– Не знаю, – ответил он. – Мне нужно отдохнуть.

– Хорошо, Дауд. Я оставлю Вашему врачу свои координаты. Если удастся что-то вспомнить – дайте знать.

* * *

Штатный патологоанатом полицейского отдела Феликс Гилевский не терпел посторонних глаз в прозекторской, потому старался держать двери в нее запертыми.

Кристоф Адлер был знаком с его повадками без малого три года, но до сих пор настораживался, когда Гилевский, пригласив к себе внутрь, запирал за ним двери на ключ.

– Что тут у нас? – спросил Адлер, указывая на обнаженное тело жертвы, найденной накануне под Карловым мостом, а теперь лежащее на металлическом столе. Голова и ноги неизвестного были накрыты простыней.

– Мужчина, возраст около 30 лет, рваная рана в районе грудной клетки и верней части брюшной полости. Смерть наступила от обширного повреждения внутренних органов, повлекшего кровопотерю. Сердце отсутствует. На запястье правой руки несколько глубоких шрамов.

– Он пытался вскрыть себе вены?

– Когда-то давно, в молодости. Но, очевидно, он не знал, что вены следует вскрывать вдоль, а не поперек.

Прозектор улыбнулся. Он часто улыбался. А из-за того, что большую часть времени он проводил в морге, улыбка его казалась всегда неуместной, потому у посетителей вместо положительных эмоций вызывала раздражение. Адлер догадывался, что это как-то связано с дорогостоящими зубными протезами, которые прозектору установили в прошлом году.

Гилевский продолжил:

– На голенях видны красные узлы – следствие продолжительной болезни туберкулезом. Полагаю, он устал сопротивляться и решил покончить с собой.

– Вы считаете это самоубийством? Нет ли у него следов на шее от механической асфиксии?

Гилевский быстро замигал, словно его заключение было итак очевидным и исчерпывающим и иных пояснений не требовало.

– Удушение? Пан Адлер, его добрая половина тела покрыта гематомой от удара, который он принял грудью. Если таковые следы и имелись, то сейчас мы едва ли их найдем.

Следователь неохотно посмотрел на округлую рану в груди потерпевшего, словно второго норовили проткнуть столбом.

– Чем можно нанести подобное ранение?

– На его коже остались остатки древесины. Полагаю, он не рассчитал и бросился с моста на ледорез. Кажется, позавчера была сильная вьюга, верно? Он мог его не увидеть сверху.

– Его могли сперва убить, а затем сбросить с моста?

Прозектор прищурил один глаз, сомнительно качнул головой.

– Как судебно-медицинский эксперт с 11-летним стажем могу сказать: человек нанести подобные увечья попросту не способен. К тому же в этом не было никакой необходимости: если бы не эта рана, этот несчастный скончался бы от переохлаждения, так и не добравшись до берега.

Тяжело вздохнув, Адлер направился к выходу. Голос Гилевского догнал его уже в коридоре.

– Кристоф, иногда мне кажется, что Вам не хватает работы. Не гоняйтесь за призраками, иначе призраки начнут гоняться за Вами.

Глубокой воскресной ночью, где-то вдали от центра, где картографы провели условную черту города, шагал насквозь продрогший мужчина. От мороза швы на его старом черном пальто дали трещину, рваные полы, спутавшись, тянулись до самой земли. Несмотря на холод, он старался держаться уверенно. Звон его каблуков, бьющих брусчатку, разносился по окрестностям эхом. Редкие загулявшиеся прохожие принимали его за тень, и лишь вглядевшись, узнавали в нем человека. Но скоро и они перестали ему попадаться.

Он шел, изредка останавливаясь, направляя взор в звездное небо, опутанное редким свинцом облаков. И глядя на звезды, он слышал их чудесные голоса. Ему хотелось закрыть глаза, чтобы глубже проникнуть в их песни, погрузиться в них, утонуть, раствориться и возродиться новым. Но звезды пели лишь тогда, когда он смотрел. Им нравилось его внимание.

Кто-то мог бы высокомерно сказать: «Да он психически больной!» Но странник знал наверняка: слышать звезды – это божественный дар, которого оказался достоин лишь он.

