«Какафуэго» ещё не было видно, но Дрейк чувствовал — вот-вот, уже совсем скоро... И объявил:

— Обещаю тяжёлую золотую цепь такой длины, что, повешенная на шею, достанет до брюха, тому, кто первым обнаружит «Какафуэго»!

Моряки начали соревноваться. Более шустрые юнги Вильям Хоукинз-третий и Джон Дрейк первыми добрались до марсов фок- и грот-мачты. Кто-то сидел на бушприте, обняв ногами блинда-рей, а боцман Хиксон оккупировал гальюн! Более того, нашёлся отчага, взобравшийся выше грота-марса и остановившийся только у флагштока! Юнги доказывали во всеуслышание друг другу, что вот его марс лучше: Вильям с фока-марса — что ему виднее, ибо ближе к носу, а Джон — что нет, виднее ему, ибо выше! Они между собою держали пари на фунт фиников, кто ж первым увидит корабль сокровищ. А внизу вовсю принимали ставки на юнг. Вильям шёл три к одному против Джона — но повезло-таки Джону! Было это в понедельник, 1 марта. Только закончилась утренняя молитва. «Золотая лань» быстро шла на северо-северо-восток, нагоняя (по всей вероятности) «Какафуэго», — и вдруг из «вороньего гнезда» на грот-мачте раздался ликующий вопль пятнадцатилетнего кузена адмирала:

— Паруса на горизонте!

— Направление? С наветренной или подветренной стороны от нас? — тут же спросил адмирал.

— Прямо по курсу, сэр! — отвечал Джон.

— Ну, добро, парень. Ты заработал свою цепь. Молодец!

Хотелось прибавить ходу, ускорить финал — но как? Все паруса уже подняты в начале погони... Были, правда, бонеты — дополнительные полосы парусины, которые принайтовывались к нижней кромке нижних парусов. Но возни с их постановкой было столько, что не стоило того. А главное, надо было остановить судно, чтобы паруса потеряли ветер и обвисли, чтобы их прикрепить. Остановка свела бы на нет весь выигрыш от применения бонетов. И всё же... Впрочем, Джон Дрейк со своего марса сообщил, что расстояние между «Ланью» и испанцем заметно сокращается. Дрейк хлопнул в ладоши: значит, скорость полного хода «Золотой лани» выше скорости полного хода «Какафуэго»! Вскоре стало ясно, что это, без всякого сомнения, корабль сокровищ — и идёт он полным ходом, даже со всеми бонетами, а значит, прибавить в ходе тоже не сможет!

— Ну, всё, ребятки! Теперь он наш! — сладострастно сказал Дрейк.

Не поднимая флага, «Золотая лань» неслась за своей главной добычей... Нетерпение охватило всех. Его преподобие, достопочтенный пастор Флетчер, тоже стоял на палубе и переминался с ноги на ногу — а по временам даже подпрыгивал от избытка чувств! Время летело — но люди Дрейка не замечали этого. Кок Питчер тщетно взывал к команде: обедать в этот день не захотел никто!

«Английский лис забрался в испанский курятник», — писал позднее пастор об этой напряжённой охоте, когда охотники часами неподвижно торчали на палубе и смотрели вперёд, не испытывая ни скуки, ни голода... Одно нетерпение!

Напомню: наиболее хорошо вооружённое судно во всей западной части Тихого океана вовсе не было грозным боевым кораблём; это было просто хорошо переоборудованное торговое судно, сохраняющее все неустранимые особенности торгового флота. К примеру, его пузатые обводы позволяли иметь максимальную вместимость трюма — но не позволяли превзойти других в скорости; отношение ширины к длине 1:3, принятое для галеонов испанского торгового флота, не улучшало мореходные качества. Впрочем, у Дрейка «Золотая лань» имела то же, не наивыгоднейшее из имевшихся в те годы, соотношение. Но у Дрейка это было избрано сознательно: скажем, при артиллерийской дуэли часто бывает выгодно идти параллельным курсом с неприятелем, не меняя дистанции. При одинаковом соотношении длины и ширины кораблей делать это проще.

Установка орудий на верхней палубе делала невозможным для «Какафуэго» крутые повороты, а значит — ограничивала возможности манёвра. Собственно, наиболее сложной частью задачи для англичан было: обнаружить «Какафуэго» и, по возможности не ввязываясь в бой с другими испанскими судами, догнать. И эта часть уже позади!

