После столь внушительной демонстрации моего гнева я выдохлась и уже не выкрикивала упреки, а просто повторяла: "Не хочу, не пойду, не буду!" Звучало это довольно однообразно.

— Изабелла, — наконец проговорил отец, дождавшись паузы, — если ты не выйдешь замуж за герцога де Каронака, мне просто придется отдать тебя в монастырь. Ничего другого не остается.

— Что-о? — протянула я.

— Да, дорогая. Это единственный выход. Больше я не найду тебе столь блестящего жениха. Такое везение выпадает раз в жизни.

— В монастырь? — повторила я, — меня в монастырь?

— Конечно, — невозмутимо кивнул он.

— Вы с ума сошли!

— Хватит, Изабелла. Довольно. Пожалей хотя бы свое горло, если уши родного отца тебе не жаль.

— Я не хочу в монастырь! — вновь закричала я, — я не пойду в монастырь!

— Тебе придется туда пойти, когда наш дом продадут с торгов и мы окажемся на улице. Я никогда не говорил тебе, что наши дела настолько плохи. Мне всегда казалось, что девушке не подобает знать подобные вещи. Но раз другого выхода нет…, - он вздохнул.

— Это жестоко, — заявила я, — вы принуждаете меня.

— Мне жаль, дорогая, но наша жизнь действительно нас не балует. Мне хочется тебя пристроить, чтобы ты никогда ни в чем не нуждалась.

— Уходите! — рявкнула я, — немедленно! Я не желаю вас слушать! Я ненавижу эту проклятую бедность, я ненавижу ваших кредиторов, я ненавижу эту гадкую жизнь, и я ненавижу герцога!

И я в апофеоз своего гнева швырнула на пол вазу с цветами. Грохот она произвела немаленький. Но батюшка только вздохнул, встал и вышел за дверь. Вид у него был весьма пришибленный, но мне его не было жаль ни капельки.

Отвратительно! Гадко! Мерзко! Довел дела до такого состояния, что не остается другого выхода, кроме как продать дочь богатенькому жениху. Сам виноват, а я должна расплачиваться.

Всю неделю я чувствовала себя отвратительно. С батюшкой я не разговаривала, демонстративно отворачиваясь, когда он обращался ко мне с вопросом. Было заметно, что он очень переживал, но мнения своего не переменил, по-прежнему считая, что поступил правильно. Более того, что это был единственный выход. Я злилась еще больше, так как сама понимала это. Если отбросить личности и представить, что на моем месте находится, к примеру, Элоиза, моя подруга по торжественным случаям, то я считала, что решение правильное. В самом деле, что еще остается, когда ты балансируешь на грани банкротства? Не будучи уверен в завтрашнем дне, ты выдаешь единственную дочь замуж за богатого человека. А если учесть, что этот человек — сын твоего лучшего друга, то вариант идеальный.

Но повторяю, благоразумно и логически я была способна рассуждать лишь о других. А когда дело касалось меня, действовал лишь один довод: нравится мне это или нет. И если не нравится, то путь это тысячу раз благоразумно и правильно, все равно это отвратительно, подло и гадко.

Альфред пытался настроить меня на миролюбивый лад всеми своими силами. Подозреваю, что именно для этого он и остался у нас погостить. А вовсе не для того, чтобы присутствовать на свадьбе. Можно представить, как меня это злило!

Кузен использовал для моего убеждения все средства вплоть до самых вероломных. Он, негодяй, знал, как я люблю верховую езду и практически каждый день, когда выпадала свободная минутка, звал меня прокатиться. Я не могла в этом ему отказать. Отец тоже не препятствовал этому, хотя в любое другое время стал бы причитать, что я слишком злоупотребляю прогулками, и что рано или поздно сверну себе шею. Но так как до сих пор этого не произошло, ограничивался лишь замечаниями. А в свете последних событий вообще делал вид, что ничего не видит, не слышит и не понимает.

Накануне самого отвратительного события в моей жизни, вновь будучи на прогулке верхом, Альфред продолжал действовать мне на нервы, свято уверенный в том, что еще немного — и я соглашусь, что меня ожидает великое счастье.

— Изабелла, — говорил он чрезвычайно мягким тоном, которым разговаривают с маленькими детьми и душевнобольными, — не стоит так расстраиваться. Все девушки выходят замуж. Рано или поздно это случается со всеми.

