«Естественно, ведь это я…», – что-то странное подумалось, но мысль быстро исчезла, успев дотронуться к выпуклой грани передней панели. На ней нет ни пыли, ни следов небрежной эксплуатации, но поверхность мягкая, шершавая… знакомая, на ощупь.

Очертив пальцем линии, рука сама спустилась ниже – к ряду сенсорных панелей одинаковой величины, но с разными шаблонными рисунками индикаторов. Снова возникло странное чувство, словно мягкая подсветка квадратиков подогревала душу. И даже уста растянулись, увидев обратный отклик аппарата на прикосновение. «Они помнят мои отпечатки», – подумалось ей, увидев лучики красновато-ржавой подсветки, которые обнажили надпись «RED ROVER».

– Марсоход, – пробормотала она и подняла к лицу растопыренные пальцы.

Её глаза округлились, потому что цвет кожи приобрёл слишком бледный оттенок; ногти потемнели, а ниже запястья, на предплечье пульсировала тёмная молния вен. Увидев это, вернулась лёгкая боль, щекотливое ощущение на шее, вибрирующее синхронно с ударами сердца, отражённые в увиденной «молнии». Но, дрожащая ладонь приклеилась к запотевшему стеклу. За мутным очертанием был виден свет, но небо… Каким оно цветом?

Её ладонь, хоть и медленно, но скользнула вниз, следом за которой спустились мелкие струйки капель. За окном – непонятно что. Повторив движение более смело, она стала очищать плоское стекло от конденсата, раз за разом, прочищая, словно дворники. И, наконец, сделав окошко, приблизилась к стеклу, чтобы взгляд смог выбраться наружу. Первое, что бросилось в глаза – очень светло; небо, хоть и есть, но цвет его не светло-бирюзовый, и даже не ярко-синий, а бледно-голубой, переходящий в белый, ближе к светлому кругу, зависший над горизонтом.

Не поверив глазам, ладонь рефлекторно упала на панель боковой дверцы. Прозвучал сигнал открытия, и узкая, высокая дверь провалилась наружу, но отъехала в заднюю часть аппарата. Её встретил морозный воздух, превращающийся в клубы пара, пробравшийся внутрь. Вдруг, ей стало хорошо, и боль в шее утихла, затаилась, словно ожидая дальнейших движений. Но Эва сделала один глубокий вдох, после которого голова закружилась, будто воздух был пропитан парами алкоголя. Потеряв равновесие, подчинилась инстинктивному чувству нырнуть в чистый снег, словно в воду.

Мимолётное чувство эйфории закончилось с шипением закрытой двери. Она раскрыла глаза, и по положению тела поняла, что снег, хоть и рыхлый, странно пахнущий, но приятно охлаждающий, словно очутилась в рекреационной камере, в которой плавала всегда. Так и здесь – закрыв глаза, наслаждаясь освежающим холодом, «поплыла» вперёд, едва ли касаясь носками ботинок дна. В этом странном состоянии, в голову ударили нечёткие образы, вырванные из памяти. Она и раньше это делала, но плескалась в холодной воде, как морж, по поверхности которой скользили разнокалиберные осколки льда.

Её колено столкнулось с чем-то твёрдым. Развернувшись на спину, наконец-таки, расклеила веки, и посмотрела в небеса. Небо показалось слишком далёким, глубоким и высоким, светлее обычного, и абсолютно лишённое белых пятен. С непривычки, поморгала, не переставая проделывать идиотские движения руками, будто продолжает дрейфовать на поверхности воды.

Ничего подобного – это обычный мягкий снег, не настолько глубокий, чтобы в нём утонуть. И потому, повернувшись на живот, в его пористую структуру вонзила ногу, которая провалилась по колено, но вторую оставила лежать на поверхности, лишь подтянув к себе. И села… Набрав в пригоршню снега, захотелось умыться; растереть по лицу холодные осадки, наполнить им рот, и наесться. Но не напиться, потому что во рту он не таял.

Она вошла в кураж. Сидя на коленях, стала растирать лицо холодным снегом, снова и снова, набирая новые порции в руки. И только издавала едва ли слышимые вздохи, слабый стон удовольствия, будто прошлую жизнь провела на планете, поверхность которой является адом. Наевшись снегом, до тошноты, продолжила сидеть в такой же позе, обращённая к небу лицом. Но с него, комками, стал отваливаться снег, давая возможность глазу посмотреть на мир.

Во что он превратился!?

