За последние годы их дом почти не изменился. На кухне по-прежнему преобладали рабочие поверхности из огнеупорной пластмассы, а на полу лежал потертый линолеум. Ко всему этому в свое время присоединились стиральная машина и гигантский холодильник, породивший в их семье нешуточные разногласия. Вскоре монстра заменила миниатюрная, размерами не больше телевизора, но зато куда более эффективная версия. Однако даже радиоприемник выглядел тут как всеми забытый антиквариат, на который непременно найдутся покупатели во время благотворительной распродажи.

Эвелин включила его и стала вертеть ручку настройки. «Spandau Ballet» с композицией «Правда», Род Стюарт с его «Бэби Джейн»… Она наконец остановила выбор на блюзе Элтона Джона. Когда из динамика зазвучала знакомая мелодия, Эдди поднял голову и посмотрел на дом, и Эвелин спросила себя, слышит ли он песню. Женщина отодвинула пластинку жалюзи, чтобы выглянуть наружу, и заметила на ней слой пыли. Эвелин с грустью сказала себе, что теперь, когда следить за домом больше некому, он приходит в упадок. Да, подруга ее матери заглядывала сюда раз в неделю, чтобы проверить, все ли в порядке, но вряд ли можно было ожидать, что она станет вытирать пыль.

Эдди оказался ловким, умелым садовником. Эвелин с легкостью представляла, как он работал в поте лица и все больше и больше соответствовал идеалу настоящего мужчины в глазах ее матери. После того как Эвелин столкнулась с ним в «Мэйфэйр», еще одно совпадение показалось ей фатальным. «Я больше не стану с ним видеться, – сказала она себе. – Чудеса не случаются дважды».

Эвелин отпустила пластинку жалюзи, и та встала на место. Даже несмотря на включенное радио в доме царила какая-то сверхъестественная тишина. В каждой комнате жили призраки воспоминаний. В памяти у Эвелин одна за другой всплывали странные подробности, стежки и узоры, сплетавшиеся в гобелен ее детства: царапина на пластинке Марио Ланцы «Стань моей любимой», принадлежавшей ее отцу; скрипучая половица возле двери в ее спальню, и как она на цыпочках пробиралась мимо, возвращаясь домой после наступления «комендантского часа»; выцветшие желтые цветы на кромке овальных тарелок из обеденного сервиза. Пару раз Эвелин даже послышался окликающий ее голос матери. Она едва не отозвалась, но потом спохватилась, с тоской вспомнив, что мамы больше нет. Эвелин почти убедила себя в том, что не сможет вернуться сюда после ее смерти. Тем не менее, оказавшись здесь, она смогла лучше понять самое себя. Так бывало всегда.

Отойдя от окна, Эвелин переложила в холодильник продукты, из которых собиралась приготовить ужин. Местные крабы. Молодая картошка. Ломтики персика с малиновым сиропом и мороженым, которые в Лондоне никогда не бывали такими вкусными, как здесь. Эвелин отдавала себе отчет, что занимается привычными делами, избегая выходить во двор, в то время как Эдди проделывал то же самое снаружи: странный симбиоз для них обоих. И тут ей в голову пришла неожиданная мысль: «Если бы я не уехала отсюда, моя жизнь могла бы протекать именно так».

Эвелин мимоходом посмотрела на себя в зеркало. Тонкие правильные черты лица, зеленые глаза, яркость которых подчеркивала умело нанесенная тушь – единственный макияж, который она себе позволяла; ресницы драматически загибались кверху у висков. Густые темные брови, придававшие ее лицу выражение достоинства, как однажды признался ее старый приятель. С тех пор Эвелин их возненавидела. Но было в ее лице и кое-что еще – легкий румянец на щеках. Она снова выглядела так, будто жила полной жизнью.

Ровно в четыре пополудни Эдди постучал в дверь.

– Пожалуй, я на сегодня закончил.

Он окинул взглядом ее лицо и прическу, как если бы ее вид доставлял ему несказанное удовольствие. Много лет назад, танцуя с ним, Эвелин думала, что эти глаза невозможно разлюбить.

– Значит, ты вернешься через две недели? – спросила она, догадавшись по выражению его лица, что он до сих пор считает ее красавицей, и заливаясь румянцем при одной мысли об этом.

– Да, конечно. Полагаю, ты намерена продать этот дом.

Эвелин кивнула:

– Для этого я и приехала. Хочу немного оживить его, привести в порядок.

