– Вот это да… Ты заночевать решила?

Не настолько он оказался усталым, чтобы не поязвить. Я решила ответить тем же.

– Как и ты, я смотрю?

Двери захлопнулись. Мы поехали вниз.

– Элин, а если честно, какого рожна ты каждый день торчишь здесь до ночи? Ты на меня не смотри – я еще тот фанатик, ты же меня знаешь. А с тобой вот явно что-то не так.

– Да брось, Жень, все со мной так. Ты же знаешь, у нас французы, все на головах ходят, пытаясь заполучить их в партнеры. Все соки выжимают.

– Вот пусть из себя и выжимают. Тебе-то это зачем?

Лифт остановился. Мы вышли и медленно побрели через холл к выходу.

– Элин, серьезно, тебе, может, работу поменять? С твоим руководством хорошего не жди.

– Жень, ты не понимаешь…

– Да что я не понимаю?! Ты сама говорила, что у тебя начальник псих.

– Только один. Остальные нормальные.

Женька тяжело вздохнул.

– Не знаю… Тебе, конечно, решать, но думать надо больше о себе. Ты можешь здесь хоть день и ночь сидеть, они этого не оценят.

– А я не для них делаю.

Я знала, что он был прав, но не хотела вступать в бессмысленную полемику. Мне нравился Женька, я знала, что он говорил от души. Он все делал от души. Именно поэтому я не хотела все портить.

– Ладно, я пойду. Очень устала.

– Да, я тоже.

– Пока?

– Пока.

Я двинулась к выходу, когда он вдруг снова окликнул меня.

– Элин, я видел этих французов. Мне кажется, еще те козлы. Не доверяй им.

На это я ничего не ответила, распахнув дверь навстречу пронзительному ночному ветру.

Видимо, в тот день французам решили продемонстрировать всю мощь русского веселья и гостеприимства, к тому же был повод – день рождения Софьи. Думаю, она сама не была в восторге от этой идеи. Мало кто был бы рад оказаться на ее месте. Но отдел маркетинга постарался на славу. К счастью, без меня. Когда я приехала в офис (было около полудня, поскольку я задержалась в банке по поручению Фридмана), везде порхали разноцветные шарики, маленькие столики были сплошь заставлены бутербродами и вазочками с ветчиной, красной рыбой и, конечно, икрой. Шум повысился на несколько децибелов, кто-то даже негромко включил музыку. Я еле нашла Настю во всей этой суматохе.

– Что тут происходит? Хотят закатить пир горой?

– Да! Причем прямо сейчас.

– Да ладно. И их не волнует, что французы подумают?

– Видимо, как раз это их и волнует. Точнее, его. Элин, – она подошла ко мне поближе и понизила голос, – такое чувство, что Сладков совсем с катушек слетел. Может, от него баба ушла? Очередная…

– Замолчи, а то еще услышит…

Она не сдержалась и прыснула от смеха.

– Он сейчас ничего не услышит, если это сказано не по-французски. Ты бы видела, как он вокруг старикана вертится.

– Какого старикана?

– Ну тот с бородкой, полуседой.

– А, Жерар Буке, кажется. А зачем он ему? Он ничего не решает.

– Он говорит, что все финансы в его руках. Типа он как регент при молодом принце. Ты слышала, какой бред?

– За соломинку хватается.

– А ты бы видела, как Марэ на него посмотрел – с таким презрением. Он, наверно, хохочет в глубине души, глядя на это.

Я сомневалась, мог ли Марэ вообще хохотать. Не могла представить его смеющимся. Но я согласилась с Настей. Я часто ловила его взгляд, когда он был обращен на кого-то другого. Всегда равнодушный, холодно-отчужденный и презрительный. Я думаю, либо ему было все равно, либо он презирал многих из своего окружения настолько, что даже слова были лишними.

День был не рабочим, а вечером начались бурные поздравления. Софье купили подарок – огромный букет цветов и большую антикварную шкатулку, которая – я была уверена – была ей совсем не нужна. Конечно, ее врожденная интеллигентность не позволила показать это, но выражение лица сказало мне о многом.

