— Она разве не у себя? — я знаю, что в публичном доме Авроры у каждой девушки своя комната.

— Элен наказана, — холодно комментирует Аврора. — Она отказалась обслуживать почтенного роана и едва не обрезала его стеклом.

Не удержал уголок губ, но вовремя спрятал улыбку. И почему я не удивлен? Но странная злость закипает во мне молниеносно, и мне приходиться отвернуться к стене, чтобы Аврора не увидела клыки. Неужели клиент посмел бить Элен? Неужели ее губы прикасались…

— Я жду, — отрезаю грубо и, пока женщина спешит в сторону лестницы, медленно вдыхаю и выдыхаю, чтобы усмирить эмоции.

Я не имею права вмешиваться в их внутренние разборки, не имею права считать Элен своей — это немыслимо. Я видел девушку лишь раз и совсем ее не знаю.

Бордели защищены властью Конторы, потому бессмысленно что-то менять. Хоть и противно, но несколько раз и мне приходилось прибегать к помощи доступных женщин. Я когда-то решил, что не впущу ни одну в свою душу, и обрек себя на одиночество и заточение. Путешествовал, читал и тратил заработанные деньги. Было неплохо, мне даже удавалось сдерживать себя. Но тело и волчий дух были против затворничества, и я срывался. Хищник должен был сыт, иначе в опасности будет не только его репутация, но и жизнь окружающих.

Стою напряженно, как статуя на площади Верности, и слышу в отдалении хлопки дверей и женские голоса. Становится жарко. От ненужных мыслей о мужчинах в постели Элен, о ее возможном вранье. Ведь просто так сюда не попадают, не ложатся под…

Наваливаюсь плечом на стену, потому что не чувствую ног. Усталость берет свое или эмоции?

Я прежний никогда бы не ступил на порог борделя, но я настоящий — уже другой. Да и сейчас во мне бурлит странное любопытство и щемящее чувство важности. Хотя так страшно оступиться вновь, что меня едва не выносит вместе с мыслями прочь из холла. В мороз и холод, чтобы избежать очередной ловушки. Но меня внезапно окликают:

— Роан Азар, вы можете подняться и подождать Элен в ее комнате. Она сейчас подойдет, — девушка-помощница крупного и пышного телосложения краснеет и удаляется.

В коридоре тесно, дорожка сминается под ногами и норовит завалить меня вперед лицом. Я должен все выяснить, даже если это просто игра жестокой женщины. Лучше сделать все сейчас, чем потом, в будущем, я буду мучиться и терзать себя сомнениями, что не помог утопающему.

В комнате пахнет вишневым вином и кровью, постель застелена свежим покрывалом. Морщусь от неприятного отвращения, но заставляю себя пройти дальше. Я хотел как-то иначе?

Стеклянный столик, что стоял в углу, заменили на деревянный. Я долго гляжу на кожаное кресло и хочу сесть, но в последний миг передумываю и иду к окну. Прохладное стекло касается ладони, и мне становится немного легче, пока дверь не отворяется, и я слышу, как в комнату кто-то заходит.

Оборачиваюсь, напустив на лицо маску холодности.

Элен в другом платье, легком и светло-голубом, как летнее небо. Ее золотые волосы распущены, и с них стекает вода, руки висят вдоль тела, а глаза смотрят в пол. Куда делись ее прыть и упорство?

Я сижу на земляном полу, оглушенная холодом, удушающей клаустрофобией и болью. Даже крысы разбегаются и затихают, чуя мою панику. На втором часу, когда ужас отступает, взгляд выхватывает крохотное окошко под потолком: узкое и задрапированное густой металлической сеткой. Через три часа меня уже мало интересует кто, что, когда, где и зачем. Я просто хочу есть.

Еще через час голод набирает обороты, и мне приходится поджимать под себя ноги, чтобы в животе не урчало. Я тихо постанываю, но он — зверюга — лишь сильнее скручивает желудок. Так и крыс жрать начнешь… В одном уверена: если дело продолжится в том же духе, через двое суток Аврора найдет здесь мой закоченевший трупик.

Еще спустя какое-то время, я слышу за дверью осторожные шаги. Затвор скрипит, и приглушенный свет коридора почти ослепляет меня. Заслоняю глаза ладонями. В темноте между пальцами прорисовывается щуплая фигура Олега с большой тарелкой в руках, а в воздух врезается запах курицы и отварного картофеля.

