Впереди показались огоньки Сент-Авантена. Я повернулся к Торнебю:

— Наверное, мы зря совершили эту вылазку. Я ничего не нашёл в замке.

— А разве вы не получили прекрасную свежесрезанную розу? — удивлённо ответил Торнебю.

В Сент-Авантене добрые люди разместили нас на ночлег в пустом амбаре. Не в силах заснуть, я тихо встал и вышел на улицу.

Лунный свет серебрил дорогу, и та, петляя, словно извилистая горная речка, убегала вдаль, в замок Брамвак. Устремив ввысь тонкие стволы, увенчанные чахлыми кронами, по обочинам чернели деревья. Внезапно внутренний голос приказал мне немедленно идти в Брамвак, идти одному, не предупредив даже Торнебю, и провести там остаток ночи. Не раздумывая, я повиновался. Вскоре я уже шагал по аллее, обсаженной больными буками, потом пересёк поросшие травой садовые тропинки и, добравшись наконец до полуразрушенного крыльца своего бывшего жилища, удовлетворённо вздохнул.

Я выполнил приказ внутреннего голоса, и теперь ждал, что он поведёт меня и дальше. Но, увы, надежды мои не оправдались. И тут на меня внезапно нахлынули воспоминания детства, и я с поразительной чёткостью вспомнил страшные оскаленные пасти волков, каждую зиму рыскавших вокруг замка. Волков в окрестных лесах водилось великое множество, и их протяжный вой всегда звучал громко и грозно.

Но в ту зиму звери особенно обнаглели, и не проходило ночи, чтобы их устрашающее завывание не доносилось до наших ушей. С воем кружили они вокруг сада, а однажды, каким-то образом преодолев ограду, стая волков подобралась вплотную к дому. Шёл снег, и разглядеть хищников за снежной завесой было трудно. Помню, отец схватил аркебузу и, высунувшись в окно, сделал несколько выстрелов. Скорее всего, он промахнулся, однако в то время я не мог допустить этого даже в мыслях, а потому немедленно рванулся бежать в сад, чтобы подобрать добычу. К счастью, отец успел остановить меня, но так как я продолжал рваться в сад, стал рассказывать, какие волки свирепые и сильные хищники. Даже если мы вооружим всех наших слуг и выйдем во двор, убеждал он, мы всё равно не сможем одолеть всю стаю и, скорее всего, сами станем жертвами свирепых зверей. Правота отца, показавшаяся мне весьма сомнительной, наутро полностью подтвердилась. Ночью огромный волк через крышу забрался в конюшню и задрал одного из наших коней. Однако другой конь, изловчившись, ударом копыта перебил ему передние лапы. Утром обездвиженного волка нашли возле загрызенной им лошади, а прямо напротив храпел и бил копытом бесстрашный скакун. Когда зверя добили, я рассмотрел его. Всё туловище его покрывала жёсткая рыжая шерсть, из пасти свешивался непомерно длинный язык. Искажённая лютой злобой волчья морда показалась мне настолько отвратительной, что с той поры волк стал для меня олицетворением зла. Прошло много лет, а я по-прежнему содрогаюсь, вспоминая посмертный оскал громадного хищника.

Я прислушался, и мне показалось, что откуда-то издалека донёсся волчий вой. В здешних лесах волков всегда было много, и прежде не проходило ни одной ночи, чтобы с гор не доносилось их заунывное завывание. Я решил забаррикадировать вход остатками двери, но вскоре отказался от этой затеи, так как проём оказался гораздо шире, чем я думал, и обломков дверей мне не хватило. В амбаре, где нам с Торнебю предоставили ночлег, на стене висел незамысловатый светильник, состоявший из медного стаканчика и плававшего в жире короткого фитиля. Сам не знаю почему, я снял этот светильник со стены и прихватил с собой. Теперь с помощью кремня и трута я высек искру и зажёг фитиль. Благодаря слабому мерцанию крохотного огонька я добрался до лестницы, поднялся по ступеням, вошёл в залу и, оглядевшись, с опаской устроился в скелетообразном остове некогда большого и мягкого кресла.

— Зачем я сюда пришёл? — громко спросил я и тотчас пожалел об этом: голос, прозвучавший среди голых стен, нисколько не напоминал мой собственный. К тому же чуждый здешнему запустению звук пробудил невидимую человеческому глазу жизнь — теперь отовсюду доносились шорохи, поскрипывания, посапывания, постукивание крохотных коготков. Мне стало страшно, но я подумал, что провидение нарочно подвергло меня такому испытанию, чтобы убедиться в моей храбрости. Иначе зачем бы оно направило меня ночью в развалины старого замка, не дозволив предупредить даже верного Торнебю? И я стал ждать, когда высшие силы соблаговолят послать мне новый знак. Не дождавшись, я, презрев неведомые опасности, отправился бродить по дому: жажда постичь неисповедимые пути провидения оказалась сильнее страха.

Лунный свет, вливавшийся в разбитое окно, освещал дальний угол залы. Переходя из комнаты в комнату, я с изумлением внимал доносившимся из сада топотанию ног и шелесту крыльев бесчисленных диких созданий. Пустынные помещения полнились писком и скрипом половиц: во все стороны скользила и шныряла невидимая глазу живность. Постепенно я перестал бояться загадочных звуков, ибо во мне проснулось новое, гораздо более глубокое чувство: страх перед волками. Страх этот сидел во мне прочно, словно гвоздь, загнанный так глубоко в стену, что выдрать его оттуда нельзя даже клещами. Я ощущал, как леденящее душу чувство постепенно становилось частью меня самого, укоренялось во мне невидимыми корнями, прораставшими всё моё тело, и с ужасом понимал, что страх мой небезоснователен. Я остановился и замер, прислушиваясь: волчий вой необъяснимым образом звучал рядом и со всех сторон.

