Продолжая разговор, Никитин и Танеева подошли к изящному павильону, со вкусом украшенному в стиле классицизма.

— Здесь ее величество встречается с Орловым, пока государь не видит. Полковник — настоящий душка в своем уланском мундире, — Анна не упустила случая съязвить в адрес коронованной старшей подруги. — А сейчас тут встречаемся мы. Идем, мой дорогой Базиль.

Пропуская даму вперед, Василий не удержался и игриво ущипнул фрейлину за толстую задницу, туго обтянутую шелковой юбкой. Анюта не оскорбилась и показала кавалеру на шнуровку корсета, поддерживающего необъятные груди. Лишних пояснений не требовалось — возбужденный омоновец даже не развязал, а разорвал прочный шнурок, освобождая от одежды рыхлое белое тело фрейлины. Дальнейшее напомнило Никитину немецкую порнуху с садомазохистским уклоном. Живи Танеева на век позже, она вполне могла бы стать порнозвездой, несмотря на далеко не модельные габариты. В экстазе Анна обхватывала партнера пухлыми ногами, царапала ногтями, кусалась, то поминая Христа, то матерясь, как пьяный сапожник…

"Рабочий класс — коллектив такой мощности, каким в качестве боевого средства революционеры не располагали ни во времена декабристов, ни в период хождения в народ, ни в моменты массовых студенческих выступлений. Чисто количественная его величина усугублялась в своем значении тем обстоятельством, что в его руках обреталась вся техника страны, а он, все более объединяемый самим процессом производства, опирался внизу на крестьянство, к сынам которого принадлежал; вверху же, нуждаясь в требуемых знаниях по специальности, необходимо соприкасался с интеллигентным слоем населения. Будучи разъярен социалистической пропагандой и революционной агитацией в направлении уничтожения существующего государственного и общественного строя, коллектив этот неминуемо мог оказаться серьезнейшей угрозой для существования порядка вещей". (С.В. Зубатов).

Маленький паровозик дотянул пригородный поезд до деревянной платформы, засыпанной желтыми опавшими листьями. Станция "10-я верста", недавно переименованная в Лосиноостровскую. Новенькое станционное здание в виде рубленого сказочного теремка с островерхой крышей, обильно украшенное резьбой.

Осень вступала в свои права — холодный ветер пробирал до костей. Кутаясь в теплые плащи, Ростислав и Ма Ян вышли из вагона, брезгливо обошли оборванных неопрятных торговок, перебрались через рельсы и по узкому проходу между глухими дощатыми заборами выбрались к своей даче.

В поселке Красная Сосна улицы назывались на питерский манер линиями. Название поселка было очень удачным — новенькие дачи стояли среди высоких мачтовых сосен. Пришельцам из двадцать первого века понравился лес — часть Лосиного острова, оказавшаяся между Ярославским трактом и железной дорогой. Поэтому участок "Вильямсов" сохранился в почти первозданном виде, с соснами и березами, в отличие от соседних, где хозяева или арендаторы изощрялись в разведении яблонь и крыжовника. В поселке жили преимущественно железнодорожные служащие, инженеры московских предприятий, юристы средней руки. Более состоятельная публика селилась по другую сторону железной дороги, воздвигая терема, превосходящие по роскоши многие городские особняки. Особенно выделялся настоящий дворец банкира Джамгарова на берегу большого проточного пруда. Примыкающие дачи последнее время стали называть Джамгаровкой почти официально. Вельяминов рассказал жене, что парк и пруд сохранились до двадцать первого века. Школьником Слава подолгу пропадал в заросшем парке среди фундаментов разрушенных дач и запускал там самодельные ракеты. При всех различиях дачные поселки быстро росли и скоро должны были слиться в будущий город, а затем и московский район. В Красной Сосне "английского инженера" соседи считали чудаком, но уважали, особенно после того, как "Вильямс" убедил общество благоустройства провести электричество в поселок. Дачники быстро оценили преимущества ламп Эдисона перед керосиновыми. А Ростиславу и Ма Ян электрический свет служил напоминанием об еще не наступившей эпохе.