— Дай-ка сюда! — не церемонясь, выпрыгиваю из темноты и выхватываю у Олега провиант. Тот не успевает даже опомниться, лишь пятится к лестнице.

— Элен, тише! Если они узнают, могут нас обоих наказать!

— Да плевала я, — выхожу за порог и усаживаюсь на ступеньки. Вытираю грязным подолом лицо и руки и принимаюсь уплетать курицу. И кажется, что от аппетитного запаха зажаренной кожицы и лука вот-вот галлюцинации начнутся. — Рассказывай.

— Аврора в ярости, — верещит Олег. — Мол, умоляла принять на работу, а сама устроила концерт в первый же день. Да не кого-то там за грибами послала, а самого роана Фато, жреца культа механических машин!

— Это я и без тебя знаю, Ефремов. Я о другом. Что приперся? Ты всегда заискиваешь только если тебе что-то нужно.

— Как странно ты произносишь мою фамилию, — хмурится Олег. — Вроде, проще некуда, а все вечно ее коверкают. Офрен я. Олег Офрен!

— Да мне хоть имбецил! — я уплетаю трапезу за обе щеки. Никогда не ела ничего вкуснее! — Не уходи от темы. Что от меня надо?

— Кто прислал? — быстро рубит Олег и присаживается рядышком, свесив со ступеней тощие ноги в смешных гольфах.

— Это ты меня едой подкупить решил? Да не дождешься!

— Элен, — мягко говорит Олег. — У тебя нет выбора. Чую же, что не простолюдинка, а роанна. Таким в борделях не место. Так что отвечай: с кем связана и кто копает под меня и Виктора?

— Да кому этот твой Виктор нужен! — смеюсь ему в лицо, дожевывая сочное поджаристое мясо. Картофель, пропитанный куриным золотистым жирком, так и просится в рот! — И никакая я не роанна, обычная бордельная работница.

— Откуда ж ты тогда мое имя знаешь? И мои заслуги? — Олег скалится. — Кто тебе всю подноготную выдал?

— Сказала же — не дождешься!

— Я вот что хотел, — Олег склоняется ближе, и меня обдает его дыхание. — Может, у тебя и на Виктора есть подноготная? Мне она очень пригодилась бы, и ты знаешь, почему. Я мог бы купить у тебя информацию.

— Ах, так вот ты зачем! — прекращаю жевать и, громко стукнув, ставлю пустую тарелку на каменную ступень. Обглоданные косточки скачут по фарфору и слетают на пол. Пожалуй, Олег мог бы мне пригодиться. И его ресурсы тоже. Мало ли что… — Не твое это дело, понял?!

— Элен, — Олег начинает мямлить, как девчонка. — Ну, я же по-хорошему.

— А я по-плохому, — отрезаю я. — И попробуй ляпни Виктору хоть что-то. Вмиг узнает, чем ты в Оле промышлял!

Олег замолкает. С неохотой забирает опустевшее блюдо с жирными разводами.

— Что нужно, Элен? — повторяет он мрачно.

Я не могу сдержать улыбку, но боль в разбитой щеке вмиг отрезвляет меня. Сейчас я знаю, что у него спрошу.

— Где продается вино «Страшная сказка»? — слетает с языка.

Олег смотрит на меня, как на умалишенную, и его глаза лихорадочно сияют в мышиной тьме. Впрочем, я привыкла: здесь все на меня так смотрят.

— Так у Вольпия в лавке же, — говорит он осторожно. — Скупает пойло на винодельне, заговаривает и этикетки лепит… Или тебе нервный срыв мозги отъел?

— Немного есть, — признаюсь я с неохотой. — Но не надейся: твоих похождений не забуду! А как эту лавку найти?

— Боги из машины! Да все эту лавку знают! За сорок лет прохиндей Вольпий так развил дело своего деда, что вся Империя в Московию съезжается за вином!

— Прохиндей?

— Хитрый очень, — подмигивает Олег и стучит пяткой о ступень, словно нервничает. — Единственный сказочник Империи, а Контора все его никак не завербует. Помнишь, как легко Арсена твоего схватили, молодого, умного да крепкого? А меня? А его — хиляка старого, артритного — не могут!

— Вот же как? — слово «сказочник» бьет промеж лопаток, как клинок. В мыслях всплывают слова старика из магазина: «Сказочница ты», и я вспоминаю его пальцы, вывороченные артритом… Неожиданно меня начинает колотить озноб. Кутаюсь в подол грязного платья, как в покрывало.