Большое бледное тело мужчины вздулось и безжизненно лежало на высокой койке. Дыхательный аппарат ритмично накачивал в его легкие воздух, и монитор отбивал частый ритм последних сердечных сокращений умирающего мужчины.

Теперь Вере совсем не хотелось курить, ее до сих пор тошнило от вчерашнего никотинового сумасбродства. Через призму невыплаканных слез, она видела то, что не хотела видеть вовсе.

В ее жизни был человек, который с участием относился к ее судьбе. Это был Арсеен! А что будет теперь? Кто теперь будет ждать ее с работы с тарелкой отварной картошки? Кто починит велосипеды для детей? Кто нежно обнимет ее у порога, заставит посидеть в кресле, и за это время приготовит ей чай? Кто скажет ей два простых слова: «Ты устала?». Кто?

Незаметно для себя Вера опять перебрала в памяти те счастливые и смешные моменты, которые она пережила с Арсееном. Она вспомнила и ту ночь, когда на перроне вокзала она встречала Витю. Мальчик возвращался из Швейцарии, где отдыхали его одноклассники. Всех ребят встречали родители, у которых были машины. У Веры машины не было. Она, спотыкаясь, тащила чемодан сына к остановке, хотя по городу уже давно не ходили рейсовые автобусы. И, тут, на такси подкатил ее Арсеен, он выскочил из машины, взял чемодан из Вериных рук и ловко запихнул его в багажник такси. Потом потрепал Витю по затылку, радуясь его приезду, и через мгновение они мчались по улицам ночного городу. Теперь и этот случай уходил в Верино прошлое.

– Боже, как я была слепа! Рядом со мной был надежный человек, а я в тайне все еще жду свое социальное жилье. Теперь Арсеен умирает. Если он умрет, то, как я смогу счастливо жить в новом социальном доме?

Вера горько вздохнула, подошла к кровати больного и взяла прохладную тяжелую его руку в свои ладони.

– Арсеен, ты доверил мне свое жилье. Ты взял под опеку меня и моих детей. Я не ценила твою любовь ко мне. Я согрешила перед тобой … и перед Богом. Мое сердце совсем отучилось любить. … Господи, прости Арсеена за воровство, он воровал не со зла. … Будь милостив к нему. Подними его со смертного ложа. … Я обещаю, что если ты дашь ему жизнь, я выйду за него замуж и буду хорошо заботиться о нем. Я обещаю забыть то социальное жилье, которое не принесет мне счастье.

Она вытерла рукавом слезы. Ей показалось, что руки Арсеена стали теплее.

– Посмотри на него Бог. Кому он больной нужен? Подними его из мертвых, и я буду его женой навеки.

Потом Вера положила руку Арсеена на простыню и опять села в кресло для посетителей. Закрыв глаза, она стала читать те молитвы из молитвенника, которые выучила наизусть.

«Господи, помилуй. Господи, помилуй. … Господи помилуй».

«Богородица дева, радуйся! …»

«Отче наш, сущий на небесах …»

«Живый в помощи …»

Уходя домой, Вера поцеловала своего любимого мужчину, единственного мужчину, который о ней заботился не по служебным инструкциям, как это принято в Бельгийском королевстве, а по доброте своего сердца.

Она ехала в Фландегем ночным поездом, как к себе домой. В ее душе был покой и мир. Веру уже не интересовало, кто виноват в ее судьбе или в судьбе больного Арсеена. Зато она знала, что ей самой делать и каким путем идти. В ней воскресла решимость матросов гордого «Варяга», идущих в свой нескончаемый последний бой. Сердце женщины било набат. Вера не предаст человека, который был к ней так добр. Она станет ему верной женой.

Это был ее выбор.

Арсеен выжил всем смертям назло, хотя доктора уверяли его близких в обратном.

Пока его родные вторично готовились к похоронам, Арсеен пришел в сознание, его почки заработали и, вскоре, он был переведен из реанимационного отделения в обычную палату. За это время его дочери, воевавшие за лучшую долю в наследстве, сумели договориться между собой, но, когда здоровье папы пошло на поправку, они обе потеряли к нему всякий интерес.

