Наоравшись от души, они посетили дискотеку “для тех, кому за”. Оттуда их попросили уже через два танца, так как своими па они пугали достопочтенную публику. Решив не накалять ситуацию, они просто вернулись в свой домик и залезли в постель, где до самого утра выполняли все известные им трюки, помогавшие не уснуть.

И ведь ни словом, ни жестом Лера не дала намека на то, что у нее кто-то есть. Наоборот, под жарким одеялом она шипела о любви, стонала от любви и билась в сладостных конвульсиях за любовь.

С той ночи прошло чуть больше недели. За это время, кстати, у них еще раз был секс — такой рабочий, на бегу, но довольными остались оба. А потом — раз, будто рубильник переключили. И Лера стала чужой. И так незастенчиво заявила о прошедшей любви и своем уходе. Так не бывает, так не должно быть.

Незаметно для самого себя Бестужев застонал. На этот звук тотчас же среагировал Олежек. Он рванул дверь кабинки на себя и вырвал хлипкую щеколду с мясом.

— Вот ты где прохлаждаешься. Вставай скорее, в коридоре ждет Булдаков!

Бестужев честно попытался встать, но смог пошевелить только головой. В ответ в черепной коробке раздался тот самый отложенный взрыв, и капитан сдался. Поудобнее пристроив голову на крышке унитаза, он приготовился вновь отбыть в царство грез, пусть даже грезы приносили с собой ненужные переживания.

— Ну ты офигел, Саня, — в голосе Олега больше не было жалости и сочувствия. — Пеняй на себя. Булдакову я доложу, а дальше разбирайся с ним сам.

Лейтенант развернулся и пошел в сторону выхода из туалета. Через секунду Бестужев снова услышал интеллигентный скрип двери. Он понимал Олежека и не осуждал его. Наверное, на его месте он вел бы себя точно так же. Но он, к несчастью, был на своем.

Олежек, к слову, первым поддержал Бестужева. И в самой трагедии, и в первой попойке. Но уходить в глухой запой, как капитан, он был не готов. В конце концов, лейтенант был еще молодым, женщин любил, но жениться не планировал, а посему и переживать из-за расставания с противоположным полом попросту долго не умел. Ушла? Пусть даже бросила? Не беда. Чутка попереживали и хорош — в мире (да что в мире — даже во Владимире) немеряно красивых и ждущих, чтоб их сорвали, бутонов. Читай: девушек и женщин.

А вот Бестужеву было уже не двадцать четыре, жизнь перевалила за середину четвертого десятка. И пусть они с Лерой не были расписаны, но последние десять лет были вместе. И капитан думал, что будут вместе до самого конца, каким бы этот конец не был. Как любила шутить Лера:

— И даже смерть разлучит нас ненадолго. Придет время, мы воскреснем, и на Страшном Суде будем держать ответ, стоя рядом, переплетя пальцы рук.

Не дождались Апокалипсиса, правда будней разлучила их раньше…

Дверь в туалет больше не желала изображать из себя курсистку. Она издала нечто среднее между мяуканьем потревоженного мартовского кота и вжиком затупившейся пилы. Вслед за звуком, впечатывая каждый шаг в мозг Бестужева, на территорию санузла вступил полковник.

— Какая кабинка, говоришь? — по-видимому обращались к Олегу.

— Третья, товарищ полковник.

Булдаков подошел ближе.

— А почему щеколда сломана? — вновь вопрос к лейтенанту. — Бестужев постарался?

— Никак нет, это моя работа, — встал на защиту начальника Олег. — Не думал, что заперто, и рванул на себя. Хлипкая оказалась.

— Ну раз твоя работа, тебе и чинить. Но после дела.

Несчастную дверцу снова рванули. С полминуты полковник разглядывал распластавшегося на полу и обнимающего унитаз Бестужева. Полностью пропитанный работой мозг автоматически составил портрет капитана: рост метр восемьдесят, вес семьдесят семь килограммов, размер ноги примерно сорок четыре — сорок пять. Волосы черные, но по вискам уже нескромно гуляет седина. Глаза глубоко посаженные, но сегодня опухшие — результат интоксикации организма. Небритость небрежная, запущенная. “Типичный алкаш, лишившийся работы, скажут девять из десяти опрошенных”, - подумал Булдаков. Но он-то знал, что за внешней оболочкой скрывается хваткий ум и энциклопедические знания, упорство в поиске решений и умение идти до конца во что бы то ни стало.

