К рассвету в сердце Германа постепенно заползла тоска. И вдруг показалось, что больше не бьют, даже обрадовался, но, видно, рано. Русы просто подбирали камни, следующий попался очень большой, он так грохнул, что задрожала уже не только стена, но и всё вокруг. Со стороны осаждающих раздались довольные крики. Герман только успел подумать: «Ну, вот и всё!».
И оказался прав. Следующий камень провалил не устоявшуюся до конца каменную кладку. Все, кто мог, выскочили из домов. В стене зияла огромная дыра, причём подходить к ней было опасно не только из-за летевших теперь уже чуть левее камней, а потому, что сверху продолжало обваливаться.
Русы в пролом не ринулись, как их ожидали, но и высунуться не дали, навстречу смельчакам полетели тучи стрел. Положение нелепое, в крепостной стене дыра, но враг не наступает, по воротам продолжают бить пороки, ни в пролом, ни даже просто на саму стену не поднимешься, тучами летят стрелы. Сидят рыцари в крепости, как крысы в клетке, ни сбежать, ни огрызнуться.
Князь Александр с вечера стоял, внимательно наблюдая за разрушениями, которые производились камнями из пороков. Медленно, но верно каменная стена поддавалась. Если так пойдёт, то к утру рухнет. Он показал воеводе:
— Смотри, как только появится первая трещина, вели две пороки двинуть чуть левее, эти две пусть добьют здесь. А начнёт рушиться, сразу перевозите пороки на ту сторону и тут же начинайте бить. Поддадутся ворота, все пороки переместить в одно место.
Глядя на потных, уставших новгородцев, без устали таскавших здоровенные камни, он добавил:
— Людей замени, не то к утру тут и останутся, а мне все свежие нужны.
— Мыслишь, княже, что падёт крепость до утра?
— Крепость нет, её ещё воевать надо, а вот стена да. Не успела устояться, слабо скрепили.
Так и произошло, к рассвету уже была огромная трещина, которая с первыми лучами солнца разбежалась в разные стороны, раздался грохот, и в крепостной стене, которой так гордились немцы, образовалась огромная дыра. Воевода едва успел закричать «Стой!» первым рванувшим к крепости. Новгородцы недоумённо оглянулись, почему бы не влететь в крепость с лёту? Но Миша помнил приказ князя только не дать выйти наружу и малой части немцев. Возле пороков сразу же показался князь, он не любил спать долго, обычно поднимался до света. Потому и был на ногах. Оглядел разрушения и довольно кивнул:
— Хорошо. Немного погодя пойдём брать.
— А почему не сейчас?
Александр хитровато заблестел глазами:
— А сейчас они нас ждут, изготовились. А мы ещё где порушим, пусть мечутся и думают, откуда мы пойдём.
Солнышко уже поднялось, а пороки всё делали и делали новые дыры. Только когда проломов стало достаточно, князь скомандовал:
— Пора!
Конечно, рыцари, хотя и не были защищены самыми тяжёлыми латами, как обычно на турнирах или в больших боях, но сопротивление оказали сильное. В разваленной крепости они старались отдать свои жизни дороже. Новгородцы штурмовали крепость яростно, но так же яростно защищались ливонцы.
Герман спокойно вернулся в дом, надел латные доспехи, не слишком сильные, но достаточно хорошо защищавшие, взял копьё, меч и вернулся обратно. Одно плохо — в этих латах ни в коем случае нельзя падать, не поднимешься. Но Герман падать и не собирался. Оруженосец, помогавший облачаться, попробовал сказать, что не стоит надевать полную защиту, не на коня же рыцарю, и получил такой удар железным кулаком в скулу, что согнулся, поддерживая челюсть, и куда-то уполз. Больше рыцарь его не видел. Да и не жалко, парень из местных, если слуга позволяет себе что-то говорить хозяину, от него добра не жди. Герман хорошо помнил поговорку, что собаку, подавшую на хозяина голос, попросту убивают.
На дворе уже бились. Всё так же не торопясь, он задвинул забрало шлема и сразу поднял его снова. С опущенным ничего не видно по бокам, да и с поднятым тоже не очень. Двигаться в полном облачении и впрямь было тяжело. Вдруг сзади его кто-то постучал по броне:
— Эй! Ку-ку!
