Сашка остановился, свернул в боковой проход, прошёл к знакомому серому памятнику, Пёс автоматически свернул за ним.

– Ну, где вы застряли, коматозники? – заорал впереди Кеша.

Сашка промолчал, а Максим, внимательно посмотрев на могилу, сказал:

– Иннокентий, не вопи на кладбище. Это не очень хорошо.

Сашка благодарно глянул на Пса.

– Александр Ерхов – это мой отец, а если туда дальше пройти, к старой части, там будет Александр Ерхов, который дедушка.

– Так ты у нас потомственный военный. Офицерское дитя, так сказать, – задумчиво произнёс Пёс.

К ним вернулся Кеша.

– Ну? Долго вы?

– Идём, – сказал Сашка, уже не глядя на памятник. «Зачем мне теперь сюда приходить? Сказать папе, что из-за меня мама умерла? Хорошо, что мёртвые ничего не знают».

Они сходили в мастерскую, Кеша долго договаривался о надгробии для Олега, а может, просто болтал со стариком. Пёс с Сашкой сидели на ступеньках и тоже беседовали.

– Слушай, Макс, а у тебя отец где?

Пёс пожал плечами.

– Мы с этой безответственной личностью не знакомы. Он отвалил, как только узнал, что намечается моя персона. Вообще я у бабки жил, она женщина мудрая, с образованием, чего хочешь без учебника объясняла. Только померла рановато, пришлось матери одной со мной канителиться.

– Как она только тебя в развалины отпустила.

– Ну, я-то мальчик взрослый уже. И потом, со мной спорить сложно, если я чего-то решил. Не привязывать же ей меня было.

– И что, тебе домой не хочется совсем? – удивился Сашка.

– А толку? Тут ведь, Санёк, и разницы особой нет. Весь наш город – сплошные развалины, только у нас это грубо и наглядно, а в центре – покрашено и замаскировано.

– Ну, вперёд, – бодро сказал Кеша, выходя на ступеньки сторожки. – Я договорился. Завтра мастер сам и поставит. Пойдёмте, помянем. Вот, бутылку я тоже у него купил.

Могила Олега действительно оказалась в дальнем углу кладбища, и на ней в самом деле торчала пластиковая палка. Сашка вгляделся в даты и непроизвольно посчитал, что прожил Олег восемнадцать лет и десять месяцев. Кеша присел на корточки, сорвал зубами пробку с бутылки, отхлебнул, поморщился и протянул Сашке. В бутылке оказалась настоящая водка. Сашка сделал несколько глотков и почувствовал головокружение.

– Макс, возьми.

Пёс тоже глотнул, вздохнул.

– За Олега, хорошим он был человеком, ребята. Нечасто таких хороших людей в нашем долбаном крысятнике встретишь.

Со стороны главной аллеи приближались две фигуры. Сашка вгляделся и понял, что это тучная женщина в сером пальто и маленький пацан, одетый в куцую курточку и резиновые сапоги. Пацан шёл, сунув руки в карманы, и пинал подворачивающиеся под ноги жестяные банки. Потом поднял голову, увидел парней и заорал:

– Кеша!

Кеша повернулся, объяснил Сашке:

– Павлик, брат Олега. А это мамашка, поди, его.

Павлик был совсем не похож на старшего брата: маленький, с испуганными голубыми глазами, бледный до синевы. Он обогнал мать, подбежал к Кеше и быстро заговорил:

– А меня мамка в приют падальщиков отдаёт. А я туда не хочу. Там бьют и на войну возят. Соседского Петьку отдали, так он в поле на мине подорвался. Я боюсь! Возьмите меня к себе в штурмовики.

– Ты маленький ещё для бригады, – сказал Кеша. – Никто не разрешит тебя взять.

Тем временем мать Олега тоже подошла. Сашка поразился, насколько старой и некрасивой она оказалась: одутловатое лицо, немытые волосы, кое-как стянутые аптечной резинкой, неприятный запах спиртного и какой-то гари…

– Здравствуйте, – сказал Пёс как самый культурный.

Женщина не ответила. Она смотрела на бутылку в руках у Сашки. Потом подалась чуть вперёд, неуклюже приобняла его за плечи и жалобно попросила:

– Сынок, мне бы глотнуть. Такое горе у меня! Сыночка убило… Глотнуть бы…

Сашку передёрнуло. Он отшатнулся, сбрасывая её руки.

– Деточка, ну дай, ты же добрый мальчик.

– Может, нам уйти, Санёк? – предложил Пёс. – Посидели, да и хватит.

