— Гдойнай! — Масперо вытер вспотевший лоб. — Почему тебя, Дрей? - прошептал он. — Мои тесты указывают на то, что ты не таков, как мы ожидали. Ты сканируешься неверно, и мои тесты опровергают все, что я знаю о тебе и твоих наклонностях.
— Голубь прилетел из города?
— Да. Это необходимо.
Я вынужден был напомнить себе, как мало я знаю о савантах.
Масперо вышел, несомненно, для того, чтобы посовещаться со своими помощниками. Когда он вернулся, выражение его лица было печальней, чем за все время, что я его знал.
— Возможно, для тебя есть еще надежда, Дрей. Мы не желаем потерять себя. Если мы хотим исполнить свою миссию — а, несмотря на все усвоенное тобой, ты еще не понимаешь, в чем именно она заключается, — то должны иметь людей, подобных тебе.
Мы ужинали вечером в тяжелой атмосфере, а луны Крегена проносились над головами, вращаясь, каждая в своей фазе. Сегодня на небе их было пять. Я жевал палины и изучал Масперо взглядом. Он оставался все в том же состоянии, казалось, глубоко уйдя в себя. Наконец он поднял голову.
— Гдойнай прилетает от Звездных владык, Эверойнай. Не спрашивай меня о них, Дрей, ибо я не могу тебе о них сказать.
Я не стал спрашивать. Я почувствовал озноб. Я знал, что каким-то неведомым образом обманул их ожидания. И почувствовал первый приступ сожаления.
— Что вы предпримете?
Он сделал движение рукой.
— Дело не в том, что Звездные владыки проявляют интерес к тебе. Такое, как нам известно, случалось и раньше. Дело в строении твоего мозга. Дрей, он не продолжил фразы. Наконец он произнес: — Ты счастлив здесь, Дрей?
— Счастливей, чем когда бы то ни было в своей жизни, — за исключением, наверное, самого раннего детства, с отцом и матерью. Но я думаю, что к данной ситуации это не относится.
Он покачал головой.
— Я делаю все, что могу, Дрей. Я хочу, чтобы ты стал одним из савантов, занял свое место в городе, присоединившись к нам в том, что мы должны сделать, — когда полностью поймешь, что именно. Это нелегко.
— Масперо, — сказал я. — Этот город для меня — Рай.
— Счастливо покачаться, — попрощался он и направился к собственным покоям в доме.
— Масперо, — окликнул я его, — Девушка… Делия с Синих гор… вы исцелите ее?
Но он не ответил. Он вышел, и дверь за ним тихо закрылась.
На следующий день я увидел Делию на одной из вечеринок, проходивших ежедневно по всему городу. Там бывали пение, смех и танцы, официальные выступления, музыкальные конкурсы, поэтические семинары, художественные выставки — вся гамма настоящей живой жизни. В Качельном городе любой мог найти то, чего душа пожелает. В расслабляющей атмосфере вечеринки вращалось, наверное, человек двадцать. Устроила ее Голда, красавица с огненными волосами, смелыми глазами и роскошной фигурой — женщина, с которой я провел множество приятных вечеров. Она поздоровалась со мной. В руках у нее была книга — толстый том с множеством страниц из тонкой бумаги. Улыбнувшись, она подставила для поцелуя розовую щечку. Кожа у нее была очень гладкая.
— Тебе это должно понравиться, Дрей. Он издан в Марлиморе. Это один разумно цивилизованный город, далеко отсюда, на одном из семи континентов и девяти островов. Легенды действительно самые прекрасные.
— Спасибо, Голда. Ты очень добра.
Она засмеялась, протягивая книгу. Ее платье из серебристой ткани ярко блестело. Я пришел на вечеринку в обычной белой рубашке с брюками и босиком. Волосы, в соответствии с обетом, данным на борту лодки-листа, были стрижены до уровня плеч, в честь вечеринки Голды я перетянул их повязкой с самоцветами — одним из множества подарков, полученных мной от друзей в городе.
— Ты рассказывала мне о Гахе, — напомнил Масперо, подойдя с кубком вина для меня, и сделал из своего кубка глоток.
Голда снова рассмеялась, но на этот раз в ее низком голосе почти открыто зазвучала иная нота.
— Гах, мой дорогой Масперо, — это и впрямь оскорбление для морских ноздрей. Они так упиваются своей первобытностью!
