Казалось, это длилось целую вечность. Я не могла напиться, отвечая ему с тем же рвением, что и он мне. Мы как оголодавшие волки пытались утолить друг другом страшный, высасывающий внутренности голод. Я чувствовала…. Одиночество. Словно каждый из нас устал от него и сейчас дико, отчаянно пытается о нем забыть.

Не знаю, как мы оказались лежащими на подушках, но моя голова мирно покоилась на плече повелителя, который не прекращал выпивать мои стоны, которые сдерживать было все сложнее и сложнее.

— Уже почти рассвет. — Я каким-то разочарованием ответил он, бросив взгляд на открытое окно в котором уже практически растворилась непроглядная ночная тьма, позволяя почти свободно разглядеть мир вокруг.

— Ой! — Я вскочила в постели, и, не поворачиваясь, хотела спрыгнуть с нее, но меня ловко утянули обратно.

— Сбегаешь? — Это вопрос не сулил ничего хорошего, и, судя по тому, как сузились зрачки в серебристых глазах, змей разозлился.

— Мне, правда, пора, повелитель. Я не сбегаю, но мне нужно идти, меня ждут. — Видимо мои слова заставили его кое-что вспомнить, и он нехотя разжал свои пальцы, отпуская.

Я бросилась к лежащему на полу платью, но наг остановил меня:

— Твоя одежда за ширмой. Можешь сразу переодеться.

С удивлением я обнаружила за указанной преградой зеленое, расшитое бисером платье. Простое, но, безусловно, дорогое, как и все, что принадлежало повелителю.

— Это не мое платье, повелитель. — Я уже принялась натягивать все же подобранный с пола халат, но оказавшийся за спиной мужчина, властно остановил мой порыв, скользнув кончиками пальцев по моим плечам.

— Твое. Примерь его.

— Повелитель…

— Не спорь. — Один только тон заставил меня броситься к вешалке и быстро занырнуть в наряд, удивляясь его легкости и идеальному размеру на мою фигуру.

Мужчина только улыбнулся, и я поняла, что впервые могу разглядеть его лицо хоть при тусклом, но все же освещении, и с удивлением открыла рот.

Светлая, почти белая кожа, которая не видела солнца, казалось, уже очень давно. Вытянутые уголки глаз, в которых плавала серебристая радужка, подчеркивали хищную внешность, как и острые, буквально выточенные скулы, на чуть узком зверином лице. Он был похож на змею. Если остальные наги, которых я видела, отличались только хвостом вместо ног, то лицо повелителя буквально кричало о том, что он истинный зверь. Его виски и часть щек закрывали темные полосы кожи, как стрелы, смотрящие в центр, раскрашивая лицо своеобразной маской. Волосы были темны как ночь, и если у советника они были иссиня-черными, то пряди повелителя напоминали мне ночное небо, в котором, если постараться, можно было пропасть, пытаясь поймать звезду.

Заметив мой внимательный и удивленный взгляд, на узких губах вновь появилась улыбка.

— Налюбовалась? Нравлюсь? — Спросил он и сложил руки на груди.

— Даа… — Сказала-выдохнула я, сама поражаясь своей храбрости.

Глаза мужчины полыхнули новой волной сбивающего с ног желания, и вновь нависнув надо мной с высоты своего хвоста, он обнял меня взглядом и сказал:

— Ты мне тоже… Нравишься.

— Повелитель.

— Да?

— Я не могу принять от вас этот подарок. — Я провела руками по подолу платья, но жадное внимание змея заставило меня остановить руки.

— Почему?

— Такие наряды мне не по карману…

— Они по карману мне. — Резко оборвал он.

— Я не смогу объяснить, откуда оно у меня. — Слова сорвались с губ, раньше, чем я успела понять, как это могло прозвучать в его голове.

Он встрепенулся, и сурово свел брови к переносице, одарив таким взглядом, что у меня воздух застрял в горле.

— Не сможешь объяснить? А что сложного в том, чтобы сказать, что это мой подарок, Нана? — Ядовито проговорил он, бросая каждое слово как упрек.

Я только зажмурилась, когда поняла что тело змея напряжено, но вместо удара, к которому успела приготовиться, услышала, как быстро он направился к выходу, разъярённо открыл дверь, и вышел, громко ее захлопнув.

