Аромат сандала и апельсина дрейфовал по комнате.

Помнится, когда-то благовония хорошо влияли на него, приносили нечто, отдаленно напоминающее покой. Каждый раз поджигая аромопалочки, он делал это скорее в дань старой привычке, чем ради пользы. Потому как все благоприятное влияние этих дымящих штучек на его настроение исчезло еще несколько веков назад.

Он думал, что ночь никогда не сможет надоесть. Эта красавица умела блистать тысячами различных оттенков. По прошествии же однообразных столетий он перестал переоценивать ее преимущества. Теперь его единственной, крепко обосновавшейся рядом спутницей оказалась скука.

Бабочки резко взлетели под деревянный свод потолка. Перезвон их хрустальных крылышек можно было принять за своеобразную волшебную мелодию.

Ленивым взглядом он проследил за зигзагообразным полетом этих мелких тварей, что когда-то соткала магическими нитями одна из его любовниц. Предполагалось, что каждый раз, как бабочки пустятся в воздушное путешествие по его дому, он будет вспоминать ее, ту, что вложила часть своей магии, оживив их.

Напрасно эта дурочка, такая же, как тысячи до нее, надеялась на это.

Ни одной женщине не удалось вызвать в нем истинную искру интереса, а тем более заставить думать или вспоминать о ней. Он мог позволить себе лишь краткое падение в наслаждение, когда упивался теплотой и мягкостью женского тела. И не больше.

Ему удавалось полностью охладеть к женщине даже тогда, когда ее кожа, покрытая бисеринками пота после чувственной разрядки, еще соприкасалась с его. Никто не смог овладеть его сердцем. Ведь невозможно забрать то, чего не существует…

И хоть любовницы, согревающие его постель, менялись так часто, что трудно было запомнить их лица, магических бабочек он не стал уничтожать. Они были забавны.

— Почему он все еще жив?

И не пришлось оборачиваться, чтобы понять, кому принадлежал этот резкий, наполненный злобой голос.

— Он слишком любит жизнь, — как нечто само собой разумеющееся сказал мужчина, передернув плечами. — К тому же, главе благоволит богиня Справедливости.

Саркастический хмык, слишком громко прозвучавший в комнате, заставил его против воли повернуться к источнику звука. Пламя в камине посинело, взмывало вверх, щедро сыпало искрами. Если бы оно не обладало магическими свойствами, то смогло бы в считанные секунды сожрать здесь все к чертовой матери.

Мужчина скрипнул зубами. Он уже привык к дому и не собирался его менять.

— Эта стерва всегда была слаба на смазливых мальчиков, — скривился незваный гость.

Его силуэт мерцал и постоянно двигался среди языков пламени, то искажаясь до невразумительного пятна, то возвращая форму.

Некоторое время тягостное молчание прерывалось лишь потрескиванием огня, да перезвоном от полета хрустальных бабочек.

Гость не спешил продолжать разговор. Мужчина же не собирался вдаваться в обсуждение воли богов. Как бы сильно он ни презирал этих паршивцев, но вечность научила, что держать язык за зубами порой единственно верное решение.

— Тебе нужно сделать так, чтобы моя сестрица перестала испытывать к нему симпатию. Иначе нам его не убрать.

— Это действительно надо именно мне?! — язвительно бросил мужчина.

Огонь зашипел, синие язычки взметнулись вверх, облизав часть потолка. Мужская фигура трансформировалась в огромное обезображенное нечто, громко утробно рыча. От такого мощного звука — задрожали стекла.

Еще несколько веков назад подобная демонстрация силы могла впечатлить, сейчас же мужчина даже не дрогнул, наблюдая за скучным представлением.

Удостоверившись, что страха или благоговения его трансформация не вызывает, гость вернул себе привычный облик.

— У нас уговор, — приглушенно напомнил он. — Или ты забыл?

Еще бы не помнить! Дернул же черт составить договор с богом Обмана!

Одна мысль останавливала слепую ярость — он, наконец, завладеет цепью и освободится от обязательств перед богами. Конечно, после того, как поспособствует убийству главы призрачного ордена существ.

