— Я не могу бросить мать и сестёр на произвол судьбы, — сказал тот. — Я должен заботиться о них, это всё, что у меня есть...

Тенгри хотела рассердиться, потому что не имеет права человек спорить с богиней, но передумала.

— Я не хочу принуждать тебя силой, — сказала она, — хотя могла бы — и ты остался бы со мной, сколько я пожелаю. Я прошу, чтобы ты подарил мне только одну ночь. Потом можешь вернуться на землю, если захочешь. Или остаться — если не сможешь уйти.

И от их любви родился мальчик, ставший потом первым земным правителем. Мальчика назвали Гёсером, и он правил долго и мудро, научив людей многим полезным вещам. А когда нападали враги, он садился на своего крылатого коня Ээна, Хозяина Гор, поднимал над головой золотой меч, и враги бежали. Или падали на колени, моля о пощаде...

Статуи казались живыми. Антон заворожённо шёл вдоль них, вглядываясь в черты лиц и безошибочно угадывая имена. (Он знал почти всех — видимо, тот, кто послал его сюда, счёл эти сведения полезными. Кто знает, возможно, так и было...) Но тут более прагматичный царевич подал капризный голос:

— И как мы будем выбираться отсюда? Здесь холодно, и я есть хочу.

Заур молча пошарил в мешке, извлёк оттуда лепёшку, кусок козьего сыра и протянул Баттхару. Тот лишь презрительно сморщился: не пристало, мол, питаться сыну царя так, словно он попрошайка с обочины дороги. А в рукописи сказано, будто парня держали в яме, закованного в кандалы, и кормили палками вместо люля-кебаба, отрешённо подумал Антон. Пургу гонишь, гражданин летописец. Или тебя самого обманули. А вернее всего, ты просто писал по чьему-то заказу, как во времена оные писались передовицы в «Правде». Как знать, может, Баттхар, сын Исавара, и выживет во всей этой кутерьме, женится на дочери грузинского царя, объединит местные племена согласно предписанию и станет в конце концов первым генсеком освобождённого Кавказа. А тот факт, что когда-то он сиживал с Тохтамышем в одном шатре и играл с ним в шахматы (шашки, преферанс, «чапаевцев»), из истории можно потихоньку вычеркнуть... Если бы не одно «но».

В документе было сказано, что Баттхар геройски погиб в плену.

Между тем «геройски погибший» прожевал-таки часть лепёшки и с достоинством произнёс:

— Я ещё не поблагодарил вас за то, что спасли меня из неволи. Обещаю, мой отец щедро наградит вас, когда мы выберемся отсюда. Здесь ведь есть второй выход?

Он обвёл взглядом своих спутников, и его лицо стало медленно вытягиваться. Криво улыбнувшись, он неуверенно спросил:

— Вы... Вы хотите сказать...

— Второго выхода нет, — спокойно произнёс Заур. — По крайней мере мне о нём ничего не известно.

Под сводами пещеры воцарилась нехорошая вязкая тишина. Воздух загустел, словно перед грозой, и стало жарко: Антон почувствовал, как пот тонкой струйкой скользнул меж лопаток.

— Не известно?! — шёпотом заорал царевич. — Вы что, затащили меня в этот мешок и не позаботились о том, как выбраться из него?! Вы, сборище недоумков!!!

Задохнувшись от ярости, он с размаха швырнул остатки лепёшки в воду (отдал бы лучше мне, подумал Антон, с трудом припомнив, когда сам ел в последний раз. Выходило, что больше двух суток назад). Озеро благосклонно приняло подношение. Внятно булькнуло, лепёшку повернуло несколько раз, словно дух воды оценивал подарок, и утянуло на дно. Это было непростительное расточительство, если учесть, что запас еды был сильно ограничен. Вряд ли Заур с Лозой несли на себе большой рацион — максимум дня на три.

На двух человек вместо четырёх.

— Нет, — исходил слюной царевич, бегая по периметру вокруг озера и потрясая кулаками. — И этим остолопам я доверил свою жизнь! Зачем вы вообще вытащили меня из лагеря монголов? Кто вас просил? Там, между прочим, было не так уж плохо — по крайней мере в шатре горел очаг, и ханские слуги приносили кушанья. И даже приводили девушек, которые играли на сямисенах... Правда, я и носа не мог высунуть наружу — у входа стояла стража с копьями. Но всё равно, отец рано или поздно меня бы выкупил! А теперь?

