— Сразу видно жителя средних широт, — улыбнулся Джавадов. — Спросите любого пастуха на Кавказе, и он вам расскажет, что большую часть своей жизни барашек лежит на правом боку — и мясо получается более жестким. Но мяса нам придется немного подождать, а пока что давайте выпьем чаю, — за его стулом обнаружился небольшой столик, на котором дымился медный чайник, рядом стояли армуды. Хозяин взял две из них и перенес на общий стол. — На Востоке беседа двух уважаемых мужчин не может обходиться без чая, ведь этот напиток — символ гостеприимства и уважения к гостям.

Бестужеву нравился этот господин. Но не в его привычках было полностью доверять людям, с которыми только что познакомился. Вера не в счет! Поэтому капитан предпочел занять выжидающую позицию. В конце концов, это его пригласили на разговор, а не наоборот. Тем временем Джавадов продолжал ухаживать за гостем.

— Мы, азербайджанцы, любим черный крупнолистовой чай. Поверьте, это настоящий чай. Сахар?

— Предпочитаю пить чай несладким.

— Как это странно. У нас, на востоке, сладостям придают особое значение. От нашей пахлавы сходят с ума не только маленькие дети, но и их вполне себе взрослые родители. Кстати, вы знаете, почему мы отдаем предпочтение именно кусковому сахару?

— Наверное, очередная восточная традиция? — предположил Бестужев.

— Не совсем так, хотя восточный оттенок эта легенда, безусловно, имеет. Если в европейском мире предпочитали душить, рубить головы и топить неугодных людей, то на Востоке лидерство среди способов душегубства занимали яды. Еще с ханских времен в чай часто подмешивали отраву. И считалось, что сахар помогает определить наличие яда в чашке. Брали кусок, макали в чай — если был яд, то сахар мутнел, выпадал в осадок или происходила другая видимая реакция. Эдакая средневековая лакмусовая бумажка. Так ли все оно было на самом деле, уже сказать сложно. Но пить чай с сахаром вприкуску, действительно, стало у нас традицией.

— Я надеюсь, вы не собираетесь меня здесь отравить?

— Нет-нет, — рассмеялся Джавадов, — средневековое варварство осталось далеко позади. Хотя привычка кидать в чай лимон, мне кажется, передается азербайджанцами на генном уровне.

— Почему?

— Это продолжение той же самой легенды. Использовали-то яды повсеместно, вот только разнообразием отравы не отличались — в основном, это были природные яды змей или скорпионов. И считалось, что лимон служит отличным противоядием. Но чай разлит по армудам, и я считаю, пора переходить от светских бесед к делу. Для начала разрешите мне, капитан, исправить свою оплошность.

— Какую?

— Я забыл вам представиться. Меня зовут Иса Джавадов. Я азербайджанец по рождению, но также имею гражданство еще шести государств. И, прежде всего, я один из верховных жрецов зороастрийцев. Вы знакомы с этой религией?

— Что-то слышал о Заратустре — то ли из книг Ницше, то ли из творчества группы “Пикник”…

— Ну уже что-то, — улыбнулся Джавадов. — А между тем зороастризм является одной из самых древних религий в мире. И первой, проповедовавшей единобожие. Да-да, еще до прихода Иисуса Христа в этот мир мы поклонялись единому творцу всего сущего. По крайней мере, не удивительно, что я занимаю один из высоких постов в автоконцерне “Mazda”.

— Не совсем понимаю…

— Ну как же? Имя нашего бога — Ахура Мазда. Ничего не напоминает?

— Да лааааадно, — протянул Бестужев. — Не хотите же вы сказать, что…

— Именно. Основатель компании Дзюдзиро Мацуда был истинным зороастрийцем, дорос до звания Верховного жреца и даже практиковал магические ритуалы огнепоклонников.

— Огнепоклонников?

— Да, это наше второе название. Ибо из огня появилась наша вселенная, в огонь и уйдет, — капитану показалось, что глаза Джавадова полыхнули. — К сожалению, сегодня восточным миром правит ислам. Но, поверьте, зороастрийцев больше, чем все думают. Впрочем, наша религия не ставит перед собой задачу стать мировой.

— А какую задачу она ставит?