Поэтому он выдержал необходимую паузу, за которую его гнев улетучился. Булдаков знал свой нрав и понимал, что сейчас важно не перегнуть палку. Во-первых, это не поможет поставить капитана на ноги, а во-вторых, в предстоящем расследовани без Бестужева никуда. Такое приключилось, что кажется, звездец всем звездецам пришел.

— Александр Бестужев! Вы порочите честь мундира! Офицеры полиции и милиции всех поколений не могут вами гордиться!

В ответ полковник услышал лишь два слова:

— Егорыч!.. Отстань…

В любой другой день Булдаков так бы и поступил. Но не сегодня. Расследование не могло ждать. Полковник, извинившись про себя, набрал в легкие побольше воздуха и заорал:

— Капитан Бестужев, подъем, кому говорю! У нас трупешник! Да такой, что закачаешься. “Секретные материалы” отдыхают!

Капитан вмиг забыл о головной боли, подальше запихнул боль душевную и вскочил. Точнее, попытался — получилось с третьей попытки.

Надо взять себя в руки, мысленно одернул себя Бестужев, случилось что-то и впрямь из ряда вон. Потрогав голову и найдя ее на месте, он разлепил глаза, потом губы. Взгляд сфокусировался не сразу. Опознав полковничьи погоны, он оперся на стенки кабинки и выдавил:

— Егорыч, пиво есть?

Бестужев уже очень давно работал под руководством полковника Булдакова. Обоим, несмотря на непростой характер, было комфортно друг с другом. Полковник хоть и отошел давно от оперативной работы, не чурался посещать места преступлений, бывал и при первичном осмотре у патологоанатома — благо доктора Стрельцова знал еще со студенческой скамьи.

У полковника было правило — узнавать о происшествиях раньше всех. Все дежурные знали: если что случилось, доложи сначала Булдакову, а потом уже — в оперативный отдел. Полковник любил классифицировать совершенные преступления. В свою очередь, Бестужев любил по словам полковника угадывать, что произошло, еще до того, как прочитает сводку.

С годами Бестужев понял, что в иерархии полковника было четыре типа преступлений. При этом полковник по определению был уверен, что его сотрудники не в состоянии раскрыть даже кражу велосипеда.

Первый тип назывался “Моя бабушка справилась бы за день”. К нему относились бытовуха, ограбление ларьков, кабацкий разгул и тому подобная полицейская рутина. К нему же относилась и уже упомянутая кража велосипеда, хотя на памяти Бестужева таких инцидентов в городе не наблюдалось уже лет десять.

Далее шли преступления посложнее — убийства, на которые было необходимо привлекать криминалистов, мошенничества, коррупционные дела… Список можно продолжать. Их Булдаков называл “Заведомый висяк”. Действительно, такие расследования длились не один месяц, и часто даже не доходили до суда — фигуранты либо погибали, либо откупались, либо не находились. Бестужев по возможности избегал таких дел, да и полковник особо не настаивал.

Тем более, что третий тип преступлений и составлял, собственно, хлеб капитана полиции Александра Бестужева. Он любил, когда Булдаков тихо-тихо скребся в дверь его кабинета, ласково интересовался, не занят ли капитан. И только потом — аккуратно, издалека начинал говорить о деле. А заканчивалось все всегда одинаково:

— Сань, ну ты же понимаешь, что кроме тебя с этим никто не справится. Не подведи старого друга.

Конечно, Бестужев старого друга не подводил и помогал тому раскрывать сложные преступления и двигаться по карьерной лестнице. К слову, именно ради таких дел, которые он окрестил как “Никто, кроме Сани”, капитан и пошел в полицию. Именно о таких преступлениях и таких раскрытиях он читал в затертых до дыр детективах в детстве. И свою работу он гордо именовал сыском. Ему очень нравилось это старое, теперь уже редко упоминаемое, русское слово.