Гах являлся одним из семи материков Крегена, где рабство было традиционным институтом, где, как утверждали местные мужчины, самое большее, на что могла притязать женщина, — это на право быть прикованной и пресмыкающейся у ног мужчины, быть раздетой и нагруженной символами порабощения. У них имелись даже железные брусья в изножьях постелей, к которым можно было бы приковать женщину голой и держать всю ночь. Мужчины утверждали, что это заставляло девушек сильнее любить их.
— Такое поведение привлекательно для некоторых мужчин, — заметил Масперо. Произнося это, он смотрел на меня.
— На самом деле это патология, — сказала Голда.
— Они утверждают, что в этом заключается глубокая и многозначительная истина — это потребность женщины покоряться мужчине, и выводится она прямиком из нашего первобытного прошлого, когда люди жили в пещерах.
— Но мы больше не рвем мясо зубами, не едим его полукопченым или сырым, — возразил я. — Мы больше не думаем, что детей надувает ветром. Гром, молния, буря и наводнение больше не считаются обозлившимися на нас богами. Люди есть люди. Душа человека растлевается, разъедается и разлагается, только если один человек порабощает другого, какого бы он ни был пола и какие бы ни приводились благовидные доводы насчет различия полов.
Голда кивнула. А Масперо сказал:
— Ты прав, Дрей. Там, где речь идет о цивилизованных людях. Но в Гахе женщины тоже соглашаются с этим варварским кодексом.
— Ну и дуры же они, — бросила Голда и тут же поправилась: — Нет, я на самом деле хотела сказать не то. Мужчина и женщина — подобны и все же различны. И очень многие мужчины при мысли о женщине пугаются до глубины души. И слишком остро реагируют на это. Там, в Гахе, понятия не имеют, какова на самом деле женщина — что она такое как личность.
— Я всегда говорил, что женщины — тоже люди, — засмеялся Масперо.
Мы принялись болтать о модах, таинственным образом добравшихся из Внешнего Мира до Афразои. В городе имелось до обидного мало людей, пригодных для руководства. И требовались все. Позже Масперо сказал, что теперь он начинает чувствовать, что я действительно правильного склада как он выразился — один из немногих избранных, кто способен взвалить на свои плечи ответственность савантов.
— Это будет трудно, — предупредил он. — Не думай, что жизнь саванта легка. Ибо ты станешь трудиться тяжелей, чем когда-либо прежде. — Он поднял руку, останавливая возражения. — О, я помню, что ты рассказывал мне об условиях на борту своего корабля. Но ты будешь оглядываться на те дни и считать их раем по сравнению с тем, что тебе придется испытать в качестве одного из нас.
— Рай — это Афразоя, — просто и искренне ответил я.
И тут мимо прошла Делия из Дельфонда. Ее лицо было столь же искажено от усилий при ходьбе, как и ее нога. Она громко и прерывисто стонала от взрывных вспышек боли.
Я нахмурился.
Хмуриться было легко и привычно.
— А что в раю насчет…? — спросил я Масперо.
— Об этом я не могу сказать тебе, Дрей, поэтому, пожалуйста, не спрашивай.
Заговорить в эту минуту с Делией было бы ошибкой.
Когда вечеринка закончилась и гости, крикнув друг другу «Счастливо покачаться!», прыгали на площадки своих качелей, я нашел Делию, без единого слова сунул ей руку под мышку и помог дойти до посадочной платформы, где стоял, весело болтая с Голдой, Масперо. Делия, один раз сердито, но безуспешно, попытавшись вырваться, позволила мне помогать ей. Она не разговаривала, и я догадался, что язык ей сковывали презрение к собственному состоянию и негодование на меня.
— Мы с Делией, — сообщил я Масперо, — договорились завтра отправиться покататься на лодке вниз по реке. Я заметил, что моя лодка-лист все еще причалена у вашей пристани.
Голда рассмеялась звонким веселым смехом. Она посмотрела на Делию очень добрым взглядом.
— Наверняка, Дрей, ты не должен ничего доказывать? Если бы только Делия могла… — Тут она поймала взгляд Масперо и оборвала фразу, а я потеплел в душе к Голде. Я еще много чего не понимал — и не в последнюю очередь то, какую настоящую задачу поставили перед собой саванты со всем их могуществом, что они намеревались осуществить на такой жестокой планете, какой был Креген.
