Встреча состоялась в новом, еще не достроенном до конца, цеху. Именно здесь дирекция завода планировала установить электрические станки из Бирмингема. Сюда свет проникал не только сквозь широкие окна, но и через сводчатый остекленный потолок. Уж не Шухов ли проектировал? В пустом зале — на цементном полу еще валялись остатки строительных материалов — собралось человек двадцать. Ростислав присмотрелся. Люди в замасленных спецовках. У всех более-менее выбритые физиономии, на некоторых очки с круглыми стеклами. Вид, на первый взгляд, более-менее цивилизованный. Явно профессионалы, а не сезонники из деревни.

— Добрый вечер, товарищи! — физик поприветствовал рабочих.

— Здорово, барин, коли не шутишь, — ехидно выкрикнул рыжий парень с модно закрученными и набриолиненными усами. Пожилой степенный мастер тут же ткнул его локтем.

— Не шуткуй, Тимоха. Не на ярмарке. А ты, товарищ, не серчай на Тимку. Молод еще — ума не хватает. Зато гонору, как у петуха.

Под общий смех Тимофей стушевался, бочком-бочком переместился за спины коллег. А мастер — похоже, неформальный рабочий лидер — обратился к "английскому гостю":

— Нам, дорогой товарищ, интересно узнать, как британские рабочие поступают, когда хозяева-курвы им жалованье зажимают. У нас некоторые шибко горячие ребята — мастер выразительно посмотрел на Тимоху — хотят попросту станки поломать, чтоб господам убыток был. А шибко боязливые, наоборот, сочиняют очередную челобитную в Петербург. Надеются, дескать, что царь за народ вступится.

От дружного хохота задребезжали стекла. Видно, его величество Николай Александрович Романов не пользовался здесь особой популярностью.

Ростислав постарался вспомнить всё, что читал по истории профсоюзного движения в Европе, и начал рассказывать о тред-юнионах и способах организации забастовок.

— … а еще бывает итальянская забастовка. Вроде бы рабочие в Италии придумали. Значит, выходите на работу, как ни в чем не бывало, работаете, выполняя все указания начальства и соблюдая все правила. Понимаете, буквально все указания и все правила, от а до я, то есть, от аза до ижицы. Как, быстро тогда работа пойдёт?

— Хреново пойдет, — расхохотался старый мастер, поняв суть идеи. — Задолбаются распоряжения отдавать.

— Но главное, — спохватился физик, — обязательно надо привлечь к подготовке забастовки сезонников. Их, как я понимаю, на заводе большинство.

— Кого? А, отходников. Толку от этой деревенщины, как от козла молока, — снова встрял рыжий Тимофей.

— Сам-то давно из деревни приехал? — съязвил мастер. — Забыл, как тебя за вихры таскали, когда винты молотком забивал?

Да, проблема. Физик подумал, что самомнение — плохой советчик. С позиции интеллектуала с ученой степенью легко воспринимать рабочий класс как нечто монолитное, но практика вносит свою правку. На деле барьер между квалифицированным рабочим и сезонником из деревни выше, чем между профессором и студентом. Если студент и преподаватель живут в одной системе ценностей, то мастер и крестьянин-отходник принадлежат к разным эпохам. Рабочий-москвич грамотен, уповает не на бога, а на технику, нередко, хотя бы поверхностно, знаком с марксизмом. Крестьянин же, даже переехавший в первопрестольную, остается суеверным общинником из раннего средневековья. Царь и бог, точнее, христианская церковь пока остаются непререкаемыми авторитетами. Техника кажется чем-то вроде волшебства, а инженер — опасным колдуном, от которого лучше держаться подальше. У Ростислава возникли смутные ассоциации с известным романом: уж очень расклад в обществе напоминает "джи" и "кжи" из "Часа быка". А Ефремов-то пока не родился…

— Товарищи! — сказал физик. — Вы знаете и умеете больше деревенских, именно поэтому вам и вести их за собой. Иначе их поведет кто-то другой и вполне возможно против вас.

— Точно! — крикнул рыжий Тимоха. — Попы из православного союза давно людям головы морочат. Говорят, что деревенские, не испорченные городским образованием, — соль земли, истинно православные русские люди, опора царю. А городские должны смириться и учиться у крестьян, которые всех кормят.

