В пути группа политических услышала длинные пулемётные очереди и остановилась. Внезапно наступила тишина, а затем послышались беспорядочные хлопки пистолетных выстрелов. Остановившиеся как по команде повернулись в сторону оперуполномоченного Фролова и охраны. Кто-то задал вопрос: что там, впереди, за стрельба? На это он ответил, что по решению тройки приведён в исполнение приговор о расстреле уголовно-бандитствующего элемента, а их задача закопать расстрелянных. Любопытство подстегнуло их, и группа зашагала быстрее. Вскоре передние увидели страшную картину, которая на всю жизнь способна сохраниться в памяти, но они не могли предполагать, что самим осталось жить несколько часов. Быстро посбрасывали ещё не остывшие тела в траншею и так же быстро закопали. Когда кончили работу, им, особо не церемонясь, объяснили, что подобная работа предстоит ещё. После этого отвели метров на двести в сторонку и разрешили развести костёр. Прежде чем это сделать, каждый с какой-то тщательностью протирал руки подтаявшим снегом. Обменивались между собой увиденным и приходили к выводу: политических нет, одни уголовники. Туда им и дорога, этим бандюгам.

Вскоре показалась колонна заключённых. Начали подсчитывать, но цифры назывались разные. Сходились только в одном — не меньше сотни. Колонна остановилась. Охрана оказалась по одну сторону, заключённые по другую от дороги. И тут началось такое, что не у всех хватило духу наблюдать. Видели, как добивали подававших признаки жизни. От места побоища кто-то махнул рукой, и конвой повёл их туда. Быстро посбрасывали мёртвых в яму и закидали землёй. И так повторялось пять раз. Когда забросали землёй последнюю, как им сказали, яму и сложили лопаты, внезапно свинцовые струи переломили пополам их самих и сбили на землю. Теперь пришлось поработать охране.

После обеда началась вторая часть кровавого спектакля. Теперь уже партию политических закапывали уголовники. Среди расстрелянных они не увидели ни одного из своих собратьев, и это им доставило удовольствие. Извечная вражда между политическими и уголовниками сделала их равнодушными к случившемуся, а некоторым доставила и нескрываемую радость. Так повторилось ещё четыре раза. Но дошла очередь и до них, не успевших осознать своей участи.

Больных в зоне перестреляли прямо в камерах на нарах. Лагерных стукачей, выкопавших яму в зоне, заставили перетаскивать трупы из камер и сбрасывать в яму. В неё же сбросили, расстреляв, и их самих. Как бы ни были ценны их «заслуги» перед третьим отделом, но тайна массового расстрела была дороже.

На другой день, после окончания «работы», закончившейся грандиозной попойкой, где пили и ели как при коммунизме, по потребности, представители центра и управления отбыли с докладом. Оставшимся предстояло поработать, чтобы навести порядок в хозяйстве: вдруг начнут поступать этапы…

Всего на основании приказа Ежова, который с полным основанием можно назвать кровавым приказом, только в этом лагере было расстреляно 2755 человек, а по всем лагерям НКВД — 30187 человек. Самые массовые казни проходили в марте-апреле 1938 года. В гулаговской статистике все эти люди прошли по графе «прочая убыль».

Указания НКВД и ГУЛАГа, тем более разнарядки, полагалось выполнять неукоснительно. Когда план начинал трещать по швам, приходилось выкручиваться. Поднятые как по тревоге, оперативные аппараты Ухтопечлага оказались не в состоянии найти двадцать бежавших заключённых. Между тем зубастая разнарядка требовала жертв во что бы то ни стало. Выход из положения был найден за счёт направления на «спецстройку» дел вольнонаёмных. Так, за компанию с осуждёнными, был принесён в жертву и приговорён к расстрелу сотрудник Л.В. Балабанов за то, что, «работая в Ухтопечлаге, сочувственно отнёсся к осуждённым троцкистам, устраивал их на административно-хозяйственные должности».

Когда высокая комиссия закончила сводить концы с концами, то было установлено, что в суматохе шесть человек расстреляли по ошибке, под другими фамилиями, в том числе одного вольнонаёмного. Теперь уже за посланцев Фриновского взялась команда, скомплектованная Берией. Пришлось им писать объяснительные, а поскольку пытались хитрить, мудрить и сваливать вину друг на друга, то пришлось допрашивать с пристрастием, их же методами.

