– Знаешь, я, может, и выгляжу молодо, но в жизни навидался всякого, и такое встретил впервые.

Адлер вспомнил, как на одном из банкетов Ласкин, или кто-то очень на него похожий, расхваливал себя, рассказывая о работе, и подумал, что на деле криминалист оказался не таким уж и крутым. Ощущая себя в его компании бо´льшим реалистом, он скептически спросил:

– Вы хоть пульс проверили?

– Нет.

– Знаешь, сколько раз я встречал «мертвецов», которые, стоит лишь до них дотронуться, как тут же вскакивают и убегают по кривой пьяной линии, бросаясь матерными словами?

– Ты завтракал?

Адлер на секунду остановился, бегло взглянул на часы.

– Обычно у меня поздний завтрак, чаще всего, это ужин.

– Это хорошо, – сказал Ласкин, встав перед хлевом.

Изнутри доносился едва слышный монотонный трещащий звук. Следователь некоторое время вслушивался, пытаясь определить источник звука.

– Здесь были следы, – продолжил криминалист, – но их уже замело снегом. Я приноровился включать свет, так что фонарик не понадобится. Хорошо хоть свиньи вышли, правда, некоторые умудрились выбежать и на улицу.

Не отводя взгляда от Адлера, внимательно изучающего темноту внутри, он клацнул выключатель. Адлер вздрогнул. Его руки невольно подпрыгнули вверх, а ноги шагнули назад. Сонные глаза пробудились и застыли на фигуре человека, подвешенного за ногу к поперечной балке напротив столба, у которого забивали скот. Другая нога покойника нарочно согнула и приставлена ступней к колену, образуя подобие четверки. Загустевшая кровь пропитала одежду и свисала нитью с опущенных рук до самой земли. Из-за нее первоначальный цвет рубашки определить было невозможно. Находящаяся прямо над телом череда болезненно-желтых ламп освещала его с ног до головы. Трещащий звук издавал трущийся о балку мясницкий крюк, с помощью которого мясника и подвесили.

Отвернувшись, Адлер почувствовал, как в его животе все скрутилось, но виду подавать не хотел. Опустив глаза, он несколько раз глубоко вздохнул, затем достал и подкурил сигарету.

– Пойдешь пульс проверять? – саркастично произнес Ласкин. – Честно говоря, я даже не уверен, что это мясник Томаш – ведь от его лица ничего не осталось, так что опознать будет не просто.

– Возможно, в картотеке есть его пальцы.

– Ага, лучше попроси их у свиней.

Адлер не до конца понял, что имеет в виду криминалист, но не решился уточнять о каких пальцах идет речь.

– Соседи?

– Только одна, да и то, не в своем уме. Говорит, что видела черного мужчину, одетого во все черное с черными глазами и все такое. По ее словам, он покинул двор то ли со стаей свиней, то ли верхом на свинье… я так и не понял, – сквозь хрипловатый смех он добавил. – Чую, протокол выйдет что надо!

Адлер достал блокнот с ручкой и нехотя вошел внутрь.

– Когда Вы приехали, свет был включен?

– Нет.

– Нужно снять отпечатки с выключателя. Надеюсь, Вы его не весь облапали. «Он мог специально выключить свет», – произнес он последнее тихо, точно говорил самому себе. – И специально оставить двери открытыми, но зачем?

«Выключатель, крепежи, балка», – записал он в столбик в блокнот.

Что еще?

Он аккуратно обошел дорожку, ведущую от тела к выходу, добавил в блокнот: «Следы ног». Углубившись внутрь спиной вперед, внимательно высматривая следы на полу, вдруг обнаружил себя уткнувшимся в столб для привязи перед забоем. Мясник находился совсем рядом, полицейский чувствовал этот запах места убийства. И подобно человеку, стоящему на краю обрыва с нетерпимой жаждой посмотреть вниз, даже если из-за этого можно сорваться, Адлер повернул голову к бездыханному телу и тут же отвернулся.

Ласкин, услышав кашель, заглянул в хлев.

– Все в порядке? – спросил он.

– Просто чудесно!

Кончики пальцев мертвеца отсутствовали. От запястий до земли тянулась порванная веревка.

«Пытал перед смертью, – записал Адлер в блокнот, и немного подумав, поставил знак вопроса. – Или связал после убийства? Зачем?» – и дважды подчеркнул.