До сих пор мне удавалось как-то терпеть это, но в тот день я была чрезмерно агрессивно настроена, вероятно, потому, что время моей казни стремительно приближалось.

— Прекрати! — рявкнула я, — прекрати, прекрати! Если ты и дальше будешь говорить со мной, как с буйно помешанной, я тебя стукну, как в старые, добрые времена.

— Не знаю, для кого они были добрыми, — насупился кузен, — но для меня это были темные времена. Я был весь в синяках. До сих пор не осмеливаюсь поделиться своими переживаниями с друзьями. Они ведь поднимут меня на смех. Какая-то маленькая, сопливая девчонка затерроризировала меня до потери сознания.

— Не преувеличивай, — фыркнула я раздраженно, — вовсе не до потери сознания.

— Да? Я боялся тебя до судорог.

— Ну надо же, — произнесла я вполголоса, — вот уж не думала, что способна на такое.

— Ты еще и не на то способна, — хмыкнул он, — как вспомню, что ты устроила неделю назад, так волосы дыбом встают. Взрослая, умная девушка, а такое сотворить! Неужели, тебе не было стыдно?

— Нет, — отрезала я, — я еще и не то сделаю.

— Ну, Изабелла, не надо! — взмолился он, — представь, что будет! Соберутся уважаемые люди, родственники, знакомые…

— Кто о чем, а ты опять о свадьбе, — вновь разозлилась я, — и слышать об этом не хочу. А если вы так боитесь, что я вновь наряжусь пугалом, то успокойтесь. Это не производит на герцога никакого впечатления. Такое ощущение, что ему это доставляет удовольствие.

Тут Альфред расхохотался.

— Ну, если быть честным, то это было забавно, — откровенно заявил он, — чего у тебя не отнять, так это чувства юмора. Но, боюсь, у дядюшки для этого его явно недостаточно.

— Ну и что, — фыркнула я, — надоело это выслушивать. Всю неделю ты твердишь мне о том, чтоб я примирилась со своим положением. И ни слова сочувствия, словно ты не понимаешь, как это отвратительно. Довольно, Альфред. С меня хватит. Я выйду замуж, черт возьми! Ясно?

Из всей моей речи его возмутило лишь то, что я выругалась. И кузен принялся читать мне длиннейшую нотацию о том, что хорошо воспитанные девушки не произносят таких выражений в приличном обществе. Не знаю, что разозлило меня больше: его занудность или то, что он до сих пор не понял, как я отношусь к подобным заявлениям. Так что, терпение дало трещину и развалилось в считанные секунды.

— Оставь меня в покое! — вскричала я, — нотации будешь читать своей супруге, если только найдется девушка, способная это выносить.

С этими словами я подхлестнула лошадь и помчалась напрямик, не разбирая дороги. Сперва позади слышались крики кузена, но потом они затихли. Видимо, он не смог меня догнать. Впрочем, это было неудивительно. До сих пор я еще не встречала человека, способного нестись сломя голову за мной и не свернуть себе шею. Так что, может быть батюшка и был прав, когда запрещал мне прогуливаться подобным образом.

Полная праведного гнева, я не смотрела по сторонам, желая только умчаться куда-нибудь подальше, найти такое место, где родители не выдают девушек замуж против их воли, пусть даже за сыновей лучших друзей, а родственники — люди понимающие и не занудные. Наверное, такого места не существует в природе.

Я не смотрела, куда еду, поэтому не могу сказать, где я оказалась, когда мой гнев немного поутих. Остудив голову, я замедлила бег лошади, остановилась и огляделась.

Так, следует признать, что Альфред отстал окончательно. Его нигде не было видно, а позади не слышалось его надоедливых окриков. Что ж, хоть это радует. Далее. В порыве злости я промчалась через главную улицу деревеньки, расположенной неподалеку. И теперь все ее жители будут судачить о том, что молодая госпожа до сих пор необузданна и нет на нее управы. Еще бы, если граф слишком мягок с ней. Вот, вздуть бы хоть разок ее по мягкому месту, сразу бы весь гонор прошел. Я уверена, что-то подобное они обсуждали не раз. Во всяком случае, Эмили, бывало, говорила мягким и задумчивым голосом, что ее отец за то, что я проделывала каждый день, давно спустил бы с нее шкуру.