Вот галера отчалила, и с утра пассажиры принялись, демонстрируя друг другу глубину познаний и опыт, изучать судно. Для начала установили, что галера итальянской постройки — или же, всего вероятнее, — египетской постройки по венецианскому образцу. Полутораста футов длины при всего-то двадцати трёх футах ширины! Каравеллы Колумба были бы при такой длине вчетверо шире, а новейшие галеоны бискайской постройки втрое шире этой стройной галеры! Немудрено, что по мореходным качествам галера ни в чём не уступала наиновейшим судам — хотя в её конструкцию уже двести лет не вносилось никаких изменений! К тому же галера могла двигаться и даже маневрировать в штиль, когда противник обречён на бездействие. Поэтому галеры в военном деле просуществовали ещё четверть тысячелетия...

Фёдор впервые в жизни оказался на борту судна без прямых парусов, с одними «латинскими», треугольными, — и напряжённо изучал, как ими управляют. Он вглядывался, как перекидывают парус при смене галса, как поворачивают румпель, с какими запаздываниями по времени выполняет галера под парусом команды... Он вслушивался в скрип непривычно обтянутого такелажа. Засекал, на сколько снижается скорость галеры при непопутном ветре. Короче, Фёдор вёл себя так, точно ему уже твёрдо было обещано офицерское место. Хотя ни ему, ни кому другому из его спутников ничего определённого сказано не было, а из обмолвок вербовщика скорее можно было сделать вывод о том, что все в первый рейс пойдут матросами, а там уж кто как себя покажет... Задаток, в подтверждение того, всем дали абсолютно равный.

Между прочим, задаток дали щедрый — но жалованья большого не обещали. Зато уж добыча почти вся ваша, не как в Англии! Пятая часть казне, пятая — раису (если судно не его, за аренду раис платит из своей доли, за боеприпасы — из доли казны), всё остальное дуванит команда. Такой был у них обычай — выгодный для вольнонаёмных моряков. Содержание же галерников — рабов-гребцов — входило в доли казны и раиса поровну. Когда Фёдор прямо спросил вербовщика, велика ли доля гребцов в добыче, — толстый рыхлый мусульманин расхохотался ему в лицо, дыша чесноком и ещё чем-то острым:

— А какова доля собаки в доходах её хозяина? А? Их доля даже лучше собачьей: им всё нечистое от разделки мясной туши идёт: и кости, и нутряное сало, и промытая требуха, и сердце, и жилы... Ещё и вино, которое Всемогущий запретил вкушать правоверным. Вино и мясо. Иначе они вёслами ворочать будут медленно.

Фёдор прослужил в турецком флоте (главным образом в Магрибе, в самой Турции почти что и не бывал) около трёх лет. Как ему жилось там, каков был размер его гарема, чего он на этой службе достиг и почему её оставил, — я расскажу особо позднее. А сейчас мы с вами перескочим сразу в год одна тысяча пятьсот восемьдесят седьмой.

Явившись дождливым летним днём, с увесистыми кошелями в заплечном мешке и в рундучке, Фёдор поселился у Кэт. Узнав даже не его самого, а его шаги на лестнице, Кэт отпихнула очередного приятеля, кратко сказав: «Быстро одевайся, приятель, и ходу! И забудь сюда дорогу на будущее!» Быстро одевшись, она явилась чёрному от загара Тэду, запалённо дыша, и мало что не удавила в объятиях. Прозабавлявшись с вдовушкой более месяца, Фёдор вышел на поиски интересной работы. Слух, что Дрейк собирает всех своих для какого-то дела, гулял по Плимуту. Какое это дело, никто понятия не имел. Ясно было одно: коли всех собирает, дело предстоит большое! Он перво-наперво заглянул в контору Хоукинзов. Но уже знакомые клерки, огорчённо опуская глаза, признались:

— Тут мы не в деле, приятель. Нам вообще не положено ничего ни знать, ни краем уха слышать. Но тебя-то мы знаем, и потому не для разглашения можем шепнуть: наша фирма в этом деле — всего-навсего дольщики без права голоса. Впрочем, в этом деле быть рядовым дольщиком без права голоса незазорно! Тут такие же безголосые, как граф Лейстер, к примеру...

— Ого! — изумлённо ответил Тэд.

— Ага, — ответил клерк.

