– Ну, как бы так… Это, понимаете ли, такой политический ход. Выгода от пиара. Он же в президенты баллотируется, а тут раз… И такой интереснейший джокер.

– Ты о чем это? Не понимаю я, – забеспокоилась Исида, почуяв в тоне Архипова неприятную кислую заумь.

– Ну, глядите сами. У больших минимум два процента голосов плюс сочувствующие… ещё процентов пять. Хитёр! Ох, хитёр! – Архипов довольно откинулся на кучке набросанной ветоши и тоненько расхохотался. – Бабуля из саратовской резервации. Старушка. Большая. Настоящая. С мешком подарков. Прямо Бабушка Мороз. Хитёр! Ох, хитер! Вот всё и сложилось… А я-то всё голову ломал, никак понять не мог… Вы только не огорчайтесь, Исида Павловна. Постарайтесь понять. Это политика. Тонкий расчет… Вы тут совершенно ни при чем.

Исида промолчала. Подкинула в печь сырой щепы, молча поднялась и вышла на улицу. Луна, бокастая, лупоглазая и наглая, заливала ярко-жёлтым снег и крыши ещё крепких домов. Пустых. Брошенных. Никому давно уже не нужных больших домов. Когда Исида через четверть часа вернулась в дом, Архипов уже спал. Она подняла его, растрясла хорошенько и, чтобы старик уж окончательно протрезвел, вытащила на улицу и сунула с головой в сугроб. Несколько раз.

– Что вы… Вот зачем? К чему это, Исида Павловна? – визгливо возмущался нан, болтая в воздухе босыми (обувать его Исида не стала) ножками. – Варварство какое-то, право слово.

– Слушай сюда! Ты ведь нанонах? Хороший нанонах, да? Ушлый нанонах, раз до сих пор живой и невредимый? Так? – повторяла Исида, словно заведённая. И всё теребила старика, будто хотела выпотрошить, как того кочета. – Туда-сюда бродишь? Людей всяких больших наружу вытаскиваешь? Ведь вытаскиваешь же? Отвечай, мухоморка!

– Да, да! Я – нанонах. Да! Вытаскиваю! Исида Павловна! Прекратите! Прекратите же!

– Я ведь гостинчики… Понимаешь? Ливера бычьего, самогон… Хороший самогон! На праздники, по-человечески. Семьей.

– Отличный самогон… Да. Нанонах я… Оставьте уже меня в покое! – Архипов пытался что-то лепетать, но Исида не успокаивалась.

– Так вытащи и меня, нанонах! Не верю ни слову твоему поганому, а правды всё ж хочу! Вытащи! Пока не вытащишь – клянусь, шагу отсюда не ступлю! Сдохнем тут вместе! Маленькой хочу я быть! Мааа-ленькооой!

Выпалила – и сдулась вдруг вся. Словно из большой старухи превратилась в истерзанный неумелой хозяйкой комок теста. Ноздрястый, серый, никчёмный.

– Исида Павловна, милая моя… – Архипов схватился ладошками за голову и зажмурился. – Я вас, разумеется, понял, но это невозможно. Лет вам сколько?

– Семьдесят семь! Вытащи!

– Невозможно, голубушка. До тридцати ещё туда-сюда, а после объективно никак. Вы поймите верно, Исида Павловна. Вы не просто нано-резистентны, вы уже психологически и физиологически срослись…

– Правды хочу! Клялся сам, что вечный мой должник!

– О господи! Воля ваша… Сделаю, что могу. Только не говорите, что я не предупреждал.

День, другой, третий… Неделя.

Архипов за эти короткие дни и долгие ночи осунулся, истоньшился. Стал, словно серая трухлявая щепка. Исида же внешне ничуть не изменилась. И вела себя обычно. Поднималась с рассветом, топила печь, громыхала кастрюльками, стряпала кой-какое варево, делила на двоих. Потом садилась к окну и ждала, когда Архипов проснётся, наспех позавтракает, напялит на себя красную тюбетейку и начнет говорить. Спроси кто-нибудь Исиду, о чем точно говорил нанонах Архипов – вряд ли смогла бы она ответить. Она словно отключилась от реальности. И только изредка вдруг зачем-то цапала с подоконника тощий сидор, оглаживала его, нащупывая двухлитровую початую бутыль.

Рождественские ночи в Подмосковье обычно ясные. Звездные. Вот и эта удалась. Исида глядела на небо, и казалось ей, что смотрит она на глянцевую маленькую открыточку и что вот-вот слетит к ней прямо на ладони маленькая хвостатая звезда и осветит всё вокруг волшебным своим сиянием.

