Куртка была наполовину расстёгнута, на правом плече повис, коряво, капюшон светло-серого цвета; шапочка темно-синяя, с отворотом, спущена на затылок, с надписью «MANNKURT», из-под которой торчали коротенькие и лёгкие клочки темных волос.

Она, неспроста, нанесла на шапку этот принт. Элис говорила, что голова её живёт в прошлом, потому и носит шапки с надписями несуществующих команд или музыкальных групп. Но для неё это было важно. Пусть голова ещё витает в облаке воспоминаний пятнадцатилетней молодости, но это то, что на неё так повлияло и до сих пор носит веру в некие идеалы, которые вносили известные люди. Группа «MANNKURT», в какой-то степени, перевернула её жизнь и то, где она сейчас оказалась – уже как следствие поступков наивной девчонки.

Eveline T., на которую была так похожа, солистка хоррор-металл группы, была неподдельным мазохистом. Она знала, что такое «боль» и что такое «наслаждение». Она это чувствовала и переводила всё на язык музыки, чтобы каждый смог узнать, как боль может вызвать любовь к неким тактильным ощущениям, когда твою кожу пронзает холодный острый предмет; сострадание к человеку, который приковал к креслу, приготовившись увидеть страх в глазах… а, вместо этого – удовлетворение. Они-то знали (Манкурты), что путь освобождения раба пролегает через жизнь своего хозяина и, чтобы родиться заново, человеком, нужно убить его, переступить через тело и пойти по пустыне новой жизни. Но каждый раб не только ненавидит своего хозяина, – он боится свободы, не знает, как жить и страх будущего, узнать, что жизнь бесполезна, подстёгивает к вере в то, что только хозяин знает, как тебе угодить. От опасного и порочного, но свободного мира защитить. И за это ему он должен служить.

Но она слишком увлеклась их творчеством. Попутала реальность с хорошо оформленной художественной идеей, что реализована в буклетах, в сценах пыток и казни над телом… Всего лишь фантазии. Но за кулисами, когда увидела, что они обычные люди, как актёры, а весь антураж – муляжи на студии, разочаровалась в смысле таких идей. Но сама подсела на это. Она не успела опомниться, как художественность жанра и весь философский посыл стёрлись под давлением желания получить быстрое удовлетворение, провести обычное животное совокупление.

Как актёра зрелищных сцен, опытные люди быстро взяли в оборот. Но там был не художественный фильм, не «Galaxy of Torture», где перед камерами нужно играть удовлетворение и изображать податливость, симулировать боль или безразличие, – вдруг, засверкали тонкие иглы, показались ладони в медицинских перчатках, лица в масках, и она поняла, что почувствует настоящую боль.

Тогда, в 17 лет она убежала, долго пыталась карабкаться, чтобы влезть на вершину славы, доказывая, что секс и порно – это разные вещи, и первое требует любви, настоящих чувств, а второе – океан разврата, как плод больной фантазии. Но её образ, такой себе развратной девицы, кто исполнит любые желания, был принят за реальное лицо, а зачатки актёрского мастерства не нашли своего применения в настоящем искусстве.

И, почти за десять лет, она осознала лишь одно: невозможно боль любить, если тебе она внутренне противна. Если ты не мазохист, её можно проглотить, притупить, усмирить и перетерпеть. Но не полюбить.

До дома осталось всего ничего – нырнуть в переулок, что по правую руку, с двумя домами, отвернувшиеся задними дворами к авеню, с крышей из четырёх пирамид. Улица сворачивала, плавно, в другую сторону, а сами домики – как большие близнецы, выстроились в шахматном порядке, где в свободных клетках расположились площадки с зелёным покрытием. Ей же – миновать те два домика, чьи окна брезгливо смотрели во двор, пролезть в дыру забора-сетки, покинуть атмосферу напыщенности богатого двора и окунуться в стихию замкнутых сооружений.

Но, вдруг, ей расхотелось переться домой, просидеть два часа и, стащив гаджет Элис, просидеть в режиме «Инкогнито». Пробежаться, мигом, по порносайтам, чтобы ознакомиться с партнёрским соглашением. И, как это бывало: забудет снова обновить кэш, вытрусить мусор из браузера, чтобы ребёнку не досаждали рекламные баннеры увеличения пениса. Да и ещё: она потом скажет, что мама просидела дома и не приготовила поесть. А так – «отмазка», проходила полдня и дома ещё не была.

