Драупади еще больше почувствовала лед в своей душе.

– Кто ты? – выдавила она из себя.

– Я та, кого ты звала на помощь.

Драупади не было время удивляться, она была замучена и истощена.

– Великая Мать?

Это женщина кивнула, не хлопоча об ответе.

Наступила мучительная пауза. Драупади чувствовала, как сознание уплывает от нее. В полусне, полуреальности, цепкий покой завладевал ей, хотя и чувствовала, что горячее сердце бьется в ее груди и хочет жить. Темнело в глазах, но звуки она слышала хорошо. И вдруг она в одну секунду увидела мерзкие тени, которые прыгали и смеялись. Эти существа не показывались из теней, но этого было достаточно, чтобы привести в ужас. Потом послышался гул, из тени вылез повозчик в черном плаще. Он скинул с головы капюшон. Глаза маленькие и злобные, ухмылка перекашивало лицо, длинные острые уши.

«А я тебя все жду и жду, тащу за тобой повозку. Думаю, когда ты захочешь на нее присесть и поехать к Яме. Он тебя давно ждет», – и он зычно и сардонически расхохотался, намекая на всю плачевность ее ситуации.

Глубокий вдох. Она вернулась в сознание. Перед ней так и стояла надменная женщина, не шелохнувшись, наблюдая за ее мучениями с позиции истукана.

– Помоги, – прошелестел голос Драупади.

От этого слова Великая Мать оживилась, глаза сверкнули, лицо обременилось скверной улыбкой, и движения были полны змеиного достоинства и грациозности. Она поднесла ко рту Драупади золотую чашу.

– Пей! – приказала Великая Мать. – Это вино.

Драупади посмотрела на содержимое чаши, это жидкость походило больше на кровь, чем на вино. В ней зародилось сомнение, но требование Великой Матери не давали выбора, и она выпила. Почувствовала себя сразу лучше.

– Что это?

– Вечная смерть! Бери ее!

Через секунду извозчик, которого она видела в полузабытье, с торжествующим хохотом ворвался в зыбкую реальность и схватил Драупади за волосы и потащил за собой. Она визжала от боли и страха, исчезая в тени. Еще долго эхом неслись ее крики и хохот извозчика.

Завыла собака, и ее вой дошел до ушей братьев, несмотря на посторонний шум ветра. Они обернулись одновременно, и увидели, что Драупади лежит, свернувшись калачиком, синяя, замерзшая, мертвая.

Они, молча, подошли к ней, обступили ее и еще долго никто не мог проронить ни слова или шевельнуться. Потом, не сговариваясь, начали искать камни, чтобы прикрыть тело своей верной жены. Быстро, ее бывшее трепетное тело скрылось под курганом камней.

– Мы здесь все передохнем, – с яростью и нелицеприятностью начал Бхима, как обычно, не имея возможности унять свой нрав, – и знать об этом не будем, ни сном, ни духом! Убираться отсюда надо!

Юдхиштхира сдержанно заявил:

– Есть еще возможность повернуть обратно, брат. Это мой путь, не ваш, и только ваша свободная воля заставила пойти со мной. Драупади была верной женой, сестрой, другом, и ее смерть для меня боль в душе, я так же страдаю, как и все вы. Но моя решимость пойти до конца пути – не поколебалась. Ничто не может меня остановить, кроме моей смерти, и даже после нее я буду идти вперед.

Подал голос суровый и немногословный Арджуна.

– Что там? Почему именно Гималаи? Неужели идешь к Индре?

– Да, к нему, чтобы идти дальше по пути дхармы, по пути справедливости, к небу. Без Индры это сделать невозможно!

Все призадумались. Наконец голос подал Юдхиштхира.

– Кто идет со мной – пусть идет! Кто не хочет идти – выбирайте свой путь сами! Но если идете, чтобы не было никаких колебаний, мы больше не оборачиваемся! Если случилось с кем-то из нас неприятность, отстал, сорвался со скалы, погиб – мы не оборачиваемся, идем дальше до самого конца! Согласны вы или нет – решать вам, а я пошел, я чувствую, что мой конец близок.

Побрел дальше и, не проронив больше ни слова, взял свой посох, и снова начал подниматься вверх. Братья переглянулись между собой, никто не хотел отступать, но чем ближе они были к вершине, тем безумнее казалась эта идея. Они пошли дальше, как всегда, старшинство решило все, так было и с войной, которой повинен был сам Юдхиштхира.

