Поднявшись и воспользовавшись этим движением, чтобы избавиться от болезненного хода мыслей, Лэннет сказал Бетаку:

— Джарка прав. Наша ответственность перевешивает наши разногласия.

Бетак кивнул. Он больше не улыбался и не стал протягивать Лэннету руку.

— Зловещее начало для кампании, которая должна помочь нам избавиться от двух злых людей. Мы можем — нет, должны — подняться над нашими проблемами, и сейчас, и в будущем. От этого зависят сотни тысяч жизней.

Последовав за Джаркой к выходу из комнаты, Лэннет подумал: «Мы уже заполучили наше первое серьезнейшее разногласие, Бетак. Мне очень трудно беспокоиться о каких-либо жизнях, кроме двоих. Все, чего я хочу, — это убраться отсюда вместе с Нэн. А вам — тебе, Халибу, Этасалоу и этому вашему советнику — я желаю лишь одного: пропадите вы все пропадом!»

Наблюдая за трапезой советника Улласа, командор Этасалоу развлекал себя тем, что представлял, какой смертью умрет в нужное время его гостеприимный хозяин.

Наедине с собой Этасалоу признавал, что у него имеется бессчетное множество оснований быть благодарным советнику за предоставленное убежище и поддержку. И при всех присущих Улласу мелких придурях и слабостях, делающих его общество неприятным, на самом деле никакой особой причины ненавидеть его не существовало. И тем не менее, Этасалоу ненавидел его с пылом, становившимся почти сексуальным в своей настойчивости.

На первый взгляд это казалось нелепостью. Ну какой разумный человек станет воображать, как он поднимется из-за стола, очаровательно улыбнется и погрузит столовый нож в этот трясущийся, подпрыгивающий, отвратительный кадык, находящийся в такой соблазнительной близости?

Это не было спокойным жеванием; челюсти советника каким-то особенно раздражающим образом прогрызали себе путь через один иссиня-зеленый назуль за другим. Хотя нет, размеренное ныряние костлявых пальцев в изукрашенную драгоценностями чашу раздражало сильнее. Но совершенно нестерпимой особенностью поведения советника Улласа за столом являлась его самозабвенная сосредоточенность на текущей задаче. Советник не разговаривал. Советник не изменял выражения лица. Его взгляд ни на миг не отрывался от пищи, как будто ее уничтожение являлось священным долгом Улласа.

Расправившись с чашей назулей, советник отодвинул ее мановением указательного пальца. Тут же подскочил трепещущий слуга и подхватил отвергнутую посуду.

Обычно Этасалоу положительно относился к назулям. Они отличались неповторимым сладковато-пряным запахом, но небольшие круглые плоды не выдерживали пути от Хайре до Атика. Никакая технология консервирования не позволяла сохранить этот аромат.

Но одного взгляда на жующего Улласа хватало, чтобы смотрящему кусок в горло не полез. Даже кусок назуля.

Этасалоу вздохнул. Уллас был бременем, которое следовало терпеть. А между тем надлежит постоянно заботиться о собственной элегантности. Этасалоу изящно откинулся на спинку стула, чтобы лучше подчеркнуть разницу между собственным худощавым гибким телом и тощей угловатой фигурой Улласа. Пожалуй, он долговяз, решил Этасалоу. Но его внешность обманчива. О поразительной физической силе Улласа ходило множество историй. Впрочем, изящества он все равно лишен. Этасалоу подумал о походке Улласа: колени задираются высоко кверху, здоровенные ступни шлепают по полу, а на неуклюжей шее торчит белобрысая голова.

Не самое прекрасное зрелище.

По-своему впечатляющее грубой силой, но не больше, чем удачно запущенный камень. Да. Советник Уллас, единственное примитивное оружие галактики, наделенное даром речи.

