В конце концов я стал видеть в Эсклармонде не человеческое существо, а некую нематериальную, внеземную сущность. А когда узнал, что отец её, граф Рожер Бернар де Фуа, выдал её замуж за виконта де Гимоэза, ощутил неприятное чувство и печаль, происхождение которой я объяснить не мог. В тот день, когда я встретил Эсклармонду де Фуа, виконтессу де Гимоэз, печаль эта преумножилась.
Стемнело, и я уже направил свои шаги в сторону отцовского дома, расположенного в конце улицы Тор, как внезапно ко мне подскочил низенький старичок с морщинистым лицом, похожим на яблоко, долго валявшееся под деревом. Он взглянул на меня, морщины его пришли в движение, и лицо его приняло выражение весёлое и приветливое.
— Почему ты видишь во мраке?
В ту минуту я не вспомнил, что точно такой же вопрос мне задал графский вигье. Я решил, что это просто блажь. Ночь была очень светлой. Задрав голову, я совершенно естественным тоном произнёс:
— Я вижу, потому что меня освещает свет свыше. — Я хотел сказать «свет звёзд», но сам не знаю, почему произнёс «свет свыше».
Услышав мой ответ, низенький старичок возликовал. Он бесцеремонно схватил меня за руку.
— Я знал, знал! Но почему ты никогда не приходишь к нам? Сегодня вечером я тебя отведу. Многие хотят с тобой познакомиться.
Я безропотно последовал за ним, потому что всегда следовал принципу: если судьба подаёт тебе знак, подчиняйся. В то время город кишел сводниками, и я подумал, что имею дело с одним из них. Нравы были вольные, ходили слухи о ночных сборищах, во время которых отпрыски знатнейших фамилий города устраивали настоящие оргии. Говорили, что вдова сеньора де Леза, прекрасная Гильеметта, а также другие знатные дамы являлись на эти сборища в масках и под предлогом исполнения языческих обрядов удовлетворяли свои порочные наклонности. Считали, что в подобных собраниях часто принимал участие поэт Пейре Раймон. Суровый консул Арнаут Бернар пообещал награду в десять мелгорских су тому, кто сообщит его полиции местонахождение мест разврата.
По дороге речи моего нового товарища заронили во мне сомнения.
— Если тебя ударили по одной щеке, надо ли подставлять другую, как сказал Христос? Совсем недавно, дитя моё, ты блестящим образом доказал, что не все альбигойцы намерены умереть, не пытаясь защитить себя. Многие наши братья считают, что ты совершил великий грех. Должен тебе сказать, лично я не разделяю этого мнения.
Он заглядывал мне в лицо, голос его звучал доверительно. Мы добрались до квартала Дальбад. Старичок продолжал:
— Видение сути вещей приходит к нам постепенно. Разумеется, всё зависит от количества жизней, которые ты уже прожил. Знаешь ли ты, что святой Павел прожил тридцать две жизни, прежде чем вернуться в лоно Отца?
Я ответил, что ничего такого не знаю, и спросил, откуда ему это известно.
— Цифра совершенно верная, — убедительно произнёс он, ничего не объяснив. — Ты молод! У тебя впереди долгий путь! Сколько ещё жизней тебе суждено прожить!
И я не знал, чего в голосе его было больше: жалости или восхищения. Его слова никак не вязались с картинами наслаждения, нарисованными моим воображением.
— Это здесь, — сказал мой спутник, указывая на дом, издавна принадлежавший семье Роэкс.
Я вспомнил, что некогда имел дело с Фредериком де Роэксом, братом консула.
Когда мы подошли к дому, в его распахнутые двери входили люди, среди них промелькнули две или три женщины. По их потрёпанным лицам и платьям в продольную полоску, ношение которых было предписано проституткам, я сообразил, что это девицы лёгкого поведения из предместья. Я даже узнал одну из них: за ужасающую худобу её прозвали Сухой костью. Эта жалкая девица, вечно недовольная, с тяжёлым характером, всегда давала повод поругаться с ней.
«Если судить по этой девице, — ухмыльнувшись, подумал я, — нетрудно представить, какого рода общество я здесь найду». Когда я прошёл через двор, меня втолкнули в большой зал с голыми стенами, освещённый светом факелов. Присутствующие, принадлежавшие ко всем слоям общества, тихо переговаривались между собой. Серьёзность и благочестие, отличавшие поведение участников собрания, дали мне понять, что собрание носит совершенно иной характер, нежели тот, который я себе представлял; и я застыл в изумлении.