Даже в день своей свадьбы она вспоминала об Эдди. Нет, она не раскаивалась и не заливалась слезами; просто отдавала себе отчет в том, что навсегда закрывает дверь, которую так толком и не открыла. Нечто подобное пришло ей в голову и тогда, когда мама сообщила о женитьбе Эдди. «Будь что будет. Случиться может все что угодно. Но одно я знаю совершенно точно: нам с ним не быть вместе».

– Когда ты возвращаешься обратно в замок? – спросил Эдди.

– Я не живу в замке.

Он по-прежнему не сводил с нее влюбленных глаз.

– Мне казалось, что ты вышла замуж за графа.

Эвелин досадливо прищелкнула языком. Эдди всегда дразнил ее.

– Я не выходила замуж за графа.

Где были ее мозги, когда она так в них нуждалась? Уезжая отсюда, она стремилась к лучшей доле, как будто обитатели Северной Англии считались людьми второго сорта по сравнению с жителями остальных районов страны. Впрочем, не зря ведь бытует мнение, что тот, кто уехал, никогда не сможет загладить свою вину, так что обижаться ей было не на что.

– Ты сможешь приходить сюда до тех пор, пока я не найду покупателей? Или мне попросить об этом кого-нибудь еще?

В присутствии Эдди она как будто стала меньше ростом, а Эвелин не привыкла чувствовать себя маленькой.

Он нахмурился.

– Зачем тебе просить кого-нибудь еще?

– Незачем. Только если ты откажешься.

Эвелин отвела взгляд. Он поймет, что она немного переигрывает.

Когда же она снова взглянула Эдди в глаза, то увидела в них разочарование.

– Хорошо, – сказал он. – До встречи через две недели.

Он коротко кивнул ей и ушел.

– Тебе посылка, – сказал Мэттью, молодой развязный консьерж, когда в три часа пополудни Эвелин явилась на смену – за стойку регистрации в гостинице «Кларидж».

На двадцатый день рождения Эвелин бабушка вложила ей в ладонь свои немногочисленные сбережения и сказала:

– Ты можешь построить собственную жизнь так, как тебе хочется, а можешь спустить ее в унитаз. – Крепко, будто тисками, сжав пальцы Эвелин, она добавила: – Не проведи ее бесцельно.

Бабушка всегда хорошо ее понимала. Она ощущала во внучке непоседливость и беспокойство, которых не было у ее сверстниц. Эвелин была сыта по горло своим окружением. Уже с пятнадцати лет она начала посещать бары Ньюкасла и перепробовала несколько профессий, которые вполне удовлетворяли других девчонок – парикмахер-стажер, старшая официантка в чопорном ресторане при гостинице, продавщица парфюмерии в крупнейшем в округе универсаме, – но все это ее категорически не устраивало. Она попыталась поступить в колледж, но не добрала несколько баллов, и школа латинской грамматики оказалась недоступна для нее. В голове у Эвелин крутилась смутная идея насчет того, чтобы написать книгу, но стоило ей заикнуться об этом, как родственники сердито на нее прикрикивали, и она быстро научилась помалкивать о подобных глупостях.

Передавая ей букет, составленный из роскошных красных и белых роз, Мэттью нарочно задел пальцем ее грудь. Подумать только, а ведь, как только она здесь появилась, он ей понравился. Эвелин не знала, как поступить и что сказать, и потому предпочла сделать вид, будто ничего не заметила. Она прижимала к себе цветы, от благоухания которых кружилась голова. Ей не терпелось вскрыть маленький белый конверт с визитной карточкой.

– Это от Марка Уэстленда, – обиженно сообщил ей Мэттью, словно она сама должна была об этом догадаться. – Похоже, ты обзавелась очередным поклонником.

– Что? Жалеешь, что он не прислал их тебе? – огрызнулась Эвелин, умирая от желания спросить, кто же такой этот Марк Уэстленд. Но нет, такого удовольствия она Мэттью не доставит.

Эвелин вошла в комнату администрации и открыла конверт, задыхаясь от восторга и предвкушения. Неужели на нее обратила внимание какая-нибудь важная персона? А вдруг этот Марк в нее влюбится? С тех пор как Эвелин перебралась в Лондон и поселилась в квартире, которую удалось найти через третьи руки, вместе с пятью девчонками (жившими там еще до того, как она впервые задумалась о том, чтобы уехать с севера), Эвелин влачила существование, которое никак не соответствовало ее ожиданиям. До сих пор ей удавалось найти лишь работу за мизерную плату. Но не исключено, что теперь все изменится.