Она только сейчас осознала, насколько крупно ей повезло. Мало того, что не почувствовала боли, унижения, так ещё и бонус – наслаждение. А могла на четвереньках уползти, как это было всего-то годом ранее. Теперь же, считала минуты, сколько раз пропищит счётчик, прилепленный на входе в кабинку душа, и осталось-то: собрать свои мысли воедино, пройтись мигом по комнатке, где нашла приют перед новым выходом на воображаемую сцену… Где мебель хранит её следы от ногтей, размазанные капельки крови… Где она, поначалу, ревела, а после – в своё отражение с ненавистью смотрела. Собрать в спортивный рюкзак все, принесённые из дому личные вещи; забрать, кровью и потом, заработанные деньги и побежать к ней, к дочке. Без оглядки.

«Сколько будет в этот раз»? – спрашивала, стоя под струёй.

Сердце упорно билось, паром покрывалось лицо напротив, но для неё – ночи с Джеком, стали лотереей. С первым его приходом – пять сотен с ходу, за просто так, чтобы просто рядом провалялась. И, с каждым новым его появлением, ставки только возрастали. Последние несколько месяцев она им кормилась, с ним развлекалась, отдыхала и даже забавлялась, а для других – он стал причиной для ненависти, возмущений и прочих издевательств. И, наконец, что ей только что дошло – он показал ей её собственное лицо. Увидев себя, она поняла, что так больше жить нельзя. Фактически, рабство, в котором десять лет прозябала, закончилось на нём. А далее – свобода. Ту, о которой мечтала и, в тоже время, боялась.

«И что я сделала теперь? Убежала, даже не попрощавшись».

…Те несколько минут, что отвела себе для переоблачения были потрачены с запасом. Голова – наполовину мокрая, одежда наполовину влажная, мысли, по-прежнему сырые, а она уже успела занять своё место первой, – с той стороны, где узнает цену своей ночи, и получит гонорар за игру. У невысокой стойки где было лишь табло с её номерком, и электронный глазок робота-кассира. Пройдя скромной походкой, с опаской взирая на лица тех, кто отпахали свою ночь, лишь некоторым приветливо кивая, спиной чувствовала ненависть и брезгливые взгляды, колкие слова от тех, кто когда-то назывались «друзьями». И теперь, стоя наспех одетая, поправляя, потяжелевший рюкзачок руками, внезапно, стало не по себе.

Тревога, волнение и дрожь отхлынули прочь, когда прочитала свой счёт: «5250».

«5000 – клиент, 250 – за ролик».

– Ах, Джеки! – тихо воскликнула. Лицо посветлело, губы растянулись, произвольно улыбнулась, а ладонью прикрыла рот. И стену плечом подпёрла.

В то же время, воздух стал легче.

Широкая улица встретила белым снегом, мирно спускающийся на голову. Почуяла давно знакомый влажный воздух, лёгкий прохладный бриз, тишину утреннего Района…, а вокруг – ни души. Она набралась смелости пройтись посредине темно-синей дороги, с подогревом. Машины над ней не летали, и почему бы ей, распаренная душем, эмоциями и с сонными глазами не нарушить правила, в этот последний праздничный день?

Она знала: снег ещё неделю будет идти, всё таким же ровным темпом; стальным куполом накроет весь Район, – до нового года белое полотно будет служить праздничным антуражем, по заказу районных властей. Закинув на плечи рюкзак, посреди дороги стояла, прикусив указательный палец. Давила, пытаясь приглушить внутреннюю боль, посмотрев на то место, откуда ушла. Физическая боль – внутренний стражник, что сможет усмирить внезапно полыхнувшие эмоции, сделать бледным их окрас. Палец покраснел, когда отпустила его – кровь не пошла. Боль медленно растеклась внутри, эмоции рассеялись, расплылись, и Рэя, наконец, раскрыла глаза, облегчённо вздохнув. Приступ ушёл. Можно идти.

Влажные волосы, расчёсанные пальцами прикрывала шапка, натянутая в спешке, косо и, тонкие клочки выглядывали из-под её краёв. Куртка – нараспашку, под ней – серый свитшот; новые, но уже пожёванные штаны и коричневые ботинки…, а она никак не могла оторвать свой взгляд от места, что было как тюрьма, откуда, только что ушла.