Остатки водки в бутылке плескались в такт дрожанию рук. Сашка вспомнил ребятишек в красных комбинезончиках. Самым маленьким из них было лет по семь-восемь. Как, наверное, и Павлику. Семь лет – первый класс гимназии. Только Павлик в гимназию не попадёт. Не попадёт из-за этой пропитой тётки в сером пальто. Сашка закусил губу, чтобы не заорать. Снова не заорать о том, как несправедливо происходящее. Как несправедливо то, что эта толстая тётка жива, а его мама умерла… Как несправедливо, что погиб Олег… Как несправедливо, что у Олега такая мать…

– Дай, дай глотнуть, – снова послышался просящий голос, – такое горе у меня…

Сашка ещё раз глянул на Павлика, допил остатки водки крупными глотками и выкинул бутылку.

– Ты это, давай, приходи, как захочешь. Будешь с нами жить. Нахрен тебе такая мать, что на мины отправляет! Пошли отсюда, парни.

Кеша и Пёс одновременно поднялись и двинулись за Сашкой. Через несколько метров Кеша открыл было рот:

– Всё-таки…

– Заткнись! – заорал Сашка. – Жил у нас Хнык? Пусть этот живёт! Олег бы такого маленького не бросил! А она… Она просто сволочь!

– Да я бы и сам Павлика позвал! – разозлился Кеша. – Только зачем ты так напился? Мы же к Катьке собирались!

– Не твоё дело! – Сашка понял, что и в самом деле сильно опьянел. – Не ваше дело, сколько мне пить! Меня из-за вас чуть не пристрелили! И даже на могилу ко мне никто бы не пришёл. Не командор я потому что! А ты, Кеша, к Катьке собрался? Да нужен ты ей, штурмовик зачуханный! Она себе и в центре найдёт, не такого вшивого!

Кешины глаза стали узкими от злости. Он вцепился Сашке в куртку, тряхнул его, бросил на землю и быстро пошёл прочь.

– Вали, вали, – Сашка сел, – придурок!

– Сашка, не ругайся, – Пёс поправил очки. – Ты прав, конечно. Пошли домой.

Сашка встал, цепляясь за оградку какой-то могилы. Удивился, как всё вокруг вращается. Пошёл по аллее. Пёс помог ему забраться в автобус и, наверное, довёл до высотки, но этого Сашка уже не помнил. Проснулся он у Максима в комнате. Сам Максим ел что-то из консервной банки.

– А Кеша где? – спросил Сашка.

– В город подался. Тебя вспоминал трёхэтажным матом. Голова не болит?

– Нет, – хмуро сказал Сашка. – Спасибо за ночлег.

– Ты с Янсеном вчера поругался, – напомнил Пёс, продолжая есть.

Сашка зашёл в свою комнату, развёл огонь, поставил чайник. «Кеша, придурок, сам к Кате пошёл, чего он ей там наболтает? А я бы поехал с ним, если бы не поссорились?» Сашка задумался и понял: он совсем не собирался в центр, ему абсолютно всё равно, что Кеша скажет Кате. Всё будет ложью. А правду говорить нельзя… «Эх, Катька, Катька, – подумалось с неожиданной злостью. – Все вы одинаковые! Только бы замуж выскочить, а там хоть трава не расти. Только любовь на уме. Сашенька, Сашенька… А друзья мои ей не нравятся. Ни Кеша, ни Илья. Илья… Ты хоть понимаешь, что жизнь поломал и себе, и мне за компанию? Зря я тебе кровь отдавал, ты ведь меня убить хотел! Вот пойду и пристрелю тебя. Хотя зачем? Донесу на тебя в Контору, пусть они тебе кости переломают!» Сашка поёжился – почему-то стало вдруг совсем холодно. Он налил в кружку кипятка, взял её ладонями. «Нет у меня никого. Никого и ничего. Была мама, и нет, был Илья, и нет… – Сашка глотал горячую воду и чувствовал, как согревается и успокаивается. – Ладно, сволочи, живите. Но ты, Ветров, всё мне объяснишь. Я тебя достану! Ты всё расскажешь, и я подумаю, что с тобой делать. А к Кате не пойду. Кто я для неё?»

К вечеру вернулся Кеша. Сашка услышал, как он заходит, но не повернулся, лежал, разглядывая облезлый плакат с танком над своим топчаном.

– Слушай, Ерхов, тут недалеко продают сою по дешёвке, давай скинемся и купим сразу несколько мешков, или лучше гречку. Я когда на ферме жил, мы с батей гречку часто с бараниной ели. Баранину тоже продают, только мясо нынче дорогое. А ещё у Кати затарился картонками для растопки. Кстати, Катя про тебя спрашивала, где ты, то-сё. Я сказал, что тебе лениво сегодня к ней идти и всё такое. Она дала мне картонок, а сама грустная. Я ей говорю: не грусти, чего там, все помрём, вон у нас тоже кое-кого поубивало. И одета она в какой-то чёрный платок. Он ей так не идёт!