Света весело расцеловалась с Ритой, та тоже не отставала от моей жены. Мне показалось, что это как-то неуместно в данной ситуации, но промолчал. Иногда в таких ситуациях я не узнавал сам себя. Когда я женился на Свете и находился рядом с ней, я всегда вел себя сдержанно и не разговорчиво, что претило моей натуре.

Затем Рита поздоровалась со мной.

– Что там? Как Митя? – с участием спросила Света, и вперив жадный взгляд в нее.

– Все нормально, – довольно проговорила она. – Сегодня звонила маме. Чувствует себя в порядке. Его не тошнит, голова, говорит, что не болит. Говорят пока вялый, и давление немного повышенное. Температуры нет. С рукой тоже все в порядке. Скучает…

– То есть ничего серьезного, – бодро сказала Света, глаза ее сверкали озорством и искренней радостью, что все благополучно обошлось, хотя мне показалось, что радость была впереди мысли о здоровье Мити, и это меня почему-то покоробило, словно увидел свое лицемерие в ней.

– Конечно, ничего серьезного, – выпалила Рита, наигранно возмущаясь. – Разве я оставила бы сына в тяжелый момент! Нет, конечно! За ним и мама неплохо присматривает, к тому же она души в нем не чает. Еще она хотела пообщаться, тогда пусть общается сколько угодно. Я хоть немножко приду в себя, а то и так уже выбилась из сил с этим бытом, отдохну…

–Понятно, дорогая. Ну пойдем…

–Пойдем.

Мы пошли через фойе, разделись в гардеробе, и пошли к лифту. Все это время на меня мало обращали внимания, я, кстати, был безмерно этому рад, не хотел, чтобы ко мне приставали, и вообще не особо хотелось здесь находиться, но мне приходилось. Тем временем, как я был замкнут в своих раздумьях, разговор продолжался.

– Что там Женя? – осторожно спросила Света, с подобострастным вниманием вперила свои глаза.

– Ой, не говори мне о нем, – презрительно проговорила она. – Мы с ним уже неделю не разговариваем. Это все было из-за него, что Митя попал в больницу. Если бы не устроил весь этот скандал, и не выводил меня из себя, может быть, мы уберегли бы Митю.

Я вздохнул. Бабские разговоры это было страшное дело, особенно когда тема была ненова, и уже на тысячу раз пережевывалась. Рита в первый же день, позвонила Свете, и все ей рассказала, не понимал только зачем воду в ступе толочь, одно и то же по несколько раз, при этом трагически вздыхать и напускать на себя туманную и сумрачную рациональность, еще более структурируя историю не такой, какой она на самом деле являлась изначально.

– Знаешь, он мне уже надоел, ничего не понимает и не хочет понимать, все для себя. Будет себя так вести, я с ним расстанусь. Нечего со мной так вести я не с помойки подобрана, имею свои чувства и свое достоинство. .. Я так и сказала его матери, когда она хотела нас померить, я прямо ей в лицо сказала через скайп, что это ее дорогой Женя виноват, что чуть не убил Митю, и что постоянно доводит меня. Ты бы ее видела, как это стерва, недовольно глядела на меня, фыркала и поджимала губы, особенно когда услышала, что он меня ещё и ударил. А сказать ей нечего, стыдно за сынка, косячит напропалую… Вот и все, ну ничего, он у меня будет ползать на коленях…

А Света охотно кивала и поддакивала, и это меня начало раздражать, это подхалимство и лизоблюдство, словно у моей Светы не было своего мнения, и как будто она не умнее этой дуры, Риты, которая не следит ни за языком, ни за своими манерами.

– Ха, а он так к Мите и не заезжал, как узнал, что мама лежит вместе с ним. Даже дома не появлялся два дня, пьянствовал где-то со своими друзьями придурками. Говорил, что сегодня к Мите придет, посмотрим, как он выполнит свое обещание. – На ее лице отразилось злорадство. – Утром куда-то уполз, и нет от него ни звонка, ни привета… Трепло, что еще можно сказать…

Света заржала, словно она находилась в баре, а не в больнице, это был ни ее смех, ни ее движения, ни ее поведение. С ней произошла, непонятная мне, метаморфоза, из свободомыслящей, независимой и энергичной женщины, превратилась в ведомую бабенку, восторгающейся своей хозяйкой. Мне стало противно, и это раздражало все больше, особенно когда не понимаешь, как за короткое время твоя женщина так изменилась, или она была всегда такой, только я этого не замечал, или она всегда вела так с подругами. Нет, я видел ее вместе с подругами, такая мерзкая угодливость не проявлялась.