Дача "Вильямсов" была небольшой, но удобной. Слегка усовершенствованный пятистенок покоился на капитальном фундаменте — прежний владелец планировал строить второй этаж. Вместо него по указанию Вельяминова возвели башенку со шпилем. Внутри поместилась антенна коротковолнового радиопередатчика. А просторный подвал Ма Ян оборудовала под мастерскую с новыми немецкими станками, оснащенными электроприводом. Сбоку пристроили большую остекленную веранду. В доме имелась печь-голландка, но Ростислав не хотел ни нанимать прислугу (хоть это и стоило всего лишь десятку в месяц), ни тратить лишнее время на хозяйственные дела. Физик сконструировал и смонтировал электрическое отопление и электроплиту для готовки. Автоматический насос по маннесмановским трубам подавал в дом воду из колодца. Горячий душ привел Ма Ян в восторг: стоя под упругими струями, девушка мурлыкала веселую корейскую песенку. И главное — уединение, недоступное в гостинице и даже в съемном доме в Сешероне. Постепенно Вельяминовы начали воспринимать дачу в Лосинке как свой семейный дом, тогда как служебная квартира на Пресне оставалась продолжением фабрики, с кучей деловых бумаг, разбросанных на столах, на диванах и на полу.

На этот раз Ма Ян не стала задерживаться в душе — вечером ожидались гости, Ольга и Андрей. Ростиславу хотелось познакомиться со своими предками в неофициальной обстановке. Впрочем, дело было не только в сентиментальности: Оля уже неплохо управлялась с передатчиком, а Андрей Вельяминов, будучи толковым инженером, мог серьезно помочь своему правнуку в разработке технических новинок на местной элементной базе. К приходу гостей Ростислав сунул в электродуховку пироги, купленные утром в филипповской булочной, выставил на стол бутылку итальянского сухого вина.

— Мистер Вильямс! Здравствуйте! Как дела? Ау! Где вы? — от звонкого голоса Ольги заметно задрожали стекла веранды.

Высокая девушка в серой накидке легко вбежала на веранду, цокая каблучками изящных туфелек по ступенькам крыльца. Вслед за Олей прошел молодой человек в костюме-тройке и фуражке. Физик с любопытством разглядывал своего прадеда. Начинающий инженер, как выяснилось уже в начале разговора, работал на механическом заводе братьев Бромлей и интересовался двигателями внутреннего сгорания и самобеглыми колясками — автомобилями. Через несколько минут Ростислав и Андрей увлеченно спорили о влиянии компрессии на мощность мотора и проблеме детонации топлива. Физик постарался подкинуть предку мысль о значении состава бензина и об антидетонационных присадках. К сожалению, курс химии основательно выветрился из головы — трудно объяснять то, что сам еле помнишь. Тем временем Ольга довольно бесцеремонно накинулась на Ма Ян:

— Машенька! Ну что у тебя за беспорядок на дворе? Сосны, березы да ольха. Столько земли пропадает. Где огород? Хоть лук могла бы посадить!

Ростислав, не переносивший запах лука, непроизвольно скривился.

— Или укроп! Какая еда без зелени?

Тут поморщилась Ма Ян. В корейской кухне укроп не используется, и, даже прожив в Европе много лет, "миссис Вильямс" воротила от него носик, предпочитая другие специи.

Зато электрифицированная кухня с кучей приспособлений вызвала у Оли самые положительные эмоции.

— Электрическая печка без чада и копоти — просто здорово! И дрова для нее колоть не надо!

Темнело. Ма Ян включила на веранде электрическую лампу и новенький электрограммофон, поставив на него пластинку вошедшего недавно в моду Шаляпина. Ростислав разлил вино по чайным чашкам — "Вильямсы" не успели обзавестись бокалами. Зазвучали тосты — за присутствующих прекрасных дам, за марксизм, за научный и технический прогресс, за революцию.

Здешние пластинки обеспечивали сносное качество записи только при большой скорости вращения диска. Поэтому длительность звучания была невелика. Физик поменял пластинку на новую, с выступлением цыганского хора из "Яра". Фабрикант грампластинок приобрел у Шмита ламповый усилитель и прочую аппаратуру для подготовки матриц, разработанную Ростиславом и Ма Ян, так что искажения и шумы не мешали воспринимать музыку.