— Идти можешь? — Он тянется ко мне, но я отстраняюсь, вспоминая про серебряную цепочку на шее. Сняв украшение, я швыряю его на землю. — Пошли. Руку давай.

Мы вместе идём к дому, его тело такое большое и тяжёлое. Я чувствую, как кровь капает на мою кожу, как напряжены его мышцы, когда он сопротивляется агонии, которую, должно быть, испытывает. Я открываю дверь и пытаюсь вытащить Маттиаса, но он не двигается с места.

— Что такое? — спрашиваю я.

— Нужно… чтобы ты меня пригласила.

Я смотрю на его ноги, а затем поднимаю взгляд к его тёмным глазам, и гадаю, такое бывает, когда он голоден?

— Маттиас, прошу, входи.

Мы переступаем порог, и я захлопываю дверь. Мой вампир тяжело прислоняется к стене, в каждой его черте читается боль. Я шевелюсь на полной скорости, запирая дверь, задёргивая все шторы и делая всё возможное, чтобы защитить Маттиаса от солнечного света. Когда я возвращаюсь, он бледнее, чем раньше и, с закрытыми глазами, падает на пол. Я трясу его, стараясь не касаться ран и ожогов.

— Маттиас, очнись.

Распахнув глаза, он рычит и скалит клыки.

— Элейн, отойди. Я не могу сейчас доверять себе.

— Что случилось?

— Охотники. Так много охотников. Они похитили одного из нас. Я пошёл… за ними. — Каждое слово пропитано болью. — Они убили её, а я едва сбежал.

— Как мне тебе помочь? Что нужно?

Он закрывает глаза.

— Мне нужна кровь, но я не буду питаться от тебя, потому что не смогу остановиться, не взяв слишком много.

У меня сердце колотится в груди, адреналин гудит в венах.

— Уверен? Я могла бы…

Он сжимает моё запястье большой рукой с такой силой, что должно напугать меня, но тут же ослабляет хватку.

— Нет. Мне нужно поспать. Я исцелюсь без крови, но нужна безопасность.

— У меня есть подвал без окон.

Он кивает и пытается встать, но кривится от боли. Не говоря ни слова, я беру его руку и перекидываю через плечо. Я чувствую, как его дыхание овевает мой затылок и стараюсь не обращать внимания на то, что клыки голодного вампира так близко к моему горлу. Каким-то образом мы добираемся до подвала, где он падает на диван и теряет сознание через нескольких секунд. Я не знаю, что мне теперь делать, поэтому накидываю на него старое одеяло и сижу на лестнице, наблюдая и ожидая.

Маттиас

Я просыпаюсь, и накатывает осознание. Всё пахнет Элейн. Нет, не только ею, а так, будто аромат моей пары оказался смешан с запахом старья, пыли, старой бумаги и влажной земли. Я сажусь и смотрю на цементные стены, коробки и ящики, заполненные рождественскими украшениями, и кто знает, чем ещё. Подвал. Я в подвале Элейн.

Страх пронзает сердце при мысли о том, что я мог сделать с ней в отчаянии.

Я поднимаюсь наверх по лестнице и распахиваю дверь, выкрикивая её имя и не заботясь о вежливости.

— Элейн! Элейн, где ты?

Она, одетая в халат, стоит в гостиной с кружкой в руке.

— Прямо здесь. Ты в порядке? — В её широко распахнутых глазах полно подозрений. — Выглядишь немного лучше.

Я понятия не имею, как выгляжу, но судя по напряжению и грызущему голоду в животе, уверен, что далеко не самый симпатичный мужчина, из всех кого она видела.

— Спасибо, что дала мне убежище.

— Я не собиралась оставлять тебя на солнце.

— И я это ценю. Не стоило в таком виде приходить к тебе. Ты оказалась в зоне риска.

— Потому что должен был покормиться?

Я издаю стон, когда волна голода накатывает на меня.

— И всё ещё должен. Боже, Элейн, я мог тебя убить.

— Но нет. Я в порядке.

— Мне нужно уйти. Ты так хорошо пахнешь. — Она делает шаг ко мне, и я отступаю. — Стой. — У меня дрожат руки от желания схватить её. — Не могу. Я могу тебя убить.

— Я так не думаю.

— Тогда ты глупишь, потому что я убью. Вампир не может взять в пару человека, не убив его. Это всё равно, что посадить льва в одну клетку с ягнёнком.

Она хрипло смеётся.