Почти весь вечер мы с Лео не сказали друг другу ни слова. Нет, мы не избегали друг друга, не отводили глаз, просто играли свои незатейливые роли: если нас что-то и связывало, то исключительно деловые отношения, а на вечеринке деловым людям говорить не о чем, кроме погоды и футбола. Сначала он стоял в стороне, лишь время от времени перекидываясь парой слов со своими коллегами. Один раз он подошел к Фридману и что-то быстро сказал ему. А в другой момент я случайно поймала на себе его взгляд – в общем-то, такой же, как всегда, но мне показалось, что на этот раз в нем было чуть меньше безразличия.

Я помню, как в разгаре всеобщего веселья у меня завибрировал телефон. В поисках наиболее тихого места я забралась в кладовку с канцелярскими принадлежностями. Только захлопнув дверь, я смогла расслышать, кто звонит. Это мама спрашивала, смогу ли я завтра встретить в аэропорту тетю Нону (это была не совсем родственница, но в нашей семье ее почему-то всегда называли именно так). Я обещала, что очень постараюсь и, отключив телефон, распахнула дверь… и чуть не налетела на Сладкова. Он был пьян. Сильно пьян, судя по цвету его лица и выражению глаз. Мне вдруг сразу стало жутко от догадки, почему он игнорировал меня весь день и весь вечер. Он выжидал.

– Элиночка…

Его язык заплетался. Я пыталась отодвинуть его, чтобы выйти и убежать, но тут поняла, что он схватил меня и заталкивает обратно в кладовку. В тот момент я действительно испугалась – то ли оказаться запертой в тесном и темном помещении с недостатком воздуха, то ли того, что он может позволить себе… Я осознала, что, скорее, боюсь последнего, когда он стал шарить руками по моему телу, а его жадный рот пытался найти мои губы. Мне казалось, что я даже не могу кричать, потому что любой крик растворялся в этой тесной темноте, не успев вырваться… Изо всех сил я попыталась закричать, но у меня вырвался лишь сдавленный всхлип.

Поэтому когда кто-то резко дернул ручку и распахнул дверь в кладовку, я несколько секунд не могла осознать, что я больше не пленница. А потом кто-то резко встряхнул Игоря, схватив за ворот помятой, полумокрой рубашки, и со всей силы, как мне показалось, толкнул о стенку. Только когда я услышала пару нецензурных слов по-французски, до меня дошло, что это Лео. Игорь был раза в два здоровее, но когда Лео еще раз встряхнул его, я поразилась силе, с которой он это сделал. Я буквально замерла на месте: я стояла и смотрела, как Лео чуть ли не душит Сладкова прямо здесь, на моих глазах. И я никак не могла определиться, что мне делать – радоваться, что он оказался здесь в этот самый миг, или умолять его перестать душить Игоря и просто отпустить.

– Мразь… Ублюдок…

– Перестань, пожалуйста, отпусти его!

До него как будто тоже не сразу доходил смысл происходящего, он будто не слышал, что я ему говорю. Нет, кричу. Потом он все-таки отпустил его, и тот буквально уполз прочь, проклиная нас обоих, назвав меня французской шлюхой, а его спесивым ублюдком. Но он ушел. Мы просто стояли молча, прислонившись к холодной стене, и глубоко дышали. А потом он взглянул на меня, провел рукой по моей горячей щеке и ушел.

Вечером я позвонила своей лучшей подруге Кате.

– Элин, прямо детектив какой-то… Они там вообще адекватные?

– Иногда начинаю всерьез сомневаться… Временами кажется, что это вовсе не сотрудничество, а противостояние – кто кого.

– Да, главное – не оказаться между ними в самый неподходящий момент. А ты, насколько я знаю, в этом мастер…

– Давай сегодня поужинаем вместе.

Все это было преступно. Сидеть вдвоем вот так молча за одним столиком в кафе за углом бизнес-центра, в котором находился наш офис. Смотреть в глаза. Молчать или говорить о чем-то – неважно. Если бы кто-то из моих коллег увидел нас в тот момент, он мог бы подумать, что я сливаю коммерческую тайну. Пусть мы должны были вот-вот стать официальными партнерами, тем не менее, мы еще ими не стали. К тому же огромное количество информации не подлежало разглашению. В какой-то степени, общаясь с ним, я ходила по тонкому канату, протянутому над бездной. Я заставляла себя анализировать каждое слово, которое собиралась произнести. Даже тогда, в дружеской беседе… Да, мы сидели за одним столиком в кафе за углом и просто болтали. Не как друзья – мы никогда ими не были, и я чувствовала – не будем. Но в тот день разговор шел как-то на удивление легко.