Прочистив и второй глаз, Эва перестала жевать хрустящий снег. Наряду с раздражительным звуком, что-то услышала, почувствовала слабые внутренние толчки, – вибрации, исходящие изнутри. Но не это напрягло её взгляд, а то, что Луна совсем уж сильно отдалилась от Земли, что не видны её моря, горы и долины, а обернулась в небольшое блюдце, зависшее над солнцем. А последнее – так вообще, настолько исхудало, что превратилось в белый круг, но не настолько ослепительный, что, без боли в глазу на него не посмотреть, а бледное пятно, лишённое яростного заряда. Но хорошо освещает горизонт.

Не поверив глазам, Эва поднялась на ноги. Сделав первый шаг, провалилась по колени, но выплюнула комок не дожёванного снега, в сторону. Затем – ещё, и протёрла лицо рукавом. Вскинув голову назад, и, покрутившись вокруг своей оси, поняла, что спереди – юг, а сзади, именно там, где небо окрашено в тёмно-фиолетовые оттенки, среди которых никогда не гас свет звёзд и туманностей, был север.

Но Истуканы… – они, по-прежнему, остались парить в небесах, хоть не поддерживают непрерывное излучение теплового Щита. Но, как и Луна, отдалились от поверхности Земли; так же точно, как и Солнце, размер их уменьшился. Теперь, они стали похожи на бледные столбы, плывущие в небе вертикально, но настолько тонкие, что ей хватило ширины указательного пальца, чтобы оценить их величие. Вместе со Щитом, оно растаяло. Словно затаились, в ожидании.

Эв повернулась боком к марсоходу. Посмотрев в его сторону, с осознанием своей вины, опустила голову вниз, где взгляд уткнулся в небольшой кулачок, в котором так и остался комочек снега, в нетронутом состоянии. Разжав его, на ладони показался снег, и никакого признака лёгкого таяния. Она перевернула ладонь, а рыхлый комочек превратился в белое облачко, состоящее из мелких «пылинок». И очень медленно, словно пушинки, опустились на поверхность.

Что-то нехорошее подкралось в этот миг. Не в этом ли дело, что виною всего стала катастрофа, приведшая к необратимым последствиям? После которых изменился угол наклона Земли. Или дело в более банальном… слишком маленькой, но очень каверзной мелочи?

Посмотрев пронзительно на опустевшую ладонь, из-под рукава блеснула венозная молния, ударившая в запястье. Словно напомнила ей. Посмотрев ещё, не отрывая взгляда, пальцем левой руки чуть подняла потрёпанный рукав, чтобы «насладиться» эхом данной мысли. И, «наступив на хвост» ритмичной пульсации, пальцем надавила на кончик молнии, чтобы отрезать путь отступления. Но, отпустив, посмотрела в открытую ладонь, словно желая увидеть в ней своё отражение. Слишком рано…

– Где же я была? – спросила себя, схватившись за голову.

Недолго Эва горевала, и ничего в воображении не разыгралось, ибо память не позволила, – не подала ей ни единого намёка, также, как и повода для паники. А, вместо этого, решила приблизиться к краю, чтобы оценить масштабы катастрофы. Думалось, что придётся продираться очень медленно, но снег, – чем ближе к краю обрыва, тем мельче становилась его глубина. Остановившись, за несколько шагов, она поняла, что обрыв-то – слишком маленький, следом за которым следовал ещё один, а далее – ещё, и ещё. И так – ступеньками, пока не уткнёшься в лезвия гигантских ножей, сотворённые воздухом из поверхностных глыб ледника.

Он, как поверхность планетарного ежа, расположился в долине огромной скалы, у подножия которой завис их аппарат, словно по воздуху несли, а потом взяли и сбросили вниз. Об этом говорило отсутствие следов колёс, и какой-либо вяло извивающейся колеи, опоясывающая пики. А они, хоть и не слишком острые, но высокие, бледные концы которых намеревались уколоть небеса. И, посмотрев куда-то вдаль, в направлении заката, показались отблески ещё более бледного хребта, будто сброшены гигантские кубики льда, на краях которых тянулась к небу обнажённая скала.

Оставив их в покое, приблизилась к краю достаточно, чтобы взглядом проследить весь путь, от краёв ботинок, до начала горизонта. Внизу – плато, с ярко выраженной колючей поверхностью; тело континентального ледника, которое, извиваясь, плавно огибает пики нескольких скал. Но его конец не виден, и спрятан серебристыми отблесками света звезды, потускневший за множество веков, плавно сливающийся с горизонтом.