Пока что, хотела только одного.

– Ты мне снова хочешь «отсосать»?

– Нет, идиот ты! Печеньки свои ты на улице хочешь есть?

– Понял… Прости, – хмыкнул.

– Хочу кое-что обсудить…

– Что именно? – проснулся интерес.

– Ты мне должен с одним делом помочь. Вернее, не должен, – это я хочу попросить. Всего лишь раз и больше никогда… – она затормозила и развернулась к нему лицом. Глаза отражали весь бело-серый, окружающий её, мир. Уста, казалось не хотели ничего просить, но голос задрожал, губы пересохли, а руки побыстрей решила спрятать в глубоких карманах. И лишь кулёк зашелестел, когда сделала паузу, заглянув тому в глаза.

– Ну, и…

– Короче, всё, что от тебя нужно – купи последнюю ночь, – сказав, замолчала, тут же, словно не говорила эти слова. Опустила глаза.

– Эм… – изобразил слабое удивление.

– Не думай, что я испугалась… Чёрт! – жёстко выругала себя, закрыв глаза. Прикусила, очень больно, губу. – Ладно, не буду врать – просто сил уже нет… Последняя ночь и я ухожу из того говно-заведения.

Они оба замолчали: Джек ногтями поскрёб небритую щеку, а она посмотрела куда-то в сторону, шмыгнув носом.

– Я буду кем захочешь, для тебя… – продолжила, смотря себе под ноги. – Могу быть жёсткой сучкой, невинным кроликом, или Эльфом… Могу «отсосать» или «отыметь». Или просто рядом полежать…

– Фу! Не надо этого! – не выдержал уже.

– Избавь меня от мучений, в последний раз… – попросила Рэя. Хотела дотронуться его шеи…, как-нибудь, быстренько охмурить, чтобы на свою сторону склонить, но он пошёл вперёд.

– Да ничего мне не надо сосать… – подхватив её руку, потянул за собой.

Взбираться на двадцатый этаж было легко, по крайней мере, ей. Она шла сзади, по лестнице, не волнуясь, что своим взглядом дырявит затылок, или осматривает попку, как это было всегда – у неё глаз намётан, и по дороге уже посчитала, что полдела сделано: надавила на жалость, хоть и ненавидела это, упомянула про извращения, про которые слушать не мог, и намекнула на новую жизнь. Клюнет ли?

Взбираясь по лестнице, любовалась видами своей вотчины, в которую родители привезли в шесть, повзрослела в двенадцать, а в шестнадцать уехать не смогла. Успела удивиться серо-стальной красоте «блестящих» фасадов домов, синим дорожкам и красненьким пешеходным линиям; и возненавидеть неприступность закрытых «квадратов» буржуев, кто отделялся, с каждым годом, сетями, будто простых смертных, как она, нарочно в клетки загоняли.

Странно, но дверь оказалась открыта. Внутри – лишь несколько холодных комнат, но широких, бетонные стены которых заставлены рядами облицовочного материала, сложенные штабелями. Розовое дерево для пола, едва ли прикрытое шершавой плёнкой; под стеной – большущий матрас, пара кресел-близнецов, смотрящие вдаль, сквозь широкое окно на главные, самые высокие истуканы-небоскрёбы их Района. Лампа на полу, ещё старая, электрическая, со шляпой на голове, а чуть поодаль – ряды разной высоты и форм, бутылок с элитным пойлом. И всей этой прелести, сочетающая в себе простоту, минимализм и брезгливый шарм, ночью не видела. Могла лишь попробовать вспомнить на ощупь ту кожу кремового цвета кресел-гигантов, их грубый треск, напоминающий пердёж…

Но на Землю быстро вернулась её душа. Увидев пыль на креслах, толщиной с палец, сообразила, что после той ночи сюда никто не заходил, а на матрасе не спали. Возможно, тут он заряжался благородными напитками, сидел молча в кресле, смотрел сквозь окна вдаль и мечтал, о жизни размышлял, думал о пошлых пакостях. Возможно, её вспоминал. Сразу пришло на ум: «Как бы его так охмурить, к себе расположить, чтобы и рот не запачкать и лечебный пластырь с «киски» не срывать»? Говорить напористо долго не могла – психолог из неё был никудышный, а излишняя эмоциональность только вредила. Любила открытость, прямоту и верила, что это должно быть самое рабочее качество деловых людей. А он, похоже, один из их числа.

Решила рассказать всю правду о себе.