Мы поднялись на лифте, на пятый этаж, вышли, прошли по серому и пошарканному коридору. Подошли к ближайшей двери палаты 511, без стука вошли. В палате были две кровати, но одна была свободна, как я понял, она была куплена. Довольно чистая палата, со всеми удобствами. Самое интересное, на той пустой койке, где была аккуратно заправлена, сидела теща с грозным видом, перед ней стоял Женя с опущенной головой. Он ничего не говорил, плотно сжав губы до синевы, и весь бледный: толи от сдержанного гнева, толи от бессилия. Он явно ничего не мог изменить, а может быть, ему действительно было стыдно, его лицо непонятно, что выражало, оно было мраморным.

Рядом с Женей стоял Серега. Ему было еще больше неудобно, перед ним развернулась неприглядная сцена. Он видно рад бы уйти, но не решался, ему не хотелось лишний раз акцентировать на себе внимание, поэтому он стоял, как изваяние, и пока теща отчитывала своего зятя, и не отводила от него взгляда, то Серега еще больше пытался слиться с интерьером палаты.

Митя тем временем играл с большим грузовиком, потом как выяснилось, подаренным его отцом, и изредка и с любопытством поглядывал на взрослых, которые разбирались между собой.

Когда мы зашли в помещение, все присутствующие уставились на нас. Этому неожиданному появлению обрадовался, наверное, только Серега, который тут же отошел в сторону от Жени и занял более безопасную позицию. Я, конечно, был удивлен присутствием Сереги, но затем все объяснилось. Серега был другом Жени, и тот уговорил его подвести на автомобиле к больнице, и даже сумел заставить его зайти вместе с ним в палату к сыну, что являлось для Сереги большой подставой.

Несмотря на появление мамы Риты, Митя не кинулся к ней, посмотрел на нее глубоко-проникновенным взглядом и дальше начал возиться с грузовиком. Губка у него немного изогнулась, как будто на язык попало что-то горькое, и немного на щечках появился румянец.

Рита удивилась такому поведению, и даже ехидство с ее лица исчезло, она глупо глядела на Митю. На лице застоялись удивление и растерянность.

Нина Григорьевна сдержанно улыбнулась нашему появлению.

– Рита пришла. Это хорошо, – немногословно заговорила она, видно было, что осталось напряжение после разговора с Женей. – Митя, иди, поздоровайся со всеми. Обними маму.

Она с изяществом встала, горделивая, смотрела свысока, и даже ее идеальная прямая осанка, говорила об ее характере и непоколебимой стойкости. Такая осанка или профессиональная, как у моделей, или у очень высокомерных и самовлюбленных людей.

Нина Григорьевна окинула меня со Светой взглядом и равнодушно поздоровалась. Мы с ней тоже поздоровались.

– Митя! Иди немедленно обними маму и поцелуй, – категорическим тоном приказала Нина Григорьевна.

Ребенок с готовностью встал и пошел обнимать, и целоваться, но в его движениях и поведении не было детской непосредственности, априорной любви. Митя нежно обнял и поцеловал Риту, но его холодное лицо не выражало никакой эмоциональной мимики, словно он все делал по принуждению. Не смотря на всю прохладность встречи, он прижался к Рите и уже не отходил.

– А я тут твоего мужа отчитываю, – небрежно начала Нина Григорьевна, и тут же приостановилась, ожидая реакции.

По ее выражению было видно, что ей нравится смятение на наших лицах. Это было так неприятно, у меня даже холодные мурашки пробежали по спине, и я непроизвольно поморщился. Другим тоже было неудобно, и смотрели куда угодно, только не на своего мучителя.

– Так вот, он мне клятвенно обещал исправиться и быть примерным семьянином. Так что Рита прости своего мужа, – с пренебрежительным великодушием сказала она. – Он молод, горяч, еще мало ума нажил, пока работают одни рефлексы. Ничего, мы его перевоспитаем. Не правда ли, Женечка, ты исправишься? – И широко улыбнулась ему, обнажая вежливую враждебность. – Будешь хорошим мужем, отцом, работником? Ведь я все правильно говорю?