Внимание привлекло нечто тонкое и извилистое, находящееся в замерзшей луже крови, кожи и волос, прямо под телом. Сверкающая полоска золотистого цвета. Почувствовав себя вороной, испытывающей слабость ко всему, что блестит, он поддел предмет кончиком ручки, поднял на уровень глаз: золотая цепочка с деформированным крестом.

«Почему ты согнут? – тихо сказал Адлер и осторожно поднял ворот рубашки мясника. В ту же секунду его настигло смятение: на шее ярко выраженные следы от удушения правой рукой, которые не спутать ни с чем. Точно такие же он видел полгода назад у парня, что пытался покончить жизнь самоубийством под Карловым мостом. – Это невозможно. Бессмыслица».

За спиной послышался неуверенный голос Ласкина:

– Там репортеры приехали. И откуда они все знают? Звонил Пчинский, сказал срочно закрывать двери в хлев, чтобы фотографы не снимали. Тут как раз светает, а с улицы обзор ого-го! Надеюсь, ты не против, – не дожидаясь ответной реакции, он взялся за край массивной двери и потянул ее на себя.

– Стой! – слишком поздно крикнул Адлер. Дверь захлопнулась, оградив комнату от неяркого света, идущего с улицы, в ту же секунду замолкли и лампы на потолке, оставив полицейского в темноте с мясником один на один.

Подбежав к двери, забыв об отпечатках, он взялся за рукоять и дернул ее на себя. Дверь не поддалась. Тогда он закричал.

– Ласкин, ты здесь?

– Да, что?

– Чертов придурок, свет включи!

Послышался звук клацающего выключателя.

– Заработал?

– Нет!

– Черт! Кажется, я провод дверью задел. Тут все на честном слове держится. Одну секунду, попробую открыть, – он толкнул двери, навалился так, что вся стенка заходила ходуном. – Не получается, боюсь обрушить этот сарай. У тебя фонарь с собой?

– Да.

– Посмотри, там нет задвижки?

Адлер достал фонарь дрожащими руками, посветил на дверь в упор.

– Нет тут ни черта!

– Ладно, держись, я сейчас схожу к машине, у водителя должен быть инструмент, – через дверь послышался смешок. – А ты пока никуда не уходи.

– Недоумок, – тихо произнес Адлер и почувствовал, как на ладони от соприкосновения с дверью осталось что-то липкое. Поднес ее к фонарю – кровь. Направил свет перед собой – на внутренней стороне двери и части стены, которую она закрывала, оказался какой-то рисунок. Полицейский медленно пятился, пока луч фонаря не осветил изображение полностью: круг, диаметром в полтора метра, а в центре – еще два небольших, расположенных в линию, очень близко друг к другу. Красный поросячий пятак.

После нескольких лет службы следователь был с мертвецами на короткой ноге, но к темноте так и не смог привыкнуть. К темноте звенящей, манящей, пьянящей и в данный момент что-то кусающей… Затаившийся до этого в загоне поросенок вышел, подошел к Томашу и попытался ртом дотянуться до его пальцев. Чувствуя, как ему становится все хуже и хуже, Адлер оперся на стену, согнулся. Его глаза непроизвольно закрылись. Около минуты пытался привести мысли в порядок, но безуспешно – ему хотелось убежать подальше отсюда.

Буйный ветер завывал в щелях. Во тьме ритмично трещал мясницкий крюк с подвешенным тяжелым телом. На мгновение следователь представил, что это мясник нарочно раскачивается, стараясь освободиться. Какой бы глупой и детской не казалась эта мысль, едва она появилась, избавиться от нее уже было невозможно. Оставшееся до прибытия помощи время ему пришлось выбирать между тем, чтобы светить фонарем на бездыханное тело и убеждаться в том, что оно неподвижно, или же погасить свет и, вслушиваясь в скрип, оставаться в неведении с надеждой на лучший исход.

Отпирая двери хлева с помощью домкрата и лома, Ласкин и не думал, что Адлер пребывает в ярости. Выскочив на улицу, следователь схватил обидчика за грудки, прижал его локтем к стенке и сквозь зубы сказал:

– Еще раз закроешь меня без света – в снегу закопаю.