Массовый террор в лагерях не мог сколько-нибудь заметно улучшить результаты произведённой деятельности, покончить с «воровскими традициями» и контрреволюционной пропагандой. Когда во главе НКВД стал Берия, многие ставленники Ягоды и Ежова сами оказались «врагами народа» и «вредителями». Система постоянно нуждалась в козлах отпущения, на которых можно было бы свалить вину за провалы и перегибы. Среди них оказались Я. Мороз и ряд его подчинённых. Многие из них не совершали тех фантастических преступлений, в которых их обвиняли, но по справедливости вполне заслужили такой участи.

Давным-давно отшумели события далёкого и жестокого 1938 года, и только их отголоски всё ещё томятся в застенках, запылённые и чуть тронутые временем, а из-за страниц 25 толстенных томов уголовного дела всё ещё выглядывают судьбы искалеченных людей. По ночам можно слышать мучительные стоны жертв фальсификаторов. Стонут они, скрипят зубами от несправедливости, и кара, постигшая их палачей, кажется им слишком мягкой. «Отомстите за нас, отомстите», — можно слышать по ночам крики из подвала с архивными документами, запертыми за железными дверьми, охраняемыми замком и сигнализацией, как когда-то и они сами были заперты. Их печальная судьба, втиснутая в многостраничные тома уголовного дела, предстанет перед читателя ми в этом повествовании.

А начиналась эта история так.

«Совершенно секретно

Народному комиссару внутренних дел Союза ССР Л.П. Берия

Этим письмом хотим Вам сообщить о преступных действиях, нарушающих законы Советской власти, партии и Великой Сталинской Конституции СССР со стороны некоторых работников III отдела при ЖДСУ, которые чинили всякие беззакония под непосредственным руководством помощника начальника III отдела младшего лейтенанта Воля-Гойхмана, врио помощника начальника III отдела старшего лейтенанта Антонова, оперуполномоченной Кожевниковой, врио начальника 1-го отделения III отдела Гринблата, начальника III отделения Гуцул и др.

В сентябре и октябре 1938 года были арестованы ряд заключённых как аппаратом III отдела, так и периферийными, которым в течение ряда месяцев не было предъявлено никаких обвинений.

Показания арестованных протоколами допросов не оформлялись ввиду того, что обвиняемые не давали показаний, и за это в кабинетах III отдела их жестоко избивали. Эти избиения, как правило, входили в методы чекистской работы.

Сотрудники III отдела ЖДСУ ГУЛАГ Дмитриев, Малышев, Шилов. 12.01.39 г.».

Следует прямо отметить, что надо было иметь достаточно мужества обратиться с таким необычным заявлением в адрес нового наркома внутренних дел. Как видим, не все мирились с политикой, проводимой Ежовым и его подручными. Надо полагать, они прекрасно осознавали возможные последствия своего шага, попади это заявление в руки врио начальника III отдела лагеря, и тем не менее рискнули. И когда сегодня со всех сторон раздаются призывы привлечь к ответственности, хотя бы и моральной, всех тех, кто служил в репрессивном аппарате, надо, прежде всего, не забыть отделить зерна от плевел. Иначе за стремлением воздать должное всем и вся затеряются в лабиринтах поисков исторической справедливости те, кто, рискуя не только собой, но и своими близкими, боролся за законность за много лет вперёд до современных борцов.

А тем временем по каналам фельдъегерской связи тряслось в почтово-багажном вагоне транссибирского экспресса прошитое, как будто простреленное, суровыми нитками и запечатанное пятью сургучными печатями заявление. Преодолев канцелярские рогатки, испещрённое входными реквизитами, попало наконец оно на стол самого Лаврентия Павловича. Совпало это событие с «бериевской оттепелью» на заре утверждения его властных полномочий. Но Лаврентий Павлович, ознакомившись с содержанием, не схватил сразу же трубку телефонного аппарата и не стал учинять разноса начальнику III отдела ГУЛАГа. Дел у него было невпроворот. Да и что там, чуть ли не на краю земли какие-то пешки, когда по клеткам камер московских тюрем передвигались фигуры бывших «королей» и «королев». С этими хватало мороки, а тут и сам «отец народов» поторапливал и наставлял взвешивать фигуры, уцелевшие в казематах, на весах Фемиды, по возможности безошибочно. Потому получило заявление надлежащую резолюцию и понесли его не менее секретные курьеры по канцеляриям, где оно украшалось новыми визами, то краткими, то более обстоятельными. В конце концов социалистическая законность временно восторжествовала, и покатила в мае бригада III отдела ГУЛАГа НКВД СССР в места не столь отдалённые, но всё же далековато, аж в град Благовещенск. Прибыли, и с ходу — в бой. Правда, оказался он затяжным и пришлось задержаться на фронте борьбы за социалистическую законность почти на два месяца.