– …Я с детства чувствую себя не такой, как все. Боль я не люблю, но терпеть я научилась до последнего. Благо, что молодая – здоровье позволяет, да и синяки быстро проходят. А вот унижение – это то, что приходиться чувствовать душой: прикусить губу, закрыть глаза и не смотреть в лицо тому, кто видит перед собой животное, а не девушку, которая доверилась… – она говорила тихо, разборчиво, расставляя правильные акценты, чтобы её слова донесли нужный посыл. Говорила с паузами, проверяя его реакцию. – …Кто готов по полу таскать, избивать, пока не упадёшь к его ногам, и не начнёшь лизать носки, как собака… Но я – никогда. Никогда, как бы больно ни было, как бы не унижали, ни перед кем не преклонялась… – прикусывала «резиновый» член, тихо вопила, и только ждала, когда пройдёт минута, разрешённая Клубом, боль резко отхлынет а лицо умоет тёплая, густая сперма… Они думали всегда, что получаю удовольствие от боли, – я просто закатывала глаза от радости, что пыткам пришёл конец, – завершила тихим, чуть севшим голосом, словно её душу, в этот момент, наполнила боль. Закончила короткий рассказ, краем глаза посмотрев на него.

Прошло не так много времени, как успела допить своё кофе, спрятать пальцы в рукавах и приоткрыть ему дверь в свою жизнь. Сидели оба, всматриваясь в пейзаж за окном. Себе – протёрла пыль, оставив овальное окошечко для резкости, а тот смотрел на свою картину Района, размытая пылью, не желая открывать окошко на трезвый мир.

Она сидела, спустив шапку на лоб, укуталась и застегнула полностью куртку, голову спрятав в капюшоне кофты. Лишь косо пялилась в его сторону, демонстративно вздыхала, громко шмыгала носом и, как ни странно – ему абсолютно доверяла и не ждала, что набросит на шею петлю, потащит в угол, чтобы задушить, где замотает в один из тех рулонов. Наоборот, ломала голову, и не понимала, как к нему найти подход? Простому уже бы давно «отсосала», выплюнула и утёрлась бы салфеткой, потому что большинству ничего другого и не надо, никакой любви и высшей материи. А этот – совершенно другой.

Наконец, он оклемался, осознал смысл её слов и выругался тихо.

– Прости, но ты сама виновата. Ты же не раб… Зачем терпеть? – и посмотрел на неё косо. – Ты себя не уважаешь просто, потому-то ноги и вытирают. Тебе это нравится, иначе зачем там сидеть?

Она не ожидала осуждения. Рассчитывала на снисхождение.

– Это моё дело – не тебе судить, – слегка обиделась. – Уже привыкла, и всё. Мне просто нравится разные роли играть, считать, что я на съёмках кино. И, не забывай, я могу быть хозяйкой кого-то, – взглянула, нехотя, на него. Ожидала увидеть удивление на его лице. – В таких случаях, я просто беспощадна, – караю всех и каждого. Хоть и не на долго хватает… И им это нравится. За это платят деньги! Но меньше, чем ты… Вообще, таких чудаков никогда не видела, чтобы платили по полтысячи за ночь, только лишь поговорить! – хмыкнув, намекнула на его ущербность.

– Я же не виноват, что не терплю насилие.

«Ага, так и поверила. Может, просто привык мастурбировать на картинки мои, а в живую не можешь. Знаю таких», заметила, про себя.

– А если я хочу от тебя не много большего, чем просто секс или трах в жопу?

– Как грубо. Насилие же не любишь, сам признался, только что…

– Нет. Нечто большее, для меня – не выпороть тебя или унизить, а общение, познакомиться поближе.

– Я здесь! Знакомься, узнавай! Только уже полчаса молчишь, пялясь в окно, – Рэя выдала недовольным тоном, и развела руками. На минуту оба замолчали. Она стала свыкаться с мыслью, что дальше сидеть тут бесполезно и внятного ответа ей не получить.

– Я просто искал, с кем поговорить, – тихо произнёс.

Он её слегка шокировал и, в то же время, не смогла сдержать свой смех, вызванный наивными словами.

– Ха! Офигеть, ты что, читать не умеешь? А вроде умный, с виду, мужик. Клуб наш называется: «FemDom».

– И что?

– «Female Domination» – вот что! Это не заведение для чаепития и тех, кому приспичило «поговорить». А клуб, таких себе, мазохистов, и прочих извращенцев.