Зато Вера витала на седьмом небе, она могла беспрепятственно навещать своего будущего мужа и радоваться улучшению его здоровья. Находясь на больничном режиме, Арсеен похорошел, окреп и развеселился. Его совсем не заботило отчуждение родственников, потому что рядом с ним была его Вера, каждый день приносила ему что-то вкусное.

– Дорогая Вера, – успокаивал Арсеен ее, – не переживай, что меня не навещают родные. Ты здесь ни при чем, они та поступают всегда. Пойми, что для них моя смерть в прибыль, а моя жизнь – дополнительная обуза. Зато у меня есть ты. Я тебя люблю. Дома все нормально?

Они сидели, обнявшись, на больничной койке и мечтали о том прекрасном будущем, которое они будут вместе в горе и радости. Иногда, Вера приводила в больницу Витю и Таню, в больнице они смущались, но тоже радовались, что Арсеен выжил.

Перед рождеством они уже гуляли по Генту, как счастливая семья.

Рождественская елка в историческом центре города, знаменитого своими готическими башнями, карнавальными площадями и бесконечными дождями, была божественно красива. Восторженной Вере в густой еловой зелени, в сверкании разноцветных гирлянд и переливах стеклянных шаров виделось начало рождественской сказки. На праздничных ярмарках гуляющей публике предлагалась всякая всячина: от брюссельского сыра, знаменитого своей неистребимой вонью, до причудливых фигурок лесных гномиков, расставленных между подвесными фарфоровыми ангелочками.

Там и здесь, торжественно прогуливались пары из достопочтенного 18 века. Дамы были одеты в длинные теплые платья с оборками понизу. Теплые пелерины с мехом по краям согревали женские плечи, а нежные ручки женщин доверчиво прятались в пуховые муфточки. Мужчины в драповых фраках показывали простому люду эталон галантности. Держа барышень под локоток, кавалеры не забывали, время от времени, поигрывать изящной тросточкой в своей руке. Эта тросточка мужской руке с кожаной перчатке служила прекрасным дополнением к костюму господ прошлого века.

Веселый дух приближающего праздника поддерживался задорными наигрышами гармонистов, сидевших на маленькой освещенной сцене. Одетые под старину гармонисты в паузах распивали пиво, которое пузырилось в стеклянных полулитровых кружках. Внизу перед сценой, у горящих угольных ваз, грелся простой народ, согревая себя глотками горячего грога. Между взрослыми компаниями крутилась шустрая детвора.

На соседней площади у подножья кафедрального собора Святого Баво веселая молодежь кружила по льду импровизированного катка. От центральных площадей города начинались торговые улицы, чтобы даже у забывчивых людей была возможность купить подарки своим родным и успеть к праздничному столу, ведь рождество – это домашний праздник.

Зимний вечер наступал со скоростью падающей звезды, но сгущающиеся сумерки с успехом рассеивались яркой новогодней иллюминацией, украшающей витрины магазинов и уличными фонарям.

К вечеру Вера с Арсееном порядком подустали и отправились домой, обвешенные пакетами с новогодними гостинцами, а Таня с Витей продолжили рождественское гуляние походом в кинотеатр, который стоил не меньше, чем еда в ресторане, потому что к билету полагалось покупать и все «киношные атрибуты» в виде попкорна и кока-колы, и т.д.

К рождественскому ужину в доме Арсеена стол был накрыт по-царски, но начать еду было нельзя из-за отсутствия детей. Как могла Вера забыть, что в рождество и Новый год общественный транспорт прекращал свою работу с 7 часов вечера? Но теперь женщина была уже не одна, она была почти замужем, с ней был ее Арсеен.

– Вера, позвони детям, пусть Таня и Витя садятся в такси и едут домой, а мы за такси заплатим сами.

Пока дети не приехали домой, Вера смотрела в окно и мысленно просматривала свою жизнь проходящего года, как бы со стороны зрителя.

Хотя Арсеен после выписки из больницы чувствовал себя крепче, но, его, по-прежнему, сокрушали рыдания, которые обычно проходили к ужину. За ужином мужчина взял за привычку, готовить Веру и ее детей к своей скорой кончине. Это были те издержки семейной жизни, которые надо было терпеть каждый день, учитывая то, что от травм и инвалидности не застрахован никто. Вера ставила за здоровье Арсеена свечи в православной церкви каждое воскресенье, а после церковной службы она звонила маме.