Но допрежь того — вольный Новгород. Его бы следовало назвать буйным, потому как высылает он разбойничьи ватаги удальцов-ушкуйников, те на судах плавают по верхней Волге, разоряют московские владения на северо-востоке, отчего население там худо приживается. Пришлось послать в Новгород Хоробрита-проведчика, чтобы... Но это большая тайна, её даже в мыслях держать опасно, вдруг нечаянно проговоришься. Иван невольно оглянулся, не стоит ли кто позади, среди его бояр есть тайные волхвы, умеют угадывать мысли. Но площадка была пуста.
Самая большая беда — врагов у Москвы много. Ох много! Недавно Степан Квашнин подсчитал: Москва со времён Ивана Калиты половину прошедших лет воевала, а вся Русь и того более[32]. Редко выпадал мирный год. Тяжкая доля — ждать со всех сторон грозы.
На западе Литва воинствует. Смоленское княжество себе прибрала, унию с поляками сотворила, католичество приняла. Правитель тамошний Казимир и сын его Александр воители славные. У Ягеллы-отца Казимира-мать была тверской княжной, стало быть, сродственник Михаилу. Сойдётся ли православный с католиком? Если да, жди беды. А пущий опас в том, что Ягеллончик подговаривает большеордынского хана Ахмада выступить совместно против Ивана. А ежли к этому союзу добавится ещё и Казань, тогда замкнётся вокруг Московской Руси враждебное кольцо. Узел сей разорвать можно союзом с Менгли-Гиреем, ханом крымским, но тот давний союзник Казимира, хотя склоняется и к союзу с Москвой, потому что Османская империя грозится захватить Крым и свергнуть Менгли-Гирея.
Но пущий опас с востока и юга — Казанское ханство, Большая Орда, Ногайская Орда, Астраханское ханство. Они закрывают Руси путь на юг по Волге, — купцам большое стеснение. Правда, торговать никто из ханов не запрещает и даже поощряет, но если каждый год ждёшь войны, то купцам от торговли радости мало. Ногаи в южных степях кочевьями густо ходят. Там их сила несметная. Ни проходу, ни проезду по сухопутью. Разорять русские земли для татар — дело привычное. В прошлом году Ахмад конницей на низовые города ходил, напал было на Калугу, но воевода Данила Холмской отбился, Ахмад поопасился, ушёл. В отместку Иван на Казань рать посылал, да неудачно. Облегчение Москве единственное в том, что ханы между собой не ладят. Астраханский султан Касим считает себя прямым потомком сына Чингиза Дясучи, а это значит, у него больше прав на золотоордынский престол, чем у Ахмада. От того он ярится и при случае всадит нож в спину Ахмаду. То же и в Казани. Там соперничают между собой местные беки. Одни хотят на казанский престол царевича Касима, тёзку астраханского султана, а другие поспешили возвести Ибрагима. Тогда обиженный казанский царевич ушёл со своими людьми на службу к Ивану.
Не за себя сердце болит, за Русь. Велика она, обильна, да недужна удельной враждой, а оттого слаба. Собрать её надо как можно быстрее, но время требуется и сила. А чтобы Руси мощь поиметь, торговлю нужно наладить, особенно со странами, что на юге и на западе. Недавно приезжал в Москву венецианский посол Джан Батиста Тревизан, якобы хотел, чтобы Московия помогла Венеции в войне с турками-османами, захватившими оплот православия Константинополь. Иван бы и рад помочь, да через татар не пробиться, Литву не перейти. А тут Тверь под боком, буйный Новгород. Тот венецианец красно баял про полуночные страны, мол, и государи в тех странах самодержцы, и бояре у них покладистые, и народ послушный и трудолюбивый. Города, мол, там сплошь каменные, мостовые мощены, чисты. Дороги вельми удобны. Много учёных-книгописцев и изобретателей, выдумавших огнемётные машины, мушкеты, пушки. Про новое оружие Иван давно знает. Уже послал Андрея Холмского, брата воеводы Даниила, к свеям, чтобы мастеров по литью пушек в Москву пригласил. Наказал, чтобы сулил любые деньги, лишь бы приехали, научили оружие изготовлять, чего-чего, а железа у нас хватает. Пушки уже имеются у Твери, у Казимира. Недавно проведчики прознали, что и у турок много пушек было, когда они Константинополь приступом брали, стену крепостную железными шарами проломили. Теперь вот надо стены толще делать. Сейчас бы то огнемётное оружие да под Казань. Враз бы управились. Пораньше следовало новшества у себя ввести. Отстала Русь от полуночных стран, надобно искать людей даровитых. Думы, думы... Не оставляют они в покое даже на короткое время. Взять того же Батисту Тревизан. Каков хитрец оказался, новых тревог прибавил. Он из Москвы к Ахмаду наладился. Зачем? Проведчики вызнали, что венецианский дож Кристофер Моро дал ему секретное поручение уговорить золотоордынцев напасть на турок-османов, с которыми Венеция ведёт войну. Для Москвы сие полезно. Ну, а если этот новый союз позже оборотится против Руси?