— Я уже такое слышала. Вампиры и люди. Но, похоже, что тебе заморочили голову, потому что, возможно, у ягнят больше силы, чем ты думаешь

Если бы я не умирал от голода, рассмеялся бы.

— Я не могу остаться. — Мне нужно поесть, иначе я не смогу прийти в себя несколько недель, а времени у меня нет. Охотники вернутся.

Она скользит взглядом по моему лицу, вниз по телу, а затем снова вверх.　

— Ты похож на труп, и не можешь в таком виде выходить. Только не в этом городе.

— И что же я должен сделать? — Меня охватывает разочарование, но понимаю, что она права. Я не могу воспользоваться скоростью или силой, когда так слаб.

— По крайне мере, прими душ. У меня завалялась одежда, которая может тебе подойти.

Я хмурюсь, отчего больно лицу там, куда ублюдки брызнули жидким серебром. Уверен, что сейчас я ужасно выгляжу.

— Куда идти?

Моя пара берёт меня за руку, её тёплая ладонь вызывает такие приятные покалывания, и ведёт наверх, где её аромат сильнее. Должно быть, тут её спальня. Будь я в лучшей форме… Чёрт, да будь даже на четверть в лучшей форме, я бы показал, как между нами могло бы быть всё хорошо.

Элейн толкает дверь в ванну и отпускает мою руку.

— Сюда. Я принесу тебе полотенце, а ты… — она указывает на мою прожжённую и грязную одежду, — сними это, я избавлюсь от неё.

— Сожги, — говорю я без малейшей неуверенности в голосе. — Они попытаются выследить меня. Не выбрасывайте вещи в мусор.

Она прикусывает полную нижнюю губу, обдумывая мои слова, затем кивает и узел у меня груди ослабевает.

— Хорошо, что у меня есть дровяная печь.

Элейн наблюдает, как я вхожу в ванную, и озабоченное выражение её лица пробуждает сильное желание сказать, что я сам справлюсь. На самом деле, я не уверен. Никогда прежде меня так сильно не ранили.

— Тебе… тебе нужна помощь?

— Нет, всё хорошо. — Я хватаюсь за подол изодранной футболки и начинаю поднимать её, чтобы стянуть через голову, но мучительная боль пронзает плечо. — Чёрт, — шиплю я, опуская футболку

Элейн тут же приходит на помощь, ласково прижимая пальцы к средоточию боли.

— Боже, Маттиас, тебе ещё больно.

— Мне просто нужно… время.

— Стой здесь, — приказывает она и уходит на несколько минут. А возвращается с ножницами и тряпками. Она смотрит на меня и хмурится. — Можешь сесть? Ты такой высокий.

Я сажусь на закрытый унитаз, и она тут же принимается за работу, срезая и откидывая ткань и обнажая глубокие раны.

— Ты сказал, что на тебя напали, но не признался, что всё так плохо.

Я смотрю на живот — левый бок пересекают рваные раны. Они глубокие, медленно кровоточат и сильно болят. На плече и руке много следов от ожогов.

— Не следовало приходить к тебе, но я боялся, что они найдут тебя первыми. И нужно было убедиться, что ты в безопасности.

Намочив тряпку, Элейн прижимает её к некровоточащим ранам, очищая.

— Знаю, что ты примешь душ, но мне нужно посмотреть, насколько все плохо.

— Очень плохо, — скрежещу я, но не из-за ран. Элейн так близко, а я умираю от голода, и пульс на её горле манит, как вода манит умирающего от жажды.

— Извини.

Я качаю головой и протягиваю к ней здоровую руку.

— Ты не виновата. На самом деле, уверен, именно ты сохранила мне жизнь. Если бы я не видел тебя, попал бы в ловушку. Ты — твоё прикосновение, твой вкус — меня уравновешиваешь.

— Помочь с ними? — спросила она, указывая на джинсы.

— Если хочешь, — отвечаю я, с лёгкой усмешкой в голосе

— Рада, что к тебе вернулось чувство юмора. — Она встаёт и пятится. — Оставлю тебя принять душ. Если что-нибудь понадобится — буду внизу.

Когда дверь захлопывается, я медленно снимаю джинсы и боксеры, оставляя их на полу. Струи душа мучительны, но это необходимо, судя по огромному количеству крови, стекающему в канализацию. Было слишком близко к концу. Я стою в душе гораздо дольше необходимого, но здесь не чувствую запаха крови Элейн. Сейчас, я не хочу её выпить и теперь стал увереннее.