Когда вошёл в здание и направился к противоположной двери, успел заметить стоявшую на пути миловидную женщину, искавшую что-то в сумочке. Выгон находился в двух-трёх шагах от неё, когда послышался звон монет, ударившихся о пол и покатившихся в разные стороны. Выгон нагнулся, поставил баул и вместе с несколькими пассажирами стал помогать собирать монеты. Поднял несколько штук и протянул их даме. Она взяла, мило улыбнулась, поблагодарила и пошла к выходу. Выгон повернулся взять баул, но его не оказалось на месте. Растерявшись, он начал оглядываться и не знал, что предпринять. Понял только, что баул «увели». Раздался звон колокола, извещавшего о скором отправлении поезда. Выгон направился к выходу на перрон. Не успел сделать и трёх десятков шагов, как услышал за спиной торопливые шаги и обращение: «Молодой человек, минуточку, тут вора с вашим баулом поймали». Выгон невольно среагировал на обращение. Ещё не успел осознать услышанное, как перед ним оказался невзрачный человек и произнёс: «Пойдёмте, заберёте свой баул». Они оказались в центре внимания находившихся рядом пассажиров и провожающих. Выгону ничего не оставалось, как пойти за этим человеком, оказавшимся впоследствии агентом уголовного розыска. Вошли в дежурную комнату милиции при вокзале. В ней находились два милиционера и молодой парень, по всей видимости задержанный. На столе стоял злосчастный баул. Сопровождавший Выгона сказал: «Вот, привёл хозяина баула». Дежурный, судя по повязке на рукаве форменной одежды, спросил у Выгона, его ли это баул. Выгон ответил: вроде бы мой, но таких много… Ему предложили перечислить содержимое баула. Открыли его и стали выкладывать на стол. Всё сходилось. Выгон начал торопливо запихивать вещи, но дежурный, прежде чем составлять акт, попросил предъявить документы… Баул остался у дежурного на столе, а Выгон — в камере для задержанных до выяснения личности. На третий день его переправили в ДОПР (Дом предварительного заключения), а по линии ГПУ была послана следующая телеграмма:

Почто-телеграмма «Серия «К»

Всем охр. отделам, входящим в ПП ОГПУ по КССР

СООГПУ Шекеп, Бритсон

A/CC оппозиционер Выгон, бежавший с места ссылки (гор. Актюбинск), установлен и арестован СОО ГПУ в гор. Оренбурге тч.

Предлагается розыск его прекратить. 3.06.1929 г.

M13145711

Пом. нач. СОУ ПП ОПТУ

Пом. нач. СО

При допросе по факту побега арестованные как один стали обвинять работников ГПУ в том, что они сами их тайно арестовали с целью отправки в город Уил к месту ссылки. Если же действительно Фрумкин и Выгон совершили побег, то им об этом не было известно, и в данном случае скрывшиеся действовали самостоятельно.

Не получив необходимых сведений во время первого допроса, арестованных пустили по второму кругу. Они опять повторяли одни и те же фразы. Явно чувствовался сговор. Кое-какую ясность внёс во время допроса Гиршик, который оговорился или случайно обронил слова о том, что «они бежали в Москву». После допроса Гиршика сотрудник ГПУ доложил руководству свои соображения о том, что Гиршик, судя по всему, безусловно знал о побеге.

Во время этого ареста и допроса ссыльный Кабаков подтвердил то обстоятельство, что вопрос о побеге Выгоном неоднократно ставился перед отдельными административно-ссыльными. По его заявлению, накануне побега Тер-Оганесов приходил к Кабакову и требовал 65 рублей, которые он должен был кассе взаимопомощи ссыльных, но, кто ведает кассой он, Кабаков, точно не знает.

По всем данным, следственные материалы косвенно уличали Гиршика и Тер-Оганесова в соучастии в побеге Выгона и Фрумкина. Что касается остальных арестованных, проживавших вместе со скрывавшимися, то они, наверняка зная о побеге, сговорились и давали тождественные показания. Но доказать их соучастие в побеге не представлялось возможным.

Средства, необходимые для побега, по мнению сотрудников ГПУ, скрывшиеся получили у арестованных оппозиционеров, и в этом сомнений не было. Накануне все получили жалованье, но когда каждого из них попросили предъявить имеющиеся в наличии деньги, то у них оказались гроши.

