Фанфаронов был бледным, а теперь стал прозрачнее ситца. Взял всю силу воли в кулак, начал выдавливать из себя слова, при этом густо покраснел, и казалось, что сейчас его хватит инсульт, так он был напряжен.

– Да, Нина Григорьевна, – разлепил он губы. – Я буду вести себя как надо…

Она пристально на него посмотрела, как будто говоря, что она ему не верит ни на йоту, и этого недостаточно, что он произнес.

Женя еще больше напрягся, но второй раз у него вышло более правдоподобно.

– Я все осознал и понял. – Потом повернулся к Рите. – Извини, Рита, больше такого не повторится. Я не хотел, чтобы все так произошло. Мы с твоей мамой все обсудили, и поняли друг друга. С этого дня все изменится.

Рита смотрела на него, поджав губы, из ее души выплескивались два начала, ехидство и что-то глубокое, может быть, жалость, может быть, сердобольность, или зачатки любви, а возможно, ни первое, ни второе, ни третье, а так тупоумное ситуативное превосходство, которая не радует, а всего лишь опустошает и укрепляет собственную правоту.

Рита ничего не сказала, только кивнула.

– А теперь разрешите вас покинуть на несколько минут.

Фанфаронов со всеми попрощался, поцеловал Митю и пошел прочь, оплеванный и униженный. Серега тоже неловко заторопился прощаться, и сам выбежал первый, не ожидая ответных прощаний и пожеланий.

Мне вдруг стало интересно, и я решил, тоже выйти, и сказал Свете, что скоро вернусь.

– Эй, парни, подождите меня! – крикнул я им.

Серега остановился, чтобы подождать меня, а Женя не обернулся и шел быстрым шагом вперед, игнорируя всех от обиды и злости. Он убегал от своего позора, от наворачивающихся ненавистных слез, которые так и не проступили, ему хотелось провалиться сквозь землю.

Фанфаронов по пути сорвал с себя бахилы и выкинул их прямо в коридоре. Бросил номерок гардеробщицы в руки, которая хотела его облаять, но увидев темно-лихорадочный взгляд, и звериный сардонический оскал, ретировалась, и пальто он получил так же, ему его швырнули. Зато гардеробщица оторвалась на нас с Серегой, облаяла и заявила, что таких бездарей и косоруких еще не видела. Серега начал с ней пререкаться, но я ее ласковых слов даже не заметил, уж слишком лихо захватило состояние, слишком он мне был интересен, я такого его никогда не видел. Быстро накинув на себя куртку, и догнал Фанфаронова около грязной лужайки, с древней скамейкой и широким тополем.

Схватил его за плечо.

– Хватит бежать. Куда ты бежишь?

– Отвали от меня, Артем. Отстань! – вырвался он в ярости.

Тут подбежал Серега.

– Артем прав, – подержал он меня, с таким видом, как будто все несчастья произошли не с Женей, а с ним. – Бабы все дуры, не стоют они нашего волнения…

Женя посмотрел на него исподлобья. Слова Сереги прозвучали слишком уж по-женски, и звучали глупо-забавно, но Женя, наверное, воспринял, как издевку. Но посмотрев на Серегу, он не выдержал и расхохотался, да так громко и скабрезно, и до того без радости, как безумец, что нам стало неловко перед окружающими.

Жесткий и неудержимый смех резко оборвался, как будто отрезали, его снова взяла обида и раздражение. Он опять весь надулся, засверкал своими черными глазами, глядя в пустоту.

Серега долго хлопал глазами, смотря на него, и тоже решил обидеться, просто не сказал больше ни слова, абстрагировался от всего. Атлетический мужик, под тридцать, с жестким характером, вел себя инфантильно, и был хуже истеричной женщины. Я бы рассмеялся, но не стал повторяться, к тому же это было вовсе не к месту.

Женя опять куда-то пошел. Я окликнул его. Остановился. Посмотрел на меня, ухмыльнулся.

– И все-таки, Серега прав. Все бабы дуры, и не только дуры, но и суки. – И в досаде пнул рядом стоящее дерево.