Тихий океан был единственной частью испанских владений, не подвергавшейся доселе нападениям. Поэтому в нём не было ни сухопутных, ни морских сил серьёзных. Гарнизоны городов состояли из старослужащих, немолодых и израненных, солдат. Воины эти уже мечтали не о подвигах, не о возможности сложить голову со славой, а о тихой долгой жизни в отставке... Вооружённые силы испанских владений за морями вообще строились в расчёте на борьбу с неравным противником: немирными индейцами, притом не знакомыми ни с огнестрельным оружием, ни с европейской тактикой. Правда, среди немирных таких оставалось всё меньше. Поэтому испанцы так никогда и не смогли победить арауканов-мапуче...

Завоевания кончились. Блестящая эпоха конкистадоров осталась в прошлом — теперь испанская сверхдержава, самое большее, могла удерживать в необъятной пасти кусок шире её горла, который ни «проглотить» (то есть освоить) она не могла, ни выпустить... Лучшие войска воевали с еретиками в Европе...

Но в Европе мало кто, вопреки очевидному блеску империи Филиппа Второго, понимал, что начинается, по сути, многовековая агония самой могучей страны шестнадцатого века. Агония в три века длиной... В Англии, возможно, только два человека это разглядели: мистер Фрэнсис Дрейк и мистер Фрэнсис Уолсингем...

Погоня продолжалась весь день. Около шести вечера Джон Дрейк, слезть с грота-марса опасавшийся (ну как другой кто займёт его место!?), закричал:

— Заворачивай, адмирал! Он пошёл нам наперерез!

— Та-ак. Похоже, его капитан ещё надеется на мирную встречу с соотечественником? — недоверчиво сказал Дрейк. И, обернувшись к Элису Хиксону, стоящему наготове, бросил:

— Боцман, канонирам запалить фитили!

Собственно, нагнать испанца можно было очень быстро.

Но по здравом размышлении, делать этого не следовало.

Потому что суша была слишком близко. Испанская суша! Если б «Нуэстра сеньора де Консепсьон» (она же «Какафуэго») вздумала спастись, повернув к берегу, — он бы спасся. Поэтому Дрейк решил подождать до ночи — благо, ждать недолго, солнце через два часа скроется в водах океана. И приказал, вспомнив рассказы Фёдора о «чёрных бригантинах» гугенотов, которые притапливали, принайтовав к кораблю противника, и тем лишали его и хода, и манёвра: спустить за борт все пустые бочонки, сколько их есть на «Золотой лани», и бурдюки (на тросах, разумеется!). Бурдюков оказалось до двух десятков — по большей части в кубрике — и вскоре, наполнясь забортной водой, они начали ощутимо снижать скорость «Лани».

Как только село солнце, от берега задул вечерний бриз. Теперь, если б испанцы и вздумали укрыться у берега или даже выброситься на сушу, соответствующий манёвр отнял бы у них много времени — а этого времени Дрейк им вовсе давать не собирался! Он приказал вытащить бурдюки, а какие быстро не вытащатся почему-либо — обрубить тросы, и бог с ними! «Золотая лань» вновь набирала полный ход...

Капитан «Какафуэго» всё ещё надеялся, что это соотечественник и приближался он с обычными целями, — ну там, обменяться сплетнями, передать почту и тому подобное. Он приветствовал неизвестное судно припусканием флага — но «Лань» не ответила. Вот только тут капитан «Какафуэго» впервые встревожился. Он не мог себе представить судно, не салютующее испанскому флагу в испанских владениях. Может, из Чили идёт мятежное судно? Ходил какой-то туманный слух, якобы там не то восстание, не то война с индейцами, смута какая-то, одним словом... Но тут с подошедшего уже на кабельтов неизвестного корабля раздался голос, усиленный раструбом медного рупора:

— Мы — англичане. Спускайте паруса!

Через пару минут, видя, что никто на «Какафуэго» и не собирается исполнять его команду, Дрейк взревел:

— Убирайте паруса! Это я вам говорю, сеньор Хуан де Антон! Если вы этого не сделаете тотчас же — придётся вам нахлебаться солёненькой водички и лечь спать долгим сном на дне океана!