Кеша пошуршал картоном, разорвал его и принялся растапливать мангал. За окном орали подвыпившие парни: празднование штурмовиками зачистки Южного форпоста продолжилось в городе. «Женька пьёт, небось, со всеми, – подумал Сашка. – Кеша треплется о гречке. Витька, наверное, молится. Как будто не было никакой войны. Только Хнык больше покурить тайком от Олега не прибежит».

– Ну чего ты, Сашка, такой кислый? Жалеешь, что к Кате не пошёл?

– Мне пофигу, – признался Сашка.

– Ну и дурак! Смотри, раз не придёшь, другой, и она в меня влюбится. Я тоже симпатичный, не хуже некоторых!

Сашка посмотрел на Кешу, и ему стало смешно.

– Красавец! Модель! Герой женских фантазий! – сказал он пафосно.

А потом опять стало грустно. «Кеша, Кеша… Толку-то с красоты. Зачем она нужна? Вон Илья действительно красивый, его и на парадах всегда в первую шеренгу ставили. И что? Получил пулю в грудь, лежит там теперь один, даже я, гад, о нём плохо думаю. А может, он и умер уже».

Сашка встал и нервно заходил по комнате. «Конечно, Илья умер. Неужели моя кровь могла его спасти, если не спасла операция! Я идиот, думаю, о чём с ним говорить, а говорить-то, наверное, не с кем».

– Давай чаю попьём, – предложил Кеша. – Я у Шиза заварки свистнул, пока он там краской малевал. Он заварку, Санёк, курит иногда. Представляешь, надо же таким кретином быть!

Утром, как только рассвело, Сашка опять поднялся и, стараясь никого не разбудить, покинул этажку. Внизу на мешках мирно спал пацан из бригады Уксуса. «Постовой хренов», – усмехнулся Сашка. Путь до лазарета он проделал бегом. Было страшно, что может не успеть увидеть Илью и того похоронят неизвестно где. В том, что Илья мёртв, Сашка был почему-то абсолютно уверен.

Дверь в лазарет оказалась закрыта, Сашка забарабанил по ней кулаком, потом ногами.

– Чего стучишь? – на улицу высунулась заспанная физиономия медсестры. – А, это ты, донор. Заходи. Твой брат очнулся ещё вчера, теперь его жизнь в безопасности. Только он ничего не говорит, наверное, контузия. Пойдёшь в палату?

Сашка торопливо закивал. Медсестра дала ему халат, тапочки и повела по коридору совсем не в ту сторону, куда он ходил вчера.

– Вот сюда.

Сашка открыл дверь и вошёл. Комнатка была маленькая, с двумя кроватями и тумбочкой между ними. Одна из кроватей пустовала, на другой лежал Илья, до подбородка укрытый белой больничной простынёй.

– Илья! – Сашка сел на тумбочку и аккуратно потрогал друга за руку. – Илюха, проснись, это я к тебе пришёл!

Илья открыл глаза.

– Я понимаю, – шёпотом заговорил Сашка, – ты не хочешь с ними разговаривать, боишься, что они про тебя всё узнают. А меня из Корпуса выгнали, подумали, что я с тобой заодно. Илья, ты мне должен всё объяснить!

В коридоре послышались шаги, и Сашка замолк. Илья смотрел на него не мигая. Шаги затихли, и Сашка опять стал говорить. Он говорил почти как Кеша, без пауз:

– Илюха, расскажи мне всё, я пойму, мы всё всегда рассказывали друг другу! Мне так тошно, я ничего не понимаю. Я стал штурмовиком, когда меня выгнали, а потом так много всего произошло. Знаешь, одно хуже другого! Я никогда не думал, что столько может случиться с одним человеком. Я тебя убить хотел, Илюха, как это могло произойти? Мы же друзьями были, зачем ты всё испортил? Что теперь делать, а?

Илья так и смотрел на Сашку, не отвечая. За окном опять пошёл снег. Сашке стало тоскливо. Илья молчал… Мимо палаты прошли санитарки, шаркая ногами и болтая о чём-то своём. «Он не хочет со мной говорить, – решил Сашка. – Навсегда…»

– Тебя убьют здесь, придут уроды из спецотряда, и тебе кранты. Они даже не станут стрелять, просто ударят прикладом… А я тебе кровь свою отдал, чтобы ты жил. Мы теперь братья, ты и я.

Илья закрыл глаза.

– Тогда прощай… А я ведь хотел как лучше… Я верил, что ты не виноват…

Снег всё падал и падал. Такой же немой и равнодушный, как Илья сейчас. Сашка опустил голову. Похоже, говорить здесь о чём-то было так же бесполезно, как и выкрикивать свою обиду Богу… Всё продумано заранее, всё идёт по чьему-то неведомому плану, и тот, кто его составил, забыл учесть, что Сашка – живой человек. Он просто написал в своём плане: «Ты потеряешь друга». Вернее, брата… И ничего с этим не поделать.