– Хватит тебе, Женя, сам виноват, – запальчиво вырвались слова у Сереги. Он не кричал, но бил своей речью, как бичом. – Никто же не заставлял тебя вступать в родство с Ритой и ее семейкой, сам влез в змеиное логово. Теперь расхлебывай…

– Ты не понимаешь! – эмоционально заговорил Женя. – Серега, у тебя не было семьи, не серьезных отношений. Привык жить с мамой, она тебе все готовит, убирает, сопли и жопу вытирает, а у меня все не так. Отца – нет, урод – отчим, мать со своими непотными выкрутасами. Встретил Риту, понравилась, и закрутилось, родился сын…

– Да откуда ты знаешь, что он – твой? Она тебе уже, наверное, наставила рога, гуляет направо и налево! Скоро у тебя ещё куча детей появится…

Женя кинулся на него. Я быстро разнял их, да и Фанфаронов с Серегой особо не хотели драться, поэтому помахали руками и разошлись.

– Еще одно слово про моего сына, – и слово "сын" он выделил, свирепея на глазах, – ты точно у меня схлопочешь леща…

Серега не унимался.

– Опять ты включил свою линию, прямолинейный как шпала…

– Заткнись, дурак! – фальцетом прокричал Женя.

– Действительно, не будь дураком… – начал я, но меня прервали, и решил уж, пусть ребята выскажутся.

Серега все больше расплывался в улыбке.

– Сами вы дураки! Ваши бабы, вот так вами крутят, как динамо, – и показал пальцем, как нами крутят. – Используют, как хотят, а вы, разинув рты, все смотрите им под юбки. Уж хватит быть лохами, пора сказать простое слово «нет» или послать на три советских буквы… Пусть поищут других идиотов для забавы. Я не такой! Хотите быть лохами – дело ваше, только не надо плакать потом, она сделала то-то и то-то. Вот этого мне не надо, сами виноваты, надо быть мужиками.

– Зачем это говорить мне, у нас с женой все нормально, – сказал я ему.

– Это пока нормально, а потом будет ненормально, – мрачно сказал он, пообещав мне незавидное будущее.

– Да ну тебя, говоришь всякие глупости, – отмахнулся я от него.

Серегу это еще больше разозлило.

– Завтра будешь плакать, как Женя, и мучиться со своей женой. – Фанфаронов хотел что-то сказать, но только махнул рукой, понял о бесполезности этого мероприятия. И как только Серега своим голосом подавил все попытки возражения, тут он развернулся и проговорил, что все, кто женятся, являются рогоносцами, и нормальных девушек очень мало, и их можно заносить в красную книгу, как вымирающих животных, и что мужчину обязывают тащить на своем горбу это никчемное создание, и всю жизнь мучиться. – … А она вся такая распрекрасная будет лежать на твоей шеи, и будет указывать куда ехать, что делать, и куда идти. Вот, все будущее. Вы – сосунки, ничего не заработали, ничего не имеете. Вы – нищеброды, у вас вечная нехватка всего, и думаете, как бы обеспечить детей и свою жизнь. Или вы думаете всю жизнь ишачить, с работы домой и обратно, так можно рехнуться … У вас нет независимости, и вы вечно будете зависеть от баб и вечно оглядываться на них, чтобы она не погрозила вам пальчиком. А если бы вы были в достатке и независимости, то и разговор с ними был бы один: что-то не нравится, иди на х… Вот так, а ты плачешься, Женечка, она неизвестно, где шляется, а ее мать сидит с сыном, и что у нее за такие дела, которые были важнее твоего сына…

Женя опять бросился на Серегу с кулаками, но тот был готов к этому, и быстро отступил в сторону.

– Что правда глаза мозолит… А ты знаешь, что я прав…

– А вот не прав, дубина, – огрызнулся Женя. – Она готовится к зачетам....

Серега саркастически усмехнулся.

– О чем ты? Что может быть важнее сына и мужа? Вот ты, настоящий дурак, а я тебе только раскрываю глаза.

Я, конечно, не хотел говорить, но по поводу Риты, Серега прав, все-таки я-то знал об ее изменах, а вот Женя, возможно, подозревал, но ни фактов, ни доверия к себе в этом вопросе не было. Для нормального мужчины признаться, что жена к тебе холодна, и может быть, изменяет, это признать свою импотенцию и ущербность в социальном плане.

– Привязали тебя, Женечка, как собаку. Без ведома жены и тещи и пернуть уже не можешь, а теперь глумятся над тобой, скрывают позор…

– Какой позор? Сука, я тебя точно сейчас прибью…

– Успокойся, Женя… – примиряющим тоном начал я.