– …Необходимо осознать. Сказать себе. Признаться. Вы слышите меня, Исида Павловна? Именно сейчас… – нанонах Архипов сидел на её коленях и глядел… всё глядел снизу вверх слезящимися крошечными глазками.

«Как крысеныш. Гадость-то какая. Тьфу», – поморщилась Исида и с трудом удержалась, чтоб не скинуть нана прямо на пол.

– Слышите… Повторяйте за мной.

Исида очнулась. Сбросила с себя звездный разноцветный морок.

– Что, а?

– Повторяйте. Медленно. Отчётливо. Я – маленькая. Я – очень маленькая. Мне нравится быть маленькой. Мне не страшно быть маленькой. Мне не страшно.

– Маленькая… – Исида подняла к глазам огромные ладони. Вгляделась в каждый свой палец. Ногти розовые, плоские, большие… Руки хорошие. Крепкие. Настоящие.

– Я маленькая… Мне не страшно. Мне не страшно! Я могу быть собой! Повторяйте же! Это важно!

– Я маленькая! Маленькая! Мале…мааа…. Неее… Собааойй. Неааа! Мааа…

Если бы кто-нибудь в эту рождественскую звёздную ночь очутился в Бронницах и заглянул бы в крошечное окошко заброшенной старой бани, вряд ли смог бы он забыть увиденное. Неуклюжий, гигантский (сейчас таких уже не производят) экзоробот бился в конвульсиях на деревянном полу, лопаясь экзодермой по диафрагме, а рядом с ним сидел на корточках и, кажется, плакал пожилой измученный нан в красной тюбетейке.

Они добрались до Наносквы только к середине марта. Исхудавшие, истерзанные, некрасивые. Маленькие.

Смешно ведь, но Исида так и не бросила початую бутыль самогона. Смастерила из бывшей своей калоши волокушу и тащила её по насту за собой все эти оставшиеся сорок километров, не обращая внимания ни на усталость своего дурно приспособленного к самостоятельному движению тела, и на бесконечное брюзжание Архипова.

– Гостинец нужен. Пусть будет. Положено так.

Архипов качал головой, ругался, но скорее по привычке. Конечно же, он понимал, что ей сейчас нужно что-то из прошлой большой жизни. Что-то тоже большое. Привычное. Нестрашное.

Экзоскелет «Большая Исида» они оставили в Бронницах, уронили прямо в сугроб, как есть в полушубке, шали крест-накрест и жёлтом рогатом платке, предусмотрительно разрядив батареи. Исида не хотела, чтобы её тело… то, что она семьдесят с лишним лет считала своим телом… бродило ещё с полгода неприкаянным шатуном по подмосковным лесам.

– Вижу, что держитесь молодцом. Но не жалеете, Исида Павловна? – Архипов с изумлением и восторгом Пигмалиона разглядывал сморщенную нанобабушку, совсем не похожую на уже привычный глазу экзоскелет. Исида маленькая, та, что все эти годы пряталась от большого мира в голове Исиды большой, неожиданно оказалась тоненькой, седой и большеглазой, словно испуганный эльф. Как такое эфемерное существо могло все эти годы управлять брутальным сложным механизмом? И откуда нашлись у неё силы именно сейчас избавиться от многолетней нанофобии? Почему? Нанонах Архипов не мог, да и не хотел искать ответа. Он смертельно от всего этого устал.

«Дорогая Сонечка, маленьким быть, оказывается, так невыносимо для моей психики, что я решился навсегда перебраться из Питера в резервацию. Надеюсь, когда-нибудь ты простишь меня за мой выбор», – из неопубликованной переписки писателя-фантаста Вадима Тревожного.

«Не все смогли справиться с последствиями всеобщей нанонизации. У двух – двух с половиной процентов нанонизированного населения планеты обнаружилась неизлечимая нанофобия (она же нано-резистенция) – психическая неспособность к дальнейшему существованию в новоприобретенных габаритах. Решение проблемы – размещение нанофобных (резистентных) особей внутри мутирующих экзоскелетов стандартных (привычных) человеческих габаритов и переселение их в специально созданные зоны – сельхоз-резервации». – Оттуда же.

Исида сидела в зале ожидания Казанского (большого) вокзала. Забравшись целиком в пластиковое кресло, обняв бутылку с самогоном, испуганная, бестолковая… Архипов предложил ей сперва реабилитацию, потом пожить какое-то время у него в Измайлово, но она отказалась.