— Самую что ни на есть эгоистическую. Хотя суть нашей веры, на первый взгляд, кроется в довольно филантропическом триединстве “Добрая мысль, доброе слово, доброе дело”. Но все эти призывы направлены, прежде всего, на самих себя. Мы верим в перерождение в лучших мирах, поэтому привыкли жить по принципу “чем аскетичнее жизнь здесь, тем прекраснее она будет в посмертии”. Мы, зороастрийцы, привыкли инвестировать в будущее. А мечту восточного народа — быть раджой и иметь сорок наложниц — еще никто не отменял.

Джавадов взял чайник и снова разлил дымящий напиток по армудам.

— Вот посмотрите, капитан, на главный символ зороастризма — фаравахар, — жрец вынул красивое портмоне, на котором был вышит человеческий образ в крылатом круге. Хотя Бестужев мог бы дать и другое описание: птица с орлиными крыльями и человеческой головой. — Фаравахар символизирует проводника человеческой души на пути к единению с Ахура Маздой. Его можно разделить на две части — левое и правое. Или зло и добро. Именно поэтому образ смотрит направо. Крылья имеют три ряда перьев. Уже догадались, что они обозначают?

- “Добрая мысль, доброе слово, доброе дело”, - ответил Бестужев.

— Верно.

— Если честно, ваш символ мне больше напоминает герб Третьего рейха.

— Оооо, Гитлер заигрывал с нашими жрецами. Как, впрочем, и с лидерами других религий. Один переработанный кельтский крест чего стоит. А так, вы правы, наш фаравахар, безусловно, послужил прототипом для крыльев нацистов. Вот только орел у них чаще изображался смотрящим в левую сторону. Не изучили немцы матчасть до конца… А возьмите свастику. Впервые ее в качестве символа использовали как раз зороастрийцы. Разве это не восхитительно?

— Если честно, спорный повод для гордости, господин Джавадов. Вы мне прочитали интересную лекцию, но я далек от мысли, что вы, гражданин другого государства, а точнее, как вы сказали, нескольких государств, проделали путь в не так сильно раскрученный мировым туризмом Владимир, чтобы завербовать меня в свою веру.

— Вы правы, капитан. У меня исключительно эгоистические мотивы, как я уже сказал. Но так получилось, что мои чаяния совпадают с вашими. Меня никак не устраивает тот факт, что мир может полететь в тартарары. Ведь я еще не завершил свой жизненный путь здесь, моя карма не настолько чиста, чтобы со спокойной душой думать о прекрасном далеком. Впрочем, об этом чуть позже — принесли барашка.

В дверь вошел Мухамад, в руках он держал большой медный поднос. Запахи были настолько дразнящими, что у Бестужева мигом рот наполнился слюной. На подносе было перемешано несколько блюд: и просто шашлык из баранины, и каре ягненка, и люля-кебаб, завернутый в тонкий лаваш. Вперемешку с мясом лежали запеченные на гриле овощи: помидоры, перец, картофель, баклажаны.

Мухамад вышел за дверь, но тут же вернулся с двумя подносами в руках меньшего размера. На одном лежала долма, на другом — кутабы.

— Я знаю, что в России, в основном, предпочитают кутабы с мясом, но я настоятельно рекомендую попробовать с зеленью. Пальчики оближете, — Джавадов вновь примерил на себя образ гостеприимного хозяина.

Следующие двадцать минут они оба молча ели. Отказаться от угощения было выше человеческих сил. А остановиться можно было, лишь набив желудок до отвала.

Наконец оба собеседника наелись — при этом не съев и половины предложенных угощений. Мухамад принес бутылку вина и два бокала.

— Прекрасное гранатовое вино, капитан. Только в Азербайджане делают настолько вкусный и насыщенный напиток. К сожалению, на исторической родине я сейчас бываю не часто, но регулярно выписываю себе это вино.

— Я за рулем, — попробовал протестовать Бестужев.

— Да ладно вам, я прекрасно знаю, что не все российские законы написаны для российской полиции. Так что не откажите себе в удовольствии.

Вино, действительно, оказалось великолепным. Одновременно сладкое и кислое, в меру вяжущее, оно оставляло неизгладимое послевкусие.

— Итак, капитан, вы все гадаете, каким же образом так сложились звезды, что вы сидите в одном ресторане с человеком, который своим образом жизни, верой и привычками очень далек от вас? Почему мы непринужденно пьем вино и рассуждаем о роли зороастрийцев в мировой истории?