— Вот-вот, — Ростислав воспользовался неожиданной поддержкой, — а деревенским неплохо бы напомнить, от какой райской жизни они подались на заработки в Москву. Интересно, понравится ли им обходиться без промышленных товаров? Сейчас двадцатый век, а не времена Ивана Грозного. Иконы мануфактуру не заменят. Потолкуйте-ка с "истинно православными" работниками на эти темы.

Физик постарался закончить беседу, повторив главные выводы — так обычно он завершал лекции для студентов в университете. Пусть квалифицированные рабочие ощутят собственную силу и собственную значимость. Тогда они лучше пропагандистов-интеллигентов сумеют найти нужные слова, чтобы перетянуть на сторону будущей революции недавних крестьян…

Ма Ян встретила мужа в Лосинке на платформе. Приталенное белое платье, вполне консервативное по меркам двадцать первого века, весной 1904 года выглядело почти вызывающе.

— Вот, дорогой, полюбуйся обновкой. Сама нарисовала эскизы и заказала у здешней модистки. Однако нервы потрепала так, что самой было проще сшить. Портниха старалась подправить фасон в местном стиле, считая мои предложения чересчур неприличными.

— Тебе идёт, — улыбаясь, сказал Ростислав. Затем шепнул жене на ухо.

— Но вообще-то я больше ценю не упаковку, а содержание, моя прекрасная модельерша. Хочешь опередить Коко Шанель?

— Между прочим, здесь имеется потайной карман для револьвера и разрез над перевязью для метательных ножей, — воинственно заявила маленькая кореянка. — Но главное, в салоне мадам Лозицкой я устроила встречу со связными социал-демократических организаций железнодорожных мастерских и завода Гужона. У железнодорожников ничего экстраординарного сегодня не происходило, зато на заводе Гужона появились полицейские. Значит, соглядатай на фабрике Шмита — скорее всего, именно Яшка-посыльный.

Даже обидно. Ожидаешь серьезного противника, собираешься разгадывать хитроумные шпионские комбинации, а натыкаешься на прямолинейного деревенского дурачка. Поневоле начнешь думать, нет ли за внешней простотой какого-нибудь второго дна.

За разговором супруги дошли до дачи. Солнце заходило, красные лучи пробивались сквозь кроны мачтовых сосен. На дощатый забор падали причудливые тени. Со стороны Ярославского тракта донеслось громкое гудение и треск — по дороге ехал автомобиль. Легковые машины, "моторы", как их обычно называли, пока оставались редкой диковинкой, причудой самых экстравагантных богачей, примерно, как в двадцать первом веке личные вертолеты. Интересно, какой богатей сейчас катит? Открытый автомобиль свернул в переулок и остановился перед дачей "Вильямсов". Ма Ян и Ростислав с удивлением узнали в шофёре Андрея Вельяминова. Молодой инженер вылез с довольным видом, обошел машину и помог выйти Ольге. Курсистка поправила растрепавшуюся прическу и разразилась тирадой, совсем не подобающей молодой интеллигентной даме.

— … этот… вздумал испытывать своё…. изобретение на собственной жене! И не возражай! Твой мотор был бы очень полезен разве что Торквемаде или Малюте Скуратову. Извини, Машенька, я сама не пойму, как не вырвала все волосы этому извергу. Пардон, товарищ Вильямс.

— Что случилось? — в один голос спросили Ма Ян и Ростислав, разглядывая не на шутку разозлившуюся курсистку.

— Никогда не поймешь, что нужно женщине, — сокрушенно сказал Андрей, поднимая капот. — Оленька давно интересовалась моим изобретением — усовершенствованным двигателем внутреннего сгорания. Кстати, уважаемый мистер Вильямс, должен поблагодарить вас за мысль насчет химических добавок к бензину, препятствующих его преждевременному воспламенению при высоком сжатии. Химики из университета по моей просьбе изготовили раствор этил-свинца в броме. Действительно, проверка на стенде показала, что при добавлении этой ядовитой жидкости в обычный бензин самопроизвольное воспламенение наступает только при очень высокой степени сжатия.