Сашка встал и вышел.

Кеша и Пёс на удивление мирно играли в карты посреди гостиной. Сашка прошёл мимо них, заглянул в комнату Конькова. Женька перетащил к себе кровать Олега и сейчас застилал её грязным полосатым матрасом.

– Стучать надо, когда заходишь.

Сашка кивнул и поёжился: у Женьки стояла страшная холодина, комната совсем не отапливалась. Как и раньше, на грязном заплёванном полу валялись обрывки газет, щепки, жестяные пробки от бутылок. В углу в деревянном ящике как попало были накиданы вещи. Окно Коньков всё-таки затянул полиэтиленом, но теплей и уютней от этого не стало. Сашка удивился, как можно спокойно жить в такой грязи. Но ещё больше его удивило то, что Женька был трезвый и находился дома: все, кто мог выпить, в эти дни пили не просыхая, благо на деньги за боёвку можно было купить немало отвратительной бормотухи.

– Ну, чего шары расставил? Чё надо?

– Женька, у тебя выпить чего-нибудь есть?

Коньков усмехнулся.

– Ты же, Ерхов, непьющий. Ну, мне-то похрену, покупай.

Женька взял деньги, достал из ящика с вещами свою походную фляжку, отлил немного в стакан, остальное протянул Сашке.

– Флягу вернуть не забудь! Кстати, тут не какая-нибудь параша – спирт разведённый. Сам бы пил…

– А чего не пьёшь?

– Да в гости к предкам собираюсь. Папахен перегар унюхает – сляжет. Он у меня бухарик. Будет стонать, чего не принёс.

– А у тебя что, родители есть?

– Есть, есть, – сказал Женька и начал подталкивать Сашку к выходу. – Ну, ты вали, тебе-то не всё равно?

– Нет, – Сашка остановился в дверях. – А почему ты дома не живёшь?

– Задолбали потому что: на кой родился, на кой родился. Скоты они, родители мои. А здесь я сам себе хозяин. Ну всё, иди, соси своё бухалово.

– А ты со мной всё-таки не выпьешь? Я как-то один не умею.

– Иди, иди. Лёва, когда со мной жил, тоже говорил: давай выпьем. А потом утром всю опохмелку сам выжрет. Ему ништяк, а я страдай. Может, ты такой же.

Сашка зашёл к себе, уселся на топчан, держа в руках Женькину фляжку. Ничего не мог понять. У человека есть родители, пусть хоть какие, а он предпочитает валяться тут в грязи, жрать крыс и стаскивать трупы на боёвках! Это что, свобода? «Да я бы от такой свободы сломя голову убежал, прямо сейчас, скажите только куда, – Сашка отхлебнул из фляжки, поморщился. – Интересно, чтÓ Женька врёт дома про то, где деньги зарабатывает? Или он даже врать не затрудняется? Я бы, наверное, не смог обмануть папу с мамой… Не смог? Маму обманул один раз». Спирт, хоть и разведённый, оказался достаточно крепким. Сашка выхлебал его крупными глотками и сразу повалился на бок. «Мама, прости меня, – подумал он. – Ты считала, что я пропал, и волновалась. Ты меня всегда любила. Илья мне даже завидовал. А теперь мы с ним враги. Для него теперь все враги, он ведь тоже сирота». Сашка почувствовал опьянение, но мысли об Илье не исчезали. Он вспомнил, как Илью привели в Корпус, на следующий день после него самого. Сашка тогда подумал, что Ветров, наверное, эгоист и воображала. Нельзя с такой внешностью иметь нормальный характер, этого не может быть. Но Илья оказался и добрым, и весёлым, и вообще лучшим во всём. Они с Сашкой подружились мгновенно и с тех пор всегда были вместе. Оказалось, что у Ильи нет никаких родственников и в Корпус его взяли из приюта. «К нам Глава приходил, раздавал конфеты тем, кто хорошо учится, – рассказал Илья. – Потом ко мне его охранник подошёл и говорит: тебя Глава заметил, теперь будешь в его парадной роте. Собирайся, завтра поедешь в Корпус».

Сашка помотал головой. «Не надо об Илье думать, он со мной теперь даже разговаривать не хочет». Мысли исчезли, стало легко. Сашка разглядывал танк на плакате, и ему казалось, что тот приветливо машет дулом, а из люка высовывается Кеша и кричит: «Теперь я твой друг, Санёк, я уж тебя никогда не предам!»