Пока я стоял, не зная, куда деть руки, боковая дверь отворилась и вошла Эсклармонда де Фуа; я оцепенел.
Она была в чёрном платье, застёгнутом спереди на пуговицы, на плечи наброшена фиолетовая вуаль. Не было ни золотых, ни иных сверкающих украшений, только на голове, поддерживая причёску, поблескивал тонкий серебряный обруч с сияющим как звезда сапфиром. Чудесный сине-зелёный камень, светившийся в центре её чистого лба, завораживал. Но больше всего меня поразила печаль, окутавшая облик молодой женщины. Эсклармонда смотрела прямо перед собой, поверх голов собравшихся, словно ей было дано видеть невидимый мир.
Сопровождавший меня старик оставил меня и, рассекая толпу, подошёл к Эсклармонде и стал ей что-то нашёптывать доверительным тоном. Вытянув в мою сторону палец, он с важным видом сказал ей что-то, но его сообщение не вызвало у неё интереса — похоже, она пропустила его слова мимо ушей.
На моей физиономии отразилось такое удивление, что стоявший рядом со мной молодой человек с умным и открытым лицом дружелюбно посмотрел на меня и сказал:
— Вижу, вы из новообращённых. Женщина, стоящая там, является для всех уверовавших символом чистого духа, воплотившегося в материальную оболочку. Вы, наверное, слышали рассказы об Элен де Симон?
Так как я молчал, он легонько похлопал меня по плечу. Тогда я жестом дал понять, что не знаком с этой Элен. Взор мой был неотрывно устремлён на Эсклармонду: теперь она заняла место на стуле, поставленном посреди собрания.
— Нам, — продолжал молодой человек, — живущим в материальном мире, приходится облекать наши верования в плоть. Когда будете мысленно представлять схождение на землю Святого Духа, вспомните о красоте Эсклармонды де Фуа.
— О! Чтобы помнить о ней, мне Святой Дух не нужен, — довольно резко ответил я этому дураку.
Святому Духу, о котором я раньше никогда не помышлял, в этот вечер была отведена главная роль. Я убедился, все собравшиеся думали только о Святом Духе и уповали, что Он снизойдёт на них. Ораторы по очереди брали слово и возвещали его пришествие. Святой Дух, прибывший с Востока, подул на мир, дабы оплодотворить его. Он избрал Тулузу своей земной столицей. Каждый должен был причаститься Святого Духа в тайной скинии, носимой в глубине собственной души.
Загадочные, недоступные моему пониманию слова выстраивались вокруг меня, отгораживая, словно стеной, от остальных собравшихся. Кругом сияли просветлённые лица. Я ощущал, как вверх, словно дым от костра, уносятся бесхитростные и чистые восторги. Мне казалось, душа моя покрыта коркой, препятствовавшей мне принять участие во всеобщем упоении. В воздухе витало нечто невыразимое и таинственное, отчего мне хотелось плакать.
— Так что же такое — Святой Дух? — спросил я у своего соседа, отчётливо сознавая, что речь шла вовсе не о христианском Святом Духе.
Не дождавшись ответа, я встал и сказал:
— Я тоже хочу высказать своё мнение о Святом Духе.
Ибо я всегда слушал других только для того, чтобы потом высказаться самому.
Молодой человек бережно взял меня за руку.
— Слова имеют много смыслов, в зависимости от уровня разумения каждого. Для меня Святой Дух является силой, позволяющей вырваться из когтей материального мира, ручьём, ведущим к божественному источнику.
Я пожал плечами, и хотя, в сущности, сказать мне было нечего, я всё же направился к небольшому возвышению, с которого вещали ораторы. На пути к возвышению я увидел, как Эсклармонда де Фуа встала и пошла, простирая перед собой руки, словно собираясь заключить кого-то в объятия.
И тут Фредерик де Роэкс вытолкнул вперёд женщину, в которой я узнал жалкое озлобленное создание по прозванию Сухая кость. Она вся дрожала, ноги не держали её, и она медленно опустилась на колени. Движением руки Эсклармонда велела поднять её и ладонями обхватила её голову. Я с изумлением смотрел на утонувшие в косматой шевелюре тонкие пальцы цвета слоновой кости, и видел, как та, кого я сравнивал с Минервой, коснулась губами лба продажной девки[8]. Тишину сменил продолжительный шёпот. Что-то оживлённо обсуждая, собравшиеся разделились на группы. Какой-то старик, возвысив голос, объяснял про красоту и притягательность смерти и уговаривал всех ускорить её приход.
