стороны от скользких камней, и несколько капель, долетая до старческой головы, прохладой орошали его лоб и виски. Бродяга с жадностью подставлял под живительную влагу морщинистое лицо, а для верности даже высовывал черный язык и проворно ловил им редкие капли.

Из-за угла ограды показались две женщины. Одна, что моложе, шла быстрым, легким шагом, другая едва её догоняла. Обе спешили к колодцу за водой, громко разговаривая на ходу. Старик, уловив близкое движение, тут же оборвал свое несвязное бормотание и весь превратился вслух, продолжая равномерно покачиваться из стороны в сторону.

– Ну, куда ты так спешишь, Рахиль? – взмолилась пожилая женщина. – Я едва поспеваю за тобой. Видишь, чуть дышу уже! Остановись хоть на минутку!

– Не могу, уважаемая Сиде! Матушка приказала мигом принести чистой воды из колодца для отца и брата. Они только что вернулись из Тивериады. Рассказывают такие удивительные вещи! Я ничего не хочу пропустить. Потом от матери ничего не добьёшься. У неё один разговор: «Не твоего ума дело, не твоего ума дело…»

– Но, Рахиль, красавица ты моя, – женщина пошла на хитрость, восхваляя косоглазую девушку. – Ну, расскажи хоть то, что уже услышала. Твоя мать и вправду такая скрытная, от неё ничего толком никогда не добьёшься. А сама знаешь, я вдова, откуда мне знать все новости, что на земле творится! Одна надежда на соседок. На тебя, моя голубица!

– Ну, хорошо, – сдалась Рахиль.

Женщины быстро поставили под струю чистой воды свои кувшины и присели возле колодца на камни. Нищего старика они даже не заметили, никто не поспешил дать ему куска хлеба, но это нисколько его не огорчило. Бродяга притаился, весь сжался и даже перестал дышать, ловя каждое слово.

– Отец рассказывал, – торопливо начала Рахиль, – что из-за озера к нам мессия пришел…

– Иии… важность какая! – тут же перебила её Сиде, всплеснув руками. – Мессия! Да этих блаженных на год по десятку к нам ветром заносит! С ума все посходили! Ждут прихода, а кого, и сами не знают!

– На этот раз говорят, что это точно он! – обиделась девушка. – Не хочешь слушать, я пошла! И кувшин мой уже набрался, – она резво подскочила со своего места.

– Подожди, дочка! – испугалась Сиде. Она схватила Рахиль за руку и притянула обратно на камень. – Не обижайся на старую женщину. Рассказывай, прошу тебя! Я больше слова не скажу!

– Ну, ладно же, – согласилась девушка. Уж так ей хотелось всё рассказать соседке, что уговаривать её Сиде долго не пришлось. – Только быстро, а то матушка ругать будет. Так вот, мессия этот будто из мертвых всех воскрешает, калек и больных лечит одним только прикосновением. Бесов из одержимых изгоняет, так они его боятся! И те, кого он излечил, за ним всюду следуют и его учение проповедуют. Вроде пророками их называют. Уже сто человек набралось!

– Да ну, глупости какие! – не сдержалась опять Сиде. Она отмахнулась от молодой соседки рукой. – Такую толпу, попробуй, прокорми! Есть-пить они что будут в дороге? Сама подумай, Рахиль, сказки всё это!

– Да, нет же! Этот мессия сам их кормит! – с воодушевлением продолжала девушка. – То один хлеб на всех поделит, то рыбу!

– Ой, Яхве милостивый! – уже совсем не выдержала старая женщина. – Сколько лет на свете живу, таких небылиц ещё не слыхала! Как можно одну лепешку на сто человек поделить! О, Яхве! Яхве! Глупости какие!

– Не глупости, почтенная Сиде! Так отец рассказывал! Я своими ушами всё подслушала.

– Значит и отец твой небылицы рассказывает уважаемым людям! И как ему только не совестно голову морочить…

Соседки быстро поднялись и стали отряхивать одежду от пыли. Обе были будто чем-то недовольны: одна, что ей не верят, другая, что потратила время на пустую болтовню с глупой девчонкой. Бродяга снова затянул свою унылую песню и протянул руку в сторону мимо проезжающей повозки, запряженной ослом. Возница бросил ему под ноги ломоть лепешки.

– Возблагодарит тебя Небо за щедрость твою, – проговорил старик и тут же стал рвать хлебную мякоть черными зубами и медленно пережевывать.

Женщины презрительно смотрели на его страшные язвы и боялись приблизиться к своим кувшинам.

– Это уже пятый за эту неделю, – тихо проговорила Сиде. – Повалили к нам в селение как горох из дырявой торбы. И тоже всё про какого-то мессию говорят. Ждут его, ищут! Надеются, что он их вылечит! Горемыки… а страшные какие. Только заразу по земле разносят. Гнать таких надо…

Но она не договорила. К колодцу, откуда не возьмись, подошла богато одетая женщина. На её руках горели золотые браслеты. Соседки молча посторонились и уступили ей место возле колодца. Та, не обращая внимания на женщин, достала из складок хитона маленькую чашу и протянула под струю воды. Чаша была очень изящная, с изогнутой ручкой, чеканная замысловатым рисунком. «Неужто золотая?» – подумала Сиде, а вслух сказать побоялась, только слегка толкнула соседку под локоть, мол: гляди и запоминай. Но Рахиль и так уже давно стояла, открыв рот от удивления. Она позабыла и про свой кувшин, и про угрозы матери. Даже бродяга перестал жевать свою лепешку и ближе придвинулся к колодцу. Он, как заколдованный, смотрел на яркие, играющие на камнях колодца солнечные блики, отраженные от великолепного сосуда.

– Мессия идет! – вдруг выкрикнул старик. – Он уже рядом!

От неожиданности все женщины вздрогнули разом. Чаша чуть не выскользнула из рук незнакомки. Она внимательно стала всматриваться в лицо старика.

– Что ты хочешь мне сказать, несчастный? – голос женщины звучал тихо и вкрадчиво. Она сделала шаг к нему, но завидев гнойные язвы, отступила немного назад. Полуслепые глаза старца раскрылись ещё больше, взгляд прояснился. Он отыскал ту, которая не побоялась с ним заговорить. Затем долго рассматривал красивое женское лицо и чему-то улыбался.

– Ты обретешь счастье, Саломея! Любовь! – тихо проговорил старик. – Эта любовь затмит для тебя весь мир. Но ты её очень быстро потеряешь… да, да, очень быстро потеряешь, потому что он не для тебя одной, он для всех нас…

Зачарованная странной непонятной речью женщина наклонилась к самому лицу старика.

– Кто он, скажи? – почти шепотом произнесла она. Бродяга только закачал головой.

– Не знаю, не знаю, – голова его поникла, взгляд сразу же потух.

Женщина выпрямилась, с нескрываемым сожалением сжала губы. Она выплеснула из чаши воду и положила её на голые ноги старца.