Антон опустился на землю рядом с Зауром. Мозг отстранённо, словно бездушный калькулятор, подсчитывал шансы. Шансы были невелики. Еду можно было растянуть на неделю. Потом, скорее всего, они дружно и тихонько спятят, даже если раньше не окочурятся от голода и жажды. Правда, воды целое озеро, но кто скажет, пригодна ли она для питья? Слишком уж мертвенно выглядела её поверхность, и слишком подозрительные испарения плавали над нею. А монголы будут ждать у входа в пещеру. Ждать сколько придётся — у них уйма времени. Они поставят вокруг походные юрты, запалят костры и будут готовить на них плов в закопчённых казанах. А чтобы они не слишком скучали, придут женщины и станут играть на сямисенах тихими лунными вечерами. Аланский царевич по достоинству оценил бы их игру...

— Может, в самом деле отдать его назад? — негромко спросил Антон. — Погостит у Тохтамыша ещё недельку, с монголочками пообщается, плов покушает. Потом папаша выкуп заплатит, и всё будет в порядке...

— Его не выкупят, — нехотя отозвался Заур, осматривая рану на плече. Рана выглядела плохо — даже Антон, мало сведущий в медицине, понял это с первого взгляда. — То есть, конечно, попытаются, но Тохтамыш не согласится. Этот юноша для него — ключ ко всем богатствам Кавказа.

«Ключ к богатствам Кавказа» продолжал что-то вопить, насылать хулу и болезни на головы своих спасителей и бегать взапуски вокруг озера.

«...Проявил непреклонность и скончался от ран и голода...»

Антон с сомнением посмотрел на Баттхара, опять вспомнив о лепёшке и сыре. И приказал себе: о еде не думать!

Я и не думаю, возразил он своему альтер-эго. Вернее, думаю, конечно, но не в контексте насыщения организма. Что-то иное было связано с этой лепёшкой, что-то... Антон прикрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. Царевича это окончательно вывело из себя, и он завопил:

— Вы что, посрамление своего рода, издеваться вздумали? Спать собрались? Да я вас... Да мой отец, когда узнает...

— А ну цыц! — рявкнул Лоза так, что Баттхар в испуге шарахнулся к стене. Глядя царевичу прямо в глаза, он проговорил по слогам: — Никто не спит. Никто над тобой не издевается. Мы ищем выход.

И мы обязательно найдём его, только веди себя как подобает сыну царя аланов, а не как истеричная девица. Ты меня понял?!

Кажется, это возымело действие. Баттхар пробурчал что-то недовольное и отвернулся, оскорблённо скрестив руки на груди.

Сыр.

Какие ассоциации вызывает у меня сыр? Басня дедушки Крылова о вороне и лисице... Нет, холодно. (Антон сжал ладонями виски.) Ещё? Сыр в мышеловке. Это теплее — по крайней мере это чёртово капище с этими чёртовыми идолами удивительно напоминает мышеловку, мрачноватую, но по-своему изысканную (он взъерошил волосы).

«Тут нет второго выхода — по крайней мере мне о нём ничего не известно...» Холодно. Действительно, для чего здесь второй выход — это ведь не тайное убежище, не звериная нора — это жилище богов. И чья-то таинственная усыпальница — кого-то очень важного, кто после смерти удостоился соседством с верховной языческой богиней Тенгри...

«Ия доверил свою жизнь таким остолопам!» — это он о нас. О Зауре, у которого не было времени позаботиться о своих ранах и который вёл нас, точно слепых котят, по подземным каменным лабиринтам, уберегая от озверевших врагов, — вёл, сжимая верный кончар в левой руке, потому что правая, перебитая монгольской стрелой, висела плетью... О Сандро (теперь ты, прошептал он, лёжа на разостланном плаще, и плащ медленно краснел от крови, теперь ты...) О Торе Лучнике (Тор, похожий на могучий дуб, стоит на пути летящих галопом монгольских всадников, и с завораживающей быстротой кидает очередную стрелу на туго натянутую тетиву...)»

Антон скрипнул зубами. Он не виноват, этот царевич, веско сказал он себе. Царевич и должен быть свиньёй по определению — загляни в любую народную сказку.

Баттхар в ярости швыряет лепёшку в пасть озера. Лепёшка вращается в воде (а с чего бы ей вращаться?!) и тонет — слишком быстро, словно кто-то хватает её, увлекая на глубину...