Сперва, только выбежав из Клуба, она просто летела. Перед глазами видела одну единственную цель – добраться дома. На этом пути не было боковых ответвлений, буржуйских напыщенных двориков с вечно зелёными площадями, тесных лифтов, уносящие вперёд над крышами невысоких домов. Нужно придерживаться только указателей, куда выводит дорога улицы, дома на которой – как крепость, выстроенные вдоль, невысокие стены.

Тогда, ей дышалось легко, и была довольна собой, что продержалась так смело, покидая стены притона. Собрав свои деньги в электронный кошелёк, трудно было сдержать улыбку, скрыть радость, прощаясь с серыми лицами, которые теперь уже в прошлом.

«Пусть думают, что хотят, пусть меня проклинают, и вслед плюют, но я ушла, к чёртовой матери… Я это сделала», – думала про себя. Обиду решила не таить, пока воздухом дышится легко, – внутри и так слишком много мрачной заразы, что в минуты страха подползает к горлу, вспоминая ночи пыток. «Пусть останется на их совести», успокаивала себя. «Пусть они все живут в своём мраке, у меня же цель другая – выйти на свет и пойти по дороге, вымощенная из добра».

Свою душу, что так требовала отмщения, успокаивала лишь тем, что это всё – игра. Она – актёр, за это свою плату получала, а то, что дёшево так продавалась, то это не её вина. И сама же – не шалава, а комок из плоти и нервов, в котором таится пламя любви. И она ею делилась и всем раздавала. Но одна беда – невозможно закрыть глаза. Там – старые картинки ада, со сценами пыток. Итак больно на душе, а ещё и рефлексы теперь сделали её, по меньшей мере – параноиком, оставили в награду расшатанную психику.

«А что, если боль – как наркотик и на неё здоровому можно «подсесть»? – внезапно настроение оказалось подпорченным этой мыслью. Но тут же нашла быстрый способ себя успокоить: «Боль не вызывает привыкание. Ты её либо любишь, либо ненавидишь». Но следом думала: «Во всем виновата химия и то, как ты её воспринимаешь. Если для тебя – это наслаждение, то мозг получает свой заряд. Если отвращение и муки – он будет использовать любые пути её обойти и избавить тело от физических страданий».

Вроде бы всё правильно, и мысли, когда избавилась от морального груза, заимели позитивный след, а всё равно подумала: «А если это как зараза? Пока я там играла, я была привита, но на воле меня снова потянет в мир извращений»?

По улицам бродила утренняя дремота, и воздух был перемешанный с серыми тонами уходящей ночи, а она, всё ещё, стояла. Вдруг, вспомнила его. Ей стало дико стыдно за свой эгоизм и страх перед тем местом, что полетела вон, как только клетка оказалась открыта. А он, всё ещё, там. Она его быстро забыла. То, что сейчас имеет в кошельке, мысли в голове и новая дорога… – это всё благодаря ему. И даже забыла то чувство, нарочно навязанное, что ему может быть интересна и, чем-то, полезна, помимо обычного «траха». Вернуться – нельзя; о себе ни слова так и не сказал, да и то, что без устали твердил о последней ночи в его жизни, мог быть самоубийцей. И это объясняет, почему он деньгами сорил.

Если так, то больше никогда его не увидит.

Пока что, не совсем понимала, что для неё важнее – первое или второе. И, при выходе из Дома Пыток, ещё держала в себе надежду увидеть и охмурить, уже на свободе. Но теперь, пройдя половину пути, засомневалась, что он, вообще, собирается жить. Это – реальность, и слышала о таком, своего рода, извращении или психическом расстройстве, но такие «кадры» будут бродить по Клубам в поисках той, что сможет удовлетворить. И, если она смогла – то ему до вечера не жить.

«А, может, такой себе, шутник»? – искала оправдание.

На лице выступила эмоциональная усталость и лёгкая тревога. Себя даже поругала, что напрасно так старалась. Лучше бы, как раньше – проспала. Но, назад пути нет, как ни крути, сколько посреди дороги не стой, а в тот Клуб она больше ни ногой. Теперь, оставшуюся часть пути лучше провести с мыслью: если ещё раз встретит, где-то, за углом, то попробовать начать новый разговор, и попросить, чтобы не совал деньги, впредь. Попробовать сыграть ещё одну роль, самой себя, но уже не девки-мазохиста.