Ах, эти склоки, интриги и подковерные игры!

И что им всем неймется? Вечность делят власть, предают, убивают, лгут и не останавливаются на достигнутом.

Первое время подобные спектакли его даже забавляли, но когда сценарий стал неизменно повторяться — и это действо быстро наскучило.

Бог Обмана, конечно, последний кому вообще стоит верить на слово, но договор, скрепленный кровью, не даст возможности обвести его вокруг пальца. И как только цепь, из-за которой боги все века держат его на коротком поводке, вернется к нему — божественные ублюдки поплатятся. Сполна.

— Времени до Самайна достаточно, чтобы хоть тысячу раз прикончить главу, — спокойно ответил мужчина.

— Мне не надо тысячу, палач! — огонь взвился столбом. — Хватит и одного. Только чтобы наверняка.

Кто бы мог подумать, что бог Обмана окажется таким дерганым типом?!

— Заставь богиню отказаться от покровительства над главой, — зашипело пламя.

— И как, по-твоему, я должен ее «заставить»?

— Тея всегда слишком близко к сердцу принимает несправедливость любого рода, — загадочно протянул заказчик. — Особенно к женщинам.

Бог Обмана не сказал ничего по сути полезного или того, чего он, палач, сам бы не знал. Но последнее замечание могло оказаться «в руку», если подгадать момент и правильно его использовать… Тем более он слышал, что глава посмел прикипеть к какой-то человечишке…

— Пока мальчишка находится под защитой моей дорогой сестрицы, — с последним словом огонь сыпанул пригоршней искр, точно сплюнул от отвращения, — никто не сможет ему существенно навредить.

Возразить этому оказалось трудно, богиня Справедливости славилась жестким характером и принципиальностью, но он попытался.

— Не заметил, чтобы она его хоть как-то защитила от проклятия Гекаты. Без связи с мантикорой он слаб.

— Эта слабость его не убьет.

— Конечно, нет, — согласился мужчина. — А вот несколько удачных выстрелов — как раз.

Из-за глубокого капюшона, натянутого на голову так, что невозможно было разглядеть лица, он не видел, какое впечатление произвели последние слова на незваного гостя. Но догадывался.

Удовольствие. Злорадство. Предвкушение.

В наглядных подтверждениях собственной правоты палач не нуждался. Сказывался опыт прожитых веков и сотни тысяч выполненных «заказов».

— Срок тебе до Самайна, — с нажимом провозгласил пришедший. — Глава должен быть мертв, а…

— Проход в мир смертных открыт, — закончил за него мужчина, махнув рукой. — Я все помню.

И как не помнить? Боги вновь затеяли борьбу за власть.

Но ему до этого не было совершенно никакого дела. Впрочем, как и до тех последствий, к которым приведет прорыв в мир смертных и последующая битва существ. Большую часть людей просто сметет первой черной волной смертей, остальные либо станут рабами существ, либо пойдут на корм.

Если бы это хоть как-то тревожило палача, он даже мог бы попытаться посочувствовать.

Только сочувствовать не стоило. Эмоции — удел слабых человечишек.

А он никогда не был слабым и… не будет. У богов своя война, у него… своя. Ну а люди… Люди так… расходный материал.

— Умный песик, — пренебрежительно проскрежетало из огня. — Попробуй только подведи меня, и твой теперешний ошейник покажется сущим раем.

Пламя пыхнуло так ярко, что на мгновение могло показаться точно мир взорвался белым светом. Раздалось шипение. Фигура в камине быстро скрутилась в тугую спираль, взметнулась вверх и выстрелила снопом синих искр, растворившись в воздухе.

— Показушник, — скупо обронил вслух мужчина.

Синее пламя мгновенно погасло, а обычное, что пылало ранее в очаге, так и не зажглось заново.

Одним взмахом руки мужчина прекратил полет хрустальных бабочек. Этот слабый перезвон стал изрядно действовать на нервы. Магические существа опустились на полку над камином, их крылышки поблекли, сложившись воедино.