В процессе расследования факта побега удалось по агентурным данным и на основании показаний находившихся на свободе ссыльных установить произошедший в колонии ссыльных раскол на две самостоятельные группы. В первую входили арестованные, а во вторую — находившиеся на свободе. По всему выходило, что если бы вопрос о побеге обсуждался всеми ссыльными, то, несомненно, побег Фрумкина и Выгона не был бы санкционирован, поскольку среди всех ссыльных они не пользовались достаточным авторитетом. Из этого вытекало, что только группа арестованных содействовала их побегу, руководствуясь теми соображениями, что считали посылку в Уил Фрумкина и Выгона суровой репрессией, и они, несомненно, будут арестованы и отправлены насильственно. С Выгоном мы ещё встретимся после его осуждения за совершённый побег…

После расформирования карлаговского эшелона, прибывшего на строительство канала Москва — Волга, осуждённые из числа военизированной охраны распоряжением начальника Дмитровского ИТЛ, он же заместитель начальника ГУЛАГа, были оставлены для выполнения служебных обязанностей. Эшелоны с заключёнными шли непрерывно, и охраны катастрофически не хватало. Выгон получил назначение в третий лагерный пункт Хлебниковского района, недалеко от Москвы. В Карлаге, как он знал, радиофикация посёлков только начиналась. Здесь, на трассе канала, все лагерные пункты были радиофицированы. По вечерам, после рабочего дня, у чёрной тарелки динамика, уже засиженного полчищами мух, собирались те, кто впервые в жизни встречался с этим чудом. Радиобеседы, лекции тематической направленности, подготавливаемые культурно-воспитательным отделом лагеря, особого интереса не вызывали. Другое дело — ежедневные передачи сводок с трудового фронта о работе бригад, трудовых коллективов. В этих радиообзорах отражалась суровая, многотрудная лагерная жизнь. Иногда в них проскальзывали фамилии знакомых по прежней жизни, по многочисленным пересылкам и этапам.

Больше всего привлекали передачи перед отбоем, после 21 часа. Залихватские частушки в исполнении агитбригад, замешенные для колорита на блатном тюремном жаргоне, непроизвольно врезались в память и на какое-то время становились популярными не только в часы досуга, но и на работе. Тюремный жаргон незаметно пропитывал лексикон лагерников, становился непременной принадлежностью личности каналармейца. Отдельные блатные словечки сами собой вплетались в обыденную разговорную речь, звучали в выступлениях на собраниях, проникали на страницы общелагерных газет, не говоря уже о стенной печати. Несмотря на грозный приказ начальника лагеря «О борьбе с лагерным жаргоном», одолеть его никак не удавалось. Особенно грешили этим выступления агитбригад. Впрочем, удивляться не приходилось. Тридцатипятники (осуждённые по ст. 35 УК РСФСР) — воры-профессионалы составляли костяк агитбригады. Это были талантливые самородки, ибо воровская профессия требует незаурядных артистических данных. Именно они оказывались самыми подходящими кандидатами в лагерные артисты. Петь под гитару, плясать, показывать различные фокусы и т. д. для молодого вора — большое удовольствие. Вор любит публику, он не может существовать без неё, потому что только она в состоянии оценить его изобретательность и талант. Отвести душу, развлекая себя и других, — непременный атрибут досуга на воровской малине после удачно провёрнутого дельца.

Как Выгон знал из рассказов заключённых, в 20-х годах большинство преступников-профессионалов и лиц, совершивших тяжкие преступления, содержались в так называемых тюрьмах строгой изоляции. Сидели они в камерах, не работали, общались между собой, ведя поучительные беседы о будущей жизни, почитывали книжки, газеты и журналы, поигрывали в картишки под интерес, наслаждались выступлениями художественной самодеятельности и артистов профессиональных театров. Имели возможность слушать, в отличие от подавляющего большинства рабочих и крестьян в стране, радио, смотреть кинофильмы, внимать лекторам и политбеседчикам. Освобождались досрочно, благодаря извечной тяге нашей к гуманизму по отношению к преступникам, и вновь становились на путь преступлений. Выходит, что освобождение от участия в трудовых процессах никак не побуждало их к отказу от преступного образа жизни. Да и какую жизнь они могли вести, если о труде имели представление по публикациям и фотографиям в газетах?..