Почувствовав себя несколько лучше, Этасалоу опустил глаза и оглядел себя. Из уважения к набожности Улласа он продолжал носить огненные цвета государственной религии. Впрочем, командор руководствовался при этом лишь собственным чувством стиля. Поверх желтой рубашки был надет красный облегающий китель с короткими рукавами. Брюки более яркого желтого оттенка, зауженные на щиколотках, удачно гармонировали с красной перевязью, усеянной золотыми круглыми бляшками. Ножны меча были украшены эмалью, сверкающим узором из виноградных лоз и роз, священного цветка легенд и Дома. Этасалоу признавал, что его любовь к ярким краскам обусловлена тщеславием. Но они так чудно сочетались с его блестящей темно-коричневой кожей! Эта мысль напомнила Этасалоу о еще одной особенности Улласа. О белой, почти прозрачной коже, пронизанной повсюду синими змеящимися венами. Иногда Этасалоу казалось, что он чувствует жар, исходящий от этих тягучих кровеносных сосудов, исполняющих свою работу.

Командор украдкой взглянул на Улласа. Если бы загар всех оттенков вдруг перестал существовать, Уллас мог бы считаться эталоном бледнокожести. Интересно, Улласу никто еще не говорил, что его мертвенно-бледная шкура в сочетании с его вкрадчивостью придает ему вид растоптанного сорняка? Несомненно, нет. Кому же захочется нарочно злить советника? Внешне Уллас выглядел вялым и туповатым. Но под этой невыразительной внешностью скрывался ум, жестокость которого превосходила всяческое воображение.

Лоб Этасалоу прорезала едва заметная морщинка. Мысли о жестокости Улласа повлекли за собой воспоминание о приемоответчике, спрятанном в изукрашенной серебряной насечкой рукояти меча, который касался сейчас его бедра. Командора очень раздражало, что его же собственный меч извещает этих улласовских проныр, Помощников, о всех его передвижениях каждый раз, когда он им препоясывается. Этасалоу усилием воли согнал с лица хмурое выражение и заставил себя улыбнуться, хотя губы командора так и остались плотно сжатыми. Ничего, когда придет время пустить меч в ход, ему уже не придется беспокоиться о мнении советника Улласа.

Большое красное пятно очень оживит эти надоевшие одеяния.

Этасалоу переключил свое внимание на комнату. Что за вопиющая несправедливость судьбы — правящая династия за восемь поколений не произвела ни одного представителя, наделенного хорошим вкусом и смыслящего в оформлении. Возможно, кого-то даже восхищал нарочитый размах, сочетание геометрически безукоризненных линий и широких дуг. Но неужели непременно нужно, чтобы все вокруг так сверкало? Правда, нельзя не признать, что сияние это тщательно отрегулировано. Только чересчур уж примитивно; внимание привлекал сам стиль. На что же он больше похож: на операционную или на лабораторию?

— Что там с вашими экспериментами? Каковы успехи?

Отрывистая реплика Улласа, произнесенная его пронзительным голосом, резанула слух Этасалоу. Командор вздрогнул и сбросил на пол вилку. Он оказался не в состоянии и далее скрывать свой гнев.

— Очевидно, раз я не упоминаю о своей работе, значит, успехов, о которых стоило бы докладывать, нет.

Во взгляде Улласа не отразилось ничего, так же, как в обычном для него быстром ответе.

— Мне хотелось бы слышать о достигнутых вами успехах. Когда же их нет, мне хочется слышать и об этом. На самом деле, отсутствие успехов наиболее меня интересует. Я рискую, что мои слова прозвучат грубо, командор, но вы — зияющая рана в теле моих финансов. И с каждым днем из нее утекает все больше средств — моих средств. Так что на повестке дня стоит успех. И чем быстрее, тем лучше.

— Это наука, советник. Я понимаю: вас интересует, насколько высоко я ценю вашу поддержку. Но в таком деле следует тщательно соразмерять каждый шаг.

— Мне бы хотелось, чтобы вы с не меньшей тщательностью соразмеряли ваши расходы с моими средствами. Вы обещали кое-что посерьезнее докладов. Вы говорили, что пленники, которыми я вас снабдил, станут острием копья, способного уничтожить мятеж.

Притворившись, будто он пьет вино — местное пойло, да еще и не из лучших, — Этасалоу беззвучно проклял Улласа и попытался придумать ответ. Опустив кубок с точно отмеренным сочетанием довольства и непринужденности, командор старательно улыбнулся.

— Мы близки к тому, чтобы предоставить вам именно тех людей, в которых вы нуждаетесь. Не окажете ли вы нам честь и не посетите ли мою лабораторию, чтобы я мог продемонстрировать вам наши достижения?