— Тогда надо в другом месте справки навести, — озабоченно сказал Фёдор-Тэд и пошёл прямиком к дому Дрейка. В доме горели огни и слышен был шум большого застолья. Но новый привратник, важный, как лорд-казначей (и вообще похожий на лорда Берли, даже чуток и лицом; насколько Фёдор знал хозяина этого дома, тот вполне мог из-за сходства и нанять этого «вельможу»; ещё, небось и приплачивал особо за поддержание сходства!), не хотел впускать! Тогда Фёдор подавил вспышку обиды и гнева, напомнив себе, что привратник — не хозяин, и почти добродушно сказал:

— Ну и ладно. Нельзя — значит, нельзя. Но записку можете хозяину передать?

— Ого! А ты уверен, что умеешь писать?

— Читайте сами, ежели грамотный, — сухо ответил Фёдор.

Привратник, хмыкнув, достал из шкафа клочок бумаги в одну шестнадцатую листа и письменные принадлежности. Фёдор посмотрел на величественного холуя и, мстительно посмеиваясь, написал нижеследующее: «Фрэнк, здравствуй. Это Тэдди Зуйофф. Толстозадый инквизитор у входа меня не впускает, приняв за чужака. Передай, когда удобно прийти. Привет миссис Мэри и всем нашим». Толстяк взял записку, пошевелил губами и угрюмо сказал:

— Сам ты инквизитор. Хорошо, я передам твою записку. Подожди. — И медленно удалился внутрь дома, заперев дверь за собой. Фёдор остался ждать, мечтая о полном посрамлении привратника. Скажем, мистер Фрэнсис выйдет сам... Или нет. У него же гости. Прикажет принять немедля... Или даже лучше...

Тут двери распахнулись и, впереди привратника, выскочили миссис Дрейк и добрый старый Том Муни.

— Боже мой, Тэд! Совсем большой! Я-то собралась чмокнуть тебя по-матерински! — вскричала хозяйка большого белого особняка. А Том молча облапил, сдавил на мгновение короткими стальными ручищами и выдавил из себя:

— Крепок. Годишься в большое дело. Мэри, а ты чмокни его по-сестрински, раз уж он так сильно вырос.

Миссис Дрейк поцеловала Фёдора в щёку, они подхватили Фёдора с обеих сторон под руки и потащили вверх по парадной лестнице. Привратник с перекошенным от изумления лицом поднял оставленные Фёдором рундучок, мешок и дубинку — и перетащил в свой закуток, бормоча под нос:

— Странные люди, однако, ходят к хозяевам. Как есть побродяжка, и неблагонамеренный притом. А его хозяйка целует, и мистер Муни обнимает. А уж он-то, мистер Муни, без сомнения, самый здравомыслящий человек изо всех, кто здесь бывает регулярно. Нет, но ведь чистейший пират! Черномазый. И даже не англичанин, судя по выговору. Но грамотный, и языки знает. «Толстозадый инквизитор» ведь по-испански написал, и почти что без ошибок. Ох, сложное место мне спроворил тёзка хозяина! (Привратник имел в виду своего шефа, мистера Фрэнсиса Уолсингема. Сидел он здесь не для слежки за хозяином, входившим в те две дюжины подданных Её Величества, в коих шеф был уверен, по его словам, не менее, чем в себе. Он охранял. И фиксировал непрошеных гостей, постоянно отирающихся возле дома, и проч. Испанский он знал хорошо, ибо два года отсидел в своё время в тюрьме Кадиса).

А Фёдор попал в шумное застолье, среди которого никого не смущал его малопрезентабельный костюм, а не менее половины собравшихся (всего было человек тридцать!) были ему давно и хорошо знакомы.

— Ну что, Тэдди, отдыхать после Турции будешь или готов в новый поход? — весело спросил хозяин дома.

— Как раз отдохнул и начал искать подходящее дело.

— И попал сюда. А если поход на три года и опасный, как никакой другой?

— Если с вами, то готов!

— Ну и молодец. Ты принят. А кем точно — разберёмся позднее.

— На борту, — сказал Муни, ухмыляясь, — Фрэнсис любит иметь в команде людей, о которых ни один инспектор не сможет сказать, матросы они или офицеры, и вообще, кто они такие и зачем. Возьми того же Диего.

— Том, добавь: они-то всегда и оказываются самыми полезными! — перебил Дрейк. — Так ты пойдёшь в поход до мест, которые в десять раз дальше от Англии, чем Новый Свет?