Так и решила. Не обращая внимания, по сторонам, решительно повернула назад, чтобы пойти по дороге, как человек, всё тем же размеренным темпом. Но за углом уткнулась в того, о ком думала давно. Встретила Джека. Он, явно не ожидал увидеть, на обратном пути. Лицо было слегка помятое, щека левая – исцарапанная, будто свезли по роже, или протянули по асфальту, да и двухдневная щетина намекала на несвежий вид и дома он пару дней точно не бывал. На голове – рыжая бейсболка, а из-под короткой куртки торчала незастёгнутая рубашка. Под мышкой нёс коробку.

– Опять ты? – спросила она, остановившись.

– Я просто…

– Следишь за мной?

– Увидел издалека…

– Хорошо, что хоть не среди ночи… Не перед домом, на глазах у всех, – робко оглянулась по сторонам.

– Это было лишнее. Признаю…

– А там что?

– Я просто подумал…

– Пончики? – соблазнительно понюхала воздух. Облизнулась.

– И не только. Я не знал, что ты любишь. Взял всё.

– Ух ты! – озадаченно кивнула, но слюнки потекли. Впервые, за много лет, кто-то ей захотел угодить. А не она.

– Ну да. Ты же деньги не берёшь, не хотелось идти с пустыми руками…

– На улице не беру, осёл ты! Неужели так сложно понять?

– Ну ты мне так сказала…

– Идиот ты, наглый! Извини, мне пора…

– К дочке?

– А это не твоё дело.

– Так что, не возьмёшь коробку?

– Нет. Мне от тебя ничего не надо, – ответила, не посмотрев в глаза.

– Значит, и деньги не нужны?

– Не нужны, – помедлив, подтвердила и обошла его, чтобы продолжить далее свой путь.

– Насосала?

– Чего??? – в недоумении, развернулась.

– Говорю, насколько хватит того, что насосала?

Она раскрыла рот от удивления. От него такой пошлости не ожидала.

– Слышишь ты… – сделала шаг в его сторону. – Забыл, как твои яйца у меня в руках хрустели, а? Ты что, мазохист?

– Как ты? Нет.

– А что у тебя с рожей? – начал её бесить. – Кто разодрал?

– Упал.

– Ага. Охотно верю…

– А ты неплохо выглядишь, но, одеваешься, как пацан. Нарочно так?

– Да, блин! Я специально стригусь коротко, ношу пирсинг, и ругаюсь громко…

– Лесбиянка, что ли?

– Я мечтаю стать мужиком, пришить себе член… Самый большой, чтобы трахать вас, в задницы, без смазки и ухмыляться, приговаривая «терпи»! – она повысила интонацию, а руки обзавелись слабой дрожью.

– Зачем тебе это, есть же «страпон»?

– Затем, что у меня нет сил на вас! – начал её бесить. – Вы безнадёжно больны… У всех, без исключения, больная фантазия и унижать слабый пол, видать, у вас в крови, – подошла, вплотную, и посмотрела прямо в глаза. Очень смело.

На этом, его игра была завершена, – закончились грубые слова, и виновато отвёл в сторону глаза.

– Ладно, прости. Зря я это затеял. Прошлый раз так неловко вышло… На, возьми коробку, там много сладостей, дочке понеси, хоть… Если сама не хочешь.

Он вручил ей в руки коробку, а сам поспешил ретироваться.

– Эй, подожди! – чуть сбавила тон. – Не спеши…

Она его подхватила ловко за рукав и повела вперёд. Они шли быстро, она его вела. Дорогу знала хорошо и, всего-то, нужно было потерпеть пару секунд позора, перелезая через сетчатый забор, из пластика; выйти из двора, спуститься вниз по улице, миновав два «квадрата»; нырнуть в ещё один дворик, с мрачными особняками, с крышами из острых пирамид. Найти нужную дыру и следовать той башенке недостроенного небоскрёба, с бетонной облицовкой. В каменных джунглях – она, как рыба в воде, чтобы не стаптывать тапки, найдёт любой лаз, и пойдёт напрямую.

Не хотелось ей, как бомжу лезть на незаконченную стройку, но на комнатку захудалого отеля пожадничала. Хотя и не против была бы с ним ночь провести, как настоящая девушка, чтобы понежиться в его объятиях и рано утром уйти, не разбудив, оставив на тумбочке счёт за ночь. Но, не было ни времени, ни хорошего настроения. Как и полной уверенности, что он не псих.