В близлежащих домах погасли огни, превратив окна в аллею зеркал. Странник видел в них свое отражение: бесформенная рослая фигура, увенчанная бледным лицом, на котором сияют красного цвета глаза. Глаза знающие, глаза жаждущие, глаза страждущие и пылающие. Он привыкнет к этим новым глазам. Скоро. А затем привыкнет и его милая Петра.

Весь город безропотно сдался на милость спокойным снам. Спали матери с детьми и бездетные, бедняки и богачи, трудолюбивые и лентяи, честные и лжецы… Спал и клошар в хромом переулке, прижимая к себе собаку, укрывшись мохнатым пледом, но его разбудил стук каблуков. Он встрепенулся, уселся, заботливо переложив морду пса с груди на колено, взял в руки табличку с надписью: «Даже одна монета способна сотворить чудо!»

– Не подбросишь мелочи, парень? – обратился старик туда, откуда доносились шаги.

Неизвестный остановился напротив:

– Я голый, прости, не сегодня, отец.

Старик подался вперед. Его округлые ноздри расширились, гулко вбирая воздух.

– От тебя скверно пахнет, ты болен?

– Нет, я просто смертельно устал, – отвечал спокойным голосом странник. – Неужели, мой вид тебя не пугает?

Бездомный поднял голову верх. Неяркий свет пьяной луны осветил его слепые глаза.

– Сынок, я не видел людей уже более десяти лет, да и те, кто мне был знаком, в воспоминаниях выглядят туманно. К тому же мало ли в мире страшных мужчин? «Вот приоденешься, и жизнь наладится», – произнес он мечтательно, точно в памяти его промчалось что-то ясное и прекрасное. – Раз тебе нечего мне предложить, тогда ступай домой. Кем бы ты ни был, ступай, а мне лучше выспаться.

– Блаженны сонливые, ибо скоро они уснут, – произнес странник с некоторым самолюбованием и наклонился. – Кем бы я ни был… а знаешь, кто я, отец?

– И кто же?

– Черный человек, – прошептал он.

Бездомный не смог вспомнить, что значат это имя, но оно оставило после себя дурное послевкусие. Он запрятал эти воспоминания вглубь чертогов разума, и не желал туда погружаться. Тем не менее, он настороженно вздрагивал, слыша удаляющиеся твердые шаги. И сердце его не покидала тревога, даже когда наступила тишина.

На другой улице странника остановил случайно пойманный им взгляд с витрины. На него смотрел манекен, наряженный в строгий костюм из магазина с вывеской «Почти новое». Странник приблизился и встал так, чтобы отражение его лица совпало с головой манекена. Около минуты он изучал наряд, кричащий своей дороговизной и серьезностью: темно-синяя ткань в лунном свете поразила его глубиной черноты, но на свету она переливалась, точно металл, а поблескивающая фурнитура напоминала тяжелые стальные заклепки.

Облюбовав «выкованный из железа» наряд, он сказал сам себе: «Старик прав: приоденешься, и жизнь наладится. Чем представительнее человек выглядит, тем больше он вызывает доверия».

Рослая фигура склонилась к земле, цепкие пальцы впились в обледеневшую брусчатку и вынули из нее один кирпич. Одно движение кисти наотмашь и снаряд вынес витрину. Зазвучала беспокойная сирена. Человек зашел внутрь, обнажился и примерил одежду. Теперь его образ в отражении зеркала принял четкие приятные очертания. На стенде с аксессуарами он прочитал совет: выберите галстук под цвет ваших глаз.

Ему не хотелось уходить. Колокол сирены показался приятным. Она звучала так громко, словно сообщала не о какой-то битой витрине, а предупреждала о пришествии чего-то великого. Или кого-то.

Его нога не чувствовала твердь бренной земли почти 3 десятилетия, а теперь он вернулся, и вместе с ним вернулась к жизни и его прежняя цель: найти свою подругу Петру. Но перед тем как вернуться к ее поискам, ему нужна встреча с одним старым знакомым, единственным, способным навредить его миссии по воссоединению.

Странник жаждал, чтобы Петра узнала о его возвращении, узнала, и как можно скорее. Вспомнила, признала, сдалась на его милость, склонившись к ногам. Он перешагнул через разбитые стекла витрины и продолжил свой путь под песни сладкоголосых звезд. Разрушающий, преступающий, но он и есть созидающий.