Михаэль вздрагивает и пытается отстраниться, но я держу его за плечо.

— Зачем ты мне это сказала? — во взгляде появляется злоба. — Я его убью… Растерзаю ублюдка. Хоть в этом, хоть в том мире, мне плевать. Такие твари не должны жить. Элен, прости, что затронул эту тему, прости…

— Я убила бы его сама, — слезы неожиданно подступают так близко, что я не могу больше их сдерживать. — Но хочу, чтобы он страдал перед смертью!

Соленая влага скатывается на щеки и бежит по губам. Как странно: я держалась в борделе, когда ситуация казалась безвыходной; ни слезы не проронила, когда сидела в каморке с крысами… А одно старое воспоминание всю душу вскрыло и расцарапало! Боль выходит наружу: старая, но свежая. И обида, от которой нет спасения.

— Знаешь, когда меня предала… — Михаэль запинается и прижимается ко мне. Шепчет яростно и с надрывом: — Я думал, что для меня все кончено. Я просто бежал от боли. Дрался до потери сознания, пил до остановки пульса, рисковал и улетал так далеко, как мог, а оно не спасало. Хотелось мести, жутко хотелось, но, когда я вернулся домой, она уже была беременна от… другого.

— Ты очень любил ее? — спрашиваю, хотя вопрос не требует ответа. В груди рождается ревность, но я прогоняю ее прочь. Все в прошлом.

Кивает, но почти незаметно, а затем поджимает губы.

— Как больной придурок любил. Оттого так сложно, Элен. Смогу ли сердце раскрыть снова? Не хочу разочаровывать других… Не хочу держать тебе силой или делать обязанной, — затихает и снова целует волосы. — Ты свободна, можешь вернуться домой и забыть. Считай, что выкуп — это благодарность за счастливые для меня минуты. Глупость какая-то, — злится Михаэль и откидывается на подушку. — Я не знаю, как сказать об этом, не умею я раскрываться. Понимаешь?

— Ты говоришь сейчас гораздо больше, чем думаешь, — я веду пальцем по его ладони. Сердце стучит как отбойный молот где-то под горлом. Никогда раньше не было так тепло и уютно. Бывает ли так?

— Элен, я думаю-у-у, — говорит он, глядя в потолок, — о твоем запахе и стройных ножках, — смеется. — А еще о том, что все равно был у тебя первым, и это чертовски приятно. А-а-а! — он снова отталкивает меня и переворачивает на спину. — Ляпну дурость, но если ты решишь вернуться в свой мир, я буду тебя преследовать. Невыносимо думать, что кто-то еще к тебе прикоснется.

Стекло неожиданно вздрагивает, и двор озаряет яркий голубой свет. Михаэль за миг оказывается возле окна и осторожно смотрит сквозь занавеску. А меня начинает колотить: неужели нашли?

Роан горбится и сжимает кулаки, а затем распахивает высокую форточку.

— Евжи-и-ин! Что там опять?!

— Простите, хожаин, не тот поршень потянул…

Камень падает с сердца, освобождая место беспечной радости. Самое яркое счастье — после того, как успел попрощаться с жизнью. Я усмехаюсь в ладонь, и Михаэль искренне хохочет у окна.

— Евжин тоже живет здесь?

— За ангаром есть домик для него, — сквозь смех отвечает Михаэль и кивает на улицу. — Хорошо сейчас. Смотри, какой снег пошел.

Выбираюсь из-под теплого покрывала и подхожу к окну. За прозрачной шторой клубятся огромные рваные хлопья. Кружатся под темным небом на ветру, сталкиваясь и рассыпаясь искрами. Странный механизм, как гриб растущий из стены дома, бросает на снежное покрывало пологие световые полосы. Мутное лунное сияние, сочащееся сквозь облака, выхватывает вдалеке силуэты деревьев.

— Как красиво, — выдыхаю я. — У нас не встретишь такого.

— Паровая система подогрева. Придумали в прошлом веке. До сих пор альтернатив нет, разве что дровами, но так удобней.

— Я про природу, — опираюсь на подоконник и припадаю лбом к стеклу. — В городе редко встретишь даже зеленое деревце, не говоря уже звездах.

— Элен, скажи, если я слишком давлю, не бойся быть честной, меня это не ранит. Хуже, если все зайдет слишком далеко, а потом разрушится, потому что я не услышал и не понял, что не мил. Не хочу так, — Михаэль смотрит в окно и не шевелится. Будто его жизнь в моих руках, и мне решать, что делать дальше.