Я бросился назад, добежал до главной залы и с размаху шлёпнулся в остов кресла. Я не понимал, что со мной происходит, и поэтому, когда впал в странное состояние, похожее одновременно и на бодрствование, и на сон, не стал сопротивляться и положился на провидение.

Сейчас я совершенно уверен, что, если бы не то необъяснимое состояние, вряд ли мне удалось бы пережить тогдашнюю ночь. Я расскажу вам всё без утайки, хотя прекрасно понимаю, что слова мои вряд ли вызовут иное чувство, кроме недоверия. Но я пишу прежде всего для себя, а уж потом для тех любопытных, кто решит прочесть эти страницы. Быть может, среди любопытных найдётся два или три человека, испытавших похожие ощущения, и они мне поверят. А может, найдётся и такой, кто, не пережив ничего подобного, просто поверит мне на слово, как верит всему, что написано в книгах. Так вот, именно для него я и опишу дальнейшие события той ночи.

Пребывая словно в тумане, я услышал чей-то голос. Точнее, не услышал, а воспринял, ибо слова, минуя уши и слуховые каналы, напрямую попадали в мой мозг. Впрочем, не уверен, что это были именно слова; скорее, я воспринимал сказанное как череду призрачных картин, смысл которых, видимо, обязан был постичь. Ибо голос не спрашивал, хочу ли я его слушать, и не задавал вопросов.

И вот что поведал мне голос:

— Ты должен был явиться сюда сегодня ночью, и ты пришёл, не опоздал на свидание, хотя я лично и не назначал его тебе. Я — Матье де Брамвак, твой прадед, и я хочу помочь тебе ввиду твоих слабых сил. Я не могу объяснить, почему у меня возникло такое желание, ибо сам этого не знаю; в тёмном краю, куда я попал после смерти, нами управляют невидимые силы. Но в потустороннем мире есть и светлые края, и те, кто обитает там, могут свободно располагать собой. У всех, кто обрёл пристанище в светлом краю, острое зрение, они видят всё, что происходит на земле. Но, получив свободу и зоркий взгляд, они становятся равнодушны к делам человеческим и, воспарив к неземным высотам, утрачивают материальную оболочку и навсегда порывают с миром людей. Поэтому, когда живым дозволяют приподнять завесу потустороннего мира, они могут общаться только с неприкаянными бродягами, бредущими во тьме в поисках духовного света, который они не смогли обрести при жизни. Когда я жил на земле, я был уверен, что во мне есть искра этого света. И ошибся. Каждый содеянный нами грех отбирает у нас частичку светлой души, а грехов на моей совести множество. Впрочем, моя исповедь вряд ли пойдёт тебе на пользу, поэтому напомню лишь: берегись греха, о дитя моё! А сейчас слушай внимательно и запоминай. Блуждая по тропам тёмного мира, я внезапно увидел свет и понял, что ты отправился на поиски Грааля. Не удивляйся: у человека, решившего отправиться на поиски Грааля, в душе вспыхивает искра божественного света. Мы с тобой родственники и поэтому можем видеть светлые искры, вспыхивающие в душе друг друга. Ах, как хотел бы я взять тебя за руку и отвести прямо к цели! Но мёртвые не могут изменять предначертания судьбы. Взор их слеп, и не стоит ему доверять. Людские поступки, совершенные под действием ненависти, проходят перед ними чёрными тенями, а великие помыслы взмывают ввысь светлыми вихрями. Лучше всего нам внятны дурные мысли, ибо они рождаются во мраке, и мы, пребывая в тёмном мире, невольно способствуем преумножению этих мыслей, ибо повелители теней хотят ввергнуть людей в пучину ненависти. А если им это удастся, преграда, разделяющая мир людей и потусторонний мир, рухнет, тёмное воинство устремится на землю и всех поглотит мрак. В тот день, когда ты отправился на поиски Грааля, пробудились силы, препятствующие твоим поискам; они предупредили неведомых тебе врагов, жаждущих отыскать Грааль и использовать его магическую силу для собственной выгоды. В крови Христа заключена великая сила, но материальная оболочка позволяет поставить эту силу на службу как добру, так и злу. Берегись девицы по имени Люцида: ловкие некроманты используют её умение вызывать духов умерших, а потом отбирают у несчастных духов тайные знания. Ибо известно, что мёртвые, вызванные из потустороннего мира согласно древнему ритуалу, обязаны исполнять приказы живых. Помни: никто не должен догадаться, что в жилах твоих течёт кровь альбигойцев. Враги сумели раскрыть тайну, неведомую даже тебе, — они узнали, что я, твой предок, был одним из рыцарей Храма, которым поручили беречь Грааль. Им известно, что моя тень обречена возвращаться сюда в урочные дни, дабы вновь и вновь смотреть, как бесплотные призраки, подобно театру теней, разыгрывают сцены из моего прошлого, напоминая мне о моих дурных поступках. Враги твои служат злу, и ты с ними ещё встретишься. Поэтому повторяю: берегись! К сожалению, я не могу привести тебя к цели, ибо мне не дано её видеть. Преступление, совершенное мною в этом замке, не дозволяет мне более зреть Грааль.