Сколько они шли, было неизвестно. Но время в горах тянулось по-особому, казалось, время остановилось вокруг, а внутри стареешь неимоверно быстро. Действительность тоже отличалась от земной, равниной. Дышалось тут тяжело, приходили странные мысли и идеи, о которых никогда не задумываешься. И ощущения тоже были странными, словно невидимая сила, без векторная, пыталась одолеть непрошенных гостей.

На вершине все становилось в позицию неопределенности и сумбура. Рука казалось ни рукой, а если рукой – то чьей рукой, а если и моя – то, что она может. И это рука, которая была присоединена к телу, так тщательно анализировалась, обыгрывались всякие гипотетические ситуации, ставились условия, проводилась тщетная и никому ненужная теоретическая дискуссия с самим собой.

Близнецы подустали. Один выдыхался, другой ждал, и наоборот. И они делали два раза больше остановок. Братья были отражениями друг друга, даже в усталости, но внутри такие разные. Никул был уравновешен, спокоен, разумен. Он глубоко мыслил, и вывести его на эмоции, и на спонтанные действия было невозможно. Достаточно умен и хитер, сильный боец. А вот брат Сахадева, был по отношению к нему слабым звеном. Вспыльчив, неуемен, остр на слово, горазд для драк и распрей, цинично прямолинейный и нахально самоуверен. В нем жили решительность и гордость, которую он демонстрировал. Его можно было назвать умным человеком, как и его брата, но эмоции застилали ему глаза, и часто он не соображал, что говорит и что делает. Сахадева можно было назвать независимым духом, если бы он не был так безумен.

Сахадева душила злоба и слабость. Он нервничал. Ему хотелось повернуть назад, потому что понял, здесь он для себя ничего не найдет. Но Никул беззаветно верил Юдхиштхире и шел за ним, следуя долгу, хотя это было сумасшествием. А Сахадева понимал, что без брата он никто, он погибнет без него. Любой асур, который захочет испробовать его плоти, одолеет его. Он чувствовал себя всего лишь половиной целого, если разорвать целое, что приобретет половина, а что потеряет? Но, не смотря на все страхи и суждения, он произнес:

– Я больше никуда не пойду, брат! С меня хватит безумия Юдхиштхиры, больше я поддерживать его в этом не буду! Дальше ничего нас впереди не ждет! Ты со мной?

Никул внимательно посмотрел на него. Он все понял, куда ведёт его брат, и что он хочет. Уловки, которые он перед ним пытался представить, были детской игрой, и тот легко догадался, зачем он так сказал, и вообще, куда этот разговор клонится.

– Нет, не пойду я с тобой. Пойду за своим старшим братом, и выполню перед ним свой долг!

Сахадева заскрипел зубами.

– Я твой брат! Роднее нет у тебя человека! Я твой единоутробный брат, у нас одна внешность, и ты хочешь отказаться от меня, ради непонятного долга! Это и не долг, а какое-то безумие! Ты же не знаешь, что там! Может ради истины, к которой нас ведет Юдхиштхира, вовсе не является истиной, может быть, это хуже любой правды! А вдруг туда, куда мы идем, ждет участь хуже асура, хуже любой лютой смерти! Ты не думал об этом? А ты все говоришь о долге? Что это за долг перед братом? Мы и так натворили много чего из-за него, и не знаешь, в следующей жизни превратишься в бабочку или в слизня, участь брахманов нас точно не ждет!

Никул хладнокровно слушал его и молчал. Потом заговорил.

– Чтобы нас там не ждало, долг и честь превыше всего. Каждый поступок отражается на нашей карме, и слово тоже. Если мы решили идти, надо идти до конца, не отступая. Теперь уже поздно, надо было думать об этом с самого начала, когда мы соглашались на это! Пойми, может быть, ты и прав, нас не ждет ничего хорошего, а вдруг наша помощь будет нужна братьям, и не будет только нас, чтобы помочь избежать участи Драупади!

– Ему не нужна помощь, ты что не слышал? А про Драупади ты вспомнил к месту, а как на счёт нее? Он отнеся к ней, как будто она для него ничего не значит! Ведь она была верная и добрая, и всегда меня успокаивала только одним видом! Он хочет быть один! Ему вообще никто не нужен