— Ты веришь мне, — я задираю голову и встречаюсь с его разноцветными глазами. Взор Михаэля печален и полон укора, — или своим сомнениям?

— Сомнения за эти дни съели меня целиком. Проглотили, даже не прожевав, — он обнимает и гладит мне спину. — Я как-то слишком привязался. Не находишь, что это странно и быстро?

— Может быть, мы должны были встретиться давно? — выдыхаю я, и на стекле остается мутное облачко. — Я часто тосковала по кому-то, кого никогда не встречала.

— А я отталкивал всех женщин, но зацепился за твой отказ. Смешно, — роан глубоко вдыхает, и теплый смех щекочет щеки. — Как же я тогда был… э-э-э… ошеломлен.

Хочу сказать что-то, но слова остывают внутри, как угольки, присыпанные снегом. В горле сухо, губы жжет от жажды. Внутри раскручивается огромная тугая спираль, заставляя сердце колотиться чаще. Впервые в жизни я не нахожу слов. Впервые в жизни теряюсь сама в себе.

Мы еще долго стоим у окна и смотрим на падающий снег. Роан рассказывает о мире, и мне все больше хочется забыть о старике Вольпие и остаться здесь. С Михаэлем. Все так хорошо и сладко, что даже немного страшно. Вдруг мне это только снится? Больное воображение придумало идеального мужчину, сделало меня невинной, будто не было насилия и издевательств, и вложило в мое сердце новые теплые чувства, взамен пустоты после предательства подруги.

Неужели я открою глаза однажды, и все вернется на свои места? Холодная Москва, пустая квартира и сплошные разочарования.

И когда ноги подкашиваются, а глаза начинают слипаться, Михаэль ведет меня к кровати и помогает лечь. Обнимает меня со спины, и мы почти сразу засыпаем.

Я не должен был признаваться, что она мне запала в душу. Слишком рано. Растопчет же. Ведь неизвестно сколько у Элен за пазухой тайн. Да и Сказочница она. Вот же в сети попал, глупец.

Утром проснулся раньше нее и долго не мог пошевелиться. Смотрел на ее светлое лицо и думал о том, что безумно хочу, но… брать все равно боюсь. Сомнения, сомнения, сомнения… Будто нитками намертво прошили душу и не пускают меня к счастью. Она говорила, что осталась бы со мной. Что бросила бы без раздумий тот мир… Но что будет в будущем? Как и… даже имя не хочу вспоминать, клялась, что я для нее один и единственный, а затем в койку к лучшему другу прыгнула. Тварь… До сих пор колотит от воспоминаний.

Замечаю, что стиснул между пальцами светлые локоны Элен, отчего они заскрипели. Нет, она другая. Чистая. Настоящая. Так хочется влюбится, но я себе не позволяю. Рано. Слишком рано.

Элен открывает один глаз и ласково щурится. В уголке ее рта просыпается улыбка, и так хочется припечатать ее своими губами и раскатать ее вкус на языке!

— Ты не исчез, — говорит она сонно.

— Я же не пар, чтобы в воздухе раствориться, — говорю и убираю ее волосы за ухо.

— Но так похож на иллюзию, — отвечает Элен и снова закрывает глаза.

— А ты на сказку. Или сон.

— На страшную? — Элен снова приоткрывает один глаз и заливисто смеется.

— Желанную.

Она вытягивает из-под одеяла руку и робко касается моей щеки.

— А ты пошел бы со мной в мой мир?

Я не знаю, что ответить. Мне кажется, я пошел бы куда угодно, если б был уверен, что за вереницей лет у дверей меня не поджидает предательство. Старые раны делают меня холодным и отчужденным, коробят и терзают изнутри, будто скарабеи под кожей.

Встряхиваюсь, прогоняя мрак из мыслей, наклоняюсь и шепчу Элен в губы:

— Ты только позови.

Она лениво тянется ко мне. Тянется, чтобы робко коснуться моих губ своими и тут же отстраниться. Так, будто она обожглась. Или дразнит, лишая самого лучшего лакомства.

— А если не позовешь, превращусь в волка и буду под окнами завывать серенады, — касаюсь языком и толкаюсь в рот. Не могу больше ждать. Я должен почувствовать ее жар и страсть.