Герман резко обернулся, но быстро двигаться в латах невозможно, в них можно только воевать, сидя на сильной лошади. Причём, если уж упал, то будешь лежать, пока не поднимут. Здесь помогать некому, приходилось рассчитывать только на себя. Русич крутнулся ещё быстрее и снова постучал об латы:
— Повернёшься ты или нет? Биться будем?
Герман немало времени провёл в русских городах, последние месяцы во Пскове, потому понимал, что говорят, и смог даже ответить. Он ответил: «Будем!» и сделал возможно резкий поворот. И тут же полетел наземь, споткнувшись о подставленную ногу новгородца. Обливаясь потом и трясясь от злости, Герман барахтался, как перевёрнутый на спину жук, не в силах подняться. Новгородец от хохота аж присел, но потом решил не тратить попусту времени, стукнул рыцаря со всей силы чем-то тяжёлым по шлему, так, что забрало опустилось само, выдернул из его ослабевших рук меч и посоветовал:
— Лежи тихо, может, в живых останешься.
Убивать глупого беспомощного рыцаря, только что сучившего ногами в попытке приподняться с земли, было даже совестно. Хотя он Никоню не пожалел бы, встреться один на один. Новгородец решил обязательно рассказать всем, как легко можно одолеть тяжёлого рыцаря, достаточно подставить ему подножку. Если упадёт, то сам не встанет.
Следующий оказался умнее, он не стал крутиться и начал действовать мечом так, что Никоня понял — ещё чуть, и последний миг ему обеспечен. На помощь пришёл ладожанин Хотень. Подойдя к рыцарю сзади, он попросту тюкнул того по ведру на голове дубиной. Немец просел на негнущиеся от избытка железа ноги, опустился на колени, но дальше не упал. Осознав, что тот сейчас придёт в себя, теперь уже Никоня опустил ему на голову здоровенный камень, видно выпавший из стены. Получилось громко и убедительно, больше немец не дёргался, лёг, как получилось, и затих.
— Спасибо, — поблагодарил Никоня Хотеня. Тот только кивнул:
— Вдвоём сподручнее, их по башке бить хорошо, один отвлекает, другой сзади лупит чем тяжёлым.
Сговорившись, они свалили таким образом ещё с десяток закованных в латы бедолаг.
При взятии крепости не так много рыцарей погибло, многие лежали, как и противники Никони и Хотеня, оглушённые и не способные подняться самостоятельно. Князь приказал вытащить всех прямо в латах на поляну перед бывшей крепостью. Глядя на груду железа, под которым всё так же нелепо барахтались рыцари, он презрительно поморщился:
— Ещё хотят нас взять! Железом распорядиться с толком не умеют! Столько перевели зря!
Потом была казнь предателей из числа чуди и води, их повесили на остатках ворот крепости. Трое кричали и просили помиловать, обещая князю служить, не щадя живота своего. Александр Ярославич поморщился:
— Если одних предали, то и других предадите!
Вытащенные из лат рыцари выглядели жалко, они стояли, прикрывшись сложенными руками и со страхом озираясь вокруг. Дело в том, что новгородцы пошалили. Велено было раздеть — раздели. Догола. Сняли не только латы, но и всё остальное. Князь с воеводами сначала долго смеялся над такой шалостью взрослых людей, а потом Невский вдруг велел их везти в Новгород, чтоб там отпустить.
— Почему?! — возмутились все, кто слышал.
— У них в плену дети псковитян, взятые в залог. Погубим этих, побьют тех, а их же обменять можно будет. Пусть идут, железо мы им не отдадим, да, пожалуй, и одежду тоже.
Потом, немного остыв, велел какую одежонку всё же дать:
— Чтоб не пугали окрестных девок своим видом.
А крепость снесли совсем, оставив только ворота с болтавшимися на них изменниками другим в назидание. Князь очень не любил предателей, просто ненавидел. Помощь из Риги так и не подошла, видно, узнав, что новгородцы уже разбили крепость, немцы решили не связываться.
На обратном пути выбили рыцарей из Тесова и побережья Луги. Для тамошних гарнизонов нападение тоже стало неожиданным. Уж если и ждали русских, то совсем не со стороны Копорья! Наблюдали за той стороной, в которой Новгород, а не за той, где крепость, которую немцы для себя построили!