Я сбегала. Действительно бежала, не разбирая ног. Врезавшись в Натею уже у самого входа, я выхватила из ее рук свои вещи и побежала прочь, даже не замечая ее удивленного взгляда. Меня не сдерживали и не пытались остановить. Страж у ворот выпустил меня за территорию владений и ни сказал не слова.

Это конец.

Головой я понимала, что все закончилось и теперь обиженный змей не хочет больше меня видеть. Но пробегая по просыпающимся улочкам города, я не могла понять, что чувствую на самом деле. Я должна была радоваться, что кошмар закончился, так и не начавшись, но сердце в груди глухо билось при мысли о том, что я больше никогда его не увижу. Мне было… страшно? Страшно признаться себе, что змей, как и хотел впечатался в мою память жутким клеймом обожжённого шрама, заставляя уродливую кожу болезненно пульсировать каждый раз, когда мысли возвращались к серебряным плавящим глазам.

Уже на крылечке я остановилась и опустилась на ступеньки, переводя дух и налаживая бешенное от бега дыхание.

Кем я стала? Что во мне изменилось?

Стоило признаться, что мой первый, хоть и не в прямом смысле раз, все же запомнится на долгие годы, и я не сумею, как планировала ранее выбросить его из головы и продолжать жить как жила. Но я должна. Я обязана.

Обратив глаза к заметно посветлевшему небу, я ощутила, как противный ком собирается в горле, накатывая на глаза слезы.

— Я прошу тебя, Нана. Мне больше некого просить.

— Я обещаю, Наин, обещаю. — Обречено сжимая ладонь умирающей девушки, шептала я, прижимаясь губами к холодной коже ладоней.

— Нана. — Позвала она меня и через силу я все же смогла поднять глаза.

Красивая некогда девушка, лежала в постели. Ее золотистые волосы потускнели, спутавшись между собой, и заметно поредели. Здоровый румянец сошел с щек, сделав их впалыми с нездоровой синевой, от которой мое сердце каждый раз стучало громче, готовое выпрыгнуть из-под ребер.

— Я виновата перед тобой. — Прошептала она и виновато улыбнулась, но я успела заметить, как дернулась ее губа от очередного приступа боли. — Прости меня, дорогая.

Слезы бежали по ее щекам, но вместо того, что бы стереть их, Наин пальцами смазывала дорожки на моем лице, прогоняя соленую влагу. У нее совсем не было сил, и каждая секунда могла стать последней. Мы обе это знали, и каждая была не готова по-своему. Я видела, с какой тоской и не перевариваемой болью она каждый раз смотрит в лицо Нанзеи, когда я укладываю ее к матери. С какой виной смотрит мне в глаза, особенно сильно, когда я пытаюсь приободрить ее и не теряю надежду на то, что болезнь отступит.

Она прощалась сильно сжимая мои пальцы, и до самого конца прижимая слабой рукой крохотное тело младенца. Я помню до мельчайших подробностей, как она старалась до последнего прибывать в сознании, запоминая наши лица, впиваясь в них взглядом, словно это единственное что делает ее живой. Как она в последний раз втянула спертый, пропахший травами воздух в нашем домике и закатила глаза, которые продолжали пульсировать под веками, выдавая ее сопротивление.

— Береги ее… — Сломлено прохрипела моя сестра и покинула этот мир, оставляя меня, семнадцатилетнюю девчонку один на один с младенцем который совершенно не понимал что происходит, смотря на меня своими небесными голубыми глазами.

Не помню, сколько времени я провела там. Я просто сидела и пыталась понять, что моя жизнь безвозвратно изменилась и никогда не станет прежней. Малышка лежала смирно и внимательно вглядывалась в мое лицо, ровно так же, как и ее мать черт знает сколько времени назад. Я просидела так до утра и очнулась, только когда Нанзеи заплакала, разрывая гнетущую тишину своим детским голодным криком.

В этот момент я поняла, что не имею права пропадать в своем горе и взяла малышку на руки, которая словно только этого и ждала, сразу же замолкнув и потянув маленькие пухлые ручки к моему лицу.