А тут ещё напасть. Иван невольно поморщился, до того неприятна даже мысль о ней. Как-то так получилось, что московский государь наособицу от других государей стоит, он им как бы чужой, не порфироносный. Недавно король Казимир доказывал московскому послу Никите Беклемишеву, что у великого тверского князя Михаила на Русь больше прав, чем у Ивана, ибо Михаил из того же гнезда Всеволожского, а московские князья ещё с тех далёких времён, когда Всеволод Большое Гнездо отчину свою делил между сыновьями, всегда были младшими, а потому им и достался «заброшенный угол». Это уж потом Москва возвысилась, но суть от этого не меняется. И первый сиделец в «заброшенном углу», Владимир, был младшим среди братьев, и второй, Михаил, прозванный за своё забиячество Хоробритом, остался младшим. Право на властительство всегда у старших, недаром говорят, поперёд батьки не суйся. Стало быть, если Иван и объявит себя государем, то в глазах других царей альбо королей он будет самозванцем. Эта мысль для Ивана мучительней остальных.
Ежли он даже татар победит и землю русскую в кулак соберёт, как себя равным другим государям поставить?
Когда Батиста Тревизан был у Ивана, то объяснил на примере полуночных стран, что самодержец не токмо в стране самолично правит, но и от соседних государей независим, дани никому не платит. Горько было слышать про всё это великому князю. Ему приходится порой боярские выходки терпеть, гневливые слова выслушивать, а самое главное — вынужден ежегодно Большой Орде дань посылать. Да какую — десять тысяч рублей серебром! Это всё равно что десять громадных караванов с товарами[33]. Как если бы их без всякой пользы в реке топить. Доколе?
Но выход вроде бы есть. Вчера многомудрый боярин Квашнин ему совет дал. Беседа была с глазу на глаз и столь тайной, что рынды всех, кто имел нужду к великому князю, из покоев Ивана вон выпроводили, сами в сенях стали без пропуска. Сказал Степан Квашнин, как бы случайно обмолвясь:
— Марья-то Борисовна тяжко больна, ась?
Иван и сам об этом не худчее Степана Дмитрича знало, ему лишнее напоминание о болезни жены край неприятно, он досадливо нахмурил густые брови, промолчал.
— А ты, кесарь-батюшка, слава Богу, здоров и молод, — продолжил Степан Дмитриевич. — Выслушай, государь, не гневайся. Жизнь не остановишь, горе делу не помощник.
— Ну, слушаю. Что сказать хочешь? — нетерпеливо отмахнулся Иван, не удивившись тому, что боярин впервые назвал его кесарем, как величали римских императоров со времён Августа — цезарь, кесарь.
— А то. О женитьбе загодя следует подумать.
— Кикимору сладим — женишков отвадим! — отшутился князь, думая о своём. — Ещё говорят, жениться не напасть, как бы с жёнкой не пропасть! Чего ты затеял?
Пожилой дородный боярин обиделся, пожевал губами, смял седую бороду в жилистый кулак. Преданный он Ивану человек, воспитатель князя с младости, ума в него много вложил и шутить ему никогда не позволял, мол, не по сану тебе игривость ума, у государя думы должны быть степенные, чтобы все видели, он — надежда. Родитель Ивана не раз Бога благодарил за то, что тот надоумил пращура нынешнего рода Квашниных, Родиона Квашню, покинуть Киев и перебраться со всем своим двором в Москву. А двор тот был немалый — тысяча семьсот человек.
