— Боярин, как бы худым не обернулось...

Тот отмахнулся:

— Тьфу на тебя, накаркаешь!

— Да чего уж тут, — вздохнул возница, доставая из-под сена большой топор.

Его первым и убили, потому как обороняться одному от четверых вооружённых тяжело. Правда, и Ефим успел порубить одного, зато остальные живо вытрясли из саней боярина, раздели его, скинули в снег труп возницы и собрались было уезжать. Колба верещал, как поросёнок, которого режут. Один из нападавших повернулся к нему с досадой:

— Много кричать... мольчи... убить будем... — И уточнил: — Понять?

Чего уж тут не понять? Боярин прекратил кричать и попробовал доходчиво объяснить, что он едет к магистру, даже заявил, что по приглашению. Сначала рыцари замерли, но тут же расхохотались:

— Магистр, магистр... Я! Я! Будет ждёт... ждат... Конеч... Я! Я!

И тут же показали, чтоб снял шубу и шапку.

— Как это? — изумился Колба. Они что, не поняли? Ещё раз повторил о своей дружбе с посадником Твердилой Иванковичем и даже магистром. И тут он с ужасом понял, что не помнит его имени! Рыцарь с насмешкой смотрел на новгородца:

— Шуб снимать!.. Бистро! Шнель! Не то будет совсем плёх!

Вдали показались чьи-то сани, боярин обрадовался, показал на них татям, мол, смотрите, помощь идёт. Зря он это сделал, потому как, завидев вдали силуэты рыцарей, ехавшие явно придержали коней, а вот сами нападавшие заторопились. Перестав уговаривать, рыцарь попросту долбанул Колбу по голове, снял с него богатую лисью шубу, сдёрнул шапку и припустил коня вслед за своими навстречу новым жертвам. Те спешно разворачивали сани обратно к Пскову.

Смогли ли удрать, боярин не знал. Сам он очухался нескоро, подобрали следующие ездоки. Ими оказались простые псковские мужики, бежавшие из своей разорённой веси подальше от разбоя псов-рыцарей. Они обнаружили едва живого боярина рядом с убитым возницей и брошенными санями, подобрали, пожалев, уложили на свои сани, укрыли не дорогой шубой, а немудрёным тряпьём, и повезли через Чудское озеро подальше от испоганенной Псковской земли в сторону Копорья.

Псковский посадник ждал посланного вслед за новгородцем охранника с тревогой. Удалось ли догнать и сделать чёрное дело прежде, чем он рассказал ненужное магистру? Тот вернулся уже к полудню, но весть принёс чудную: лишать жизни боярина не пришлось, за него сделали рыцари.

— Как так? — изумился Твердило Иванкович.

— Попались их сани рыцарям, я даже и подъехать не успел. Побили их с возницей, боярина раздели и оставили лежать в снегу.

Посадник чуть недоверчиво прищурил глаза, а вдруг новгородский боярин сумел подкупить стража и всё же уехать?

— Побожись!

Страж побожился:

— Вот те крест, Твердило Иванкович! Как есть прибитый лежал в снегу и раздетый, без шубы.

— А чего ж не подобрал?

Глаза дружинника широко раскрылись:

— Зачем? Хотя и не так холодно, да ведь весь в крови был... Даже если и жив, то недолго протянет.

— Как жив?! — ахнул посадник — Так ты не знаешь, убит он или нет?!

Тот растерянно замотал головой:

— Не... не посмотрел... Но кровищи вокруг много, весь снег залит... Нельзя было подъехать, боярин. Тогда уж точно пришлось везти обратно в город.

И то верно, остановись у боярина этот дружинник, и пришлось бы спасать. Но и так тоже плохо, теперь вот думай, жив или нет проклятый Колба. Твердило, вздохнув, махнул рукой:

— Иди... Позову...

Утром он всё же отправил с ерундовым поручением дружинника в Дерпт, чтобы осторожно посмотрел, нет ли там Колбы. Три дня, которые прошли до его возвращения, для посадника Твердилы Иванковича были одними из самых тяжёлых. Немало седых волос появилось на его голове, а спать он совсем не мог.

Архиепископ Спиридон вздыхал: в его ли летах пускаться в столь дальний путь? Конечно, путешествовать зимой легче, чем летом, если зябко, укрылся волчьей или даже медвежьей полстью и сиди себе. Конным легче, но владыке верхом ездить не престало, да и не в силах уже.

От Новгорода завернули сначала в Юрьев монастырь помолиться на дорогу, хотя перед самым отъездом епископ долго стоял в самой Софии перед заступницей, прося помощи. Потом по льду Ильменя до Меты, по ней до волоков на Торжок и по Волге до дороги на Переяславль-Залесский. Архиепископ не один, сопровождали многие лучшие мужи Новгорода. Даже если и не позвал бы, всё одно — поехали. Но Спиридон осторожно подбирал людей, не князь Александр Новгород просил, а город его, потому нужны те, кто князю не противен. Владыко в который раз шёпотом обругал новгородцев, прогнавших Невского, и тут же перекрестился. Он не видел, что два дружинника, невольно услышавшие шёпотом произнесённые ругательства и заметившие движения руки архиепископа после того, из озорства принялись считать, сколько ещё раз Спиридон повторит такое. За поездку получилось много. Владыко и впрямь был очень рассержен на своих горожан.

Когда свернули с волжского льда на дорогу, ведущую в Переяславль, нашлись те, кто засомневался, а не надо ли сначала к великому князю Ярославу Всеволодовичу съездить, у него испросить старшего сына на княжение? Архиепископ объяснил, что с князем уже снесся, тот ответил, мол, сами гнали, сами и зовите.

Потрясения начались в Торжке. Конечно, новгородцы слышали о страстях Батыева нашествия, но одно дело слышать и совсем другое — увидеть воочию. Торжка будто и не было, татары разрушили городские бревенчатые стены, сожгли весь город, а жителей даже полонить не стали, перебили всех. Маленький Торжок, задержавший Батыеву рать и тем самым спасший Новгород, ещё лежал в руинах. Люди не стремились его восстанавливать, решив, что на пепелище при новой рати не позарятся, а уходить в леса с малыми пожитками легче. Люди больше не верили в возможность чьего-либо заступничества. Новгородцам горько было сознавать, что они не помогли своему маленькому пригороду в тяжёлую минуту. Теперь все понимали, почему так настойчиво просил князь Александр Ярославич отправить ополчение в помощь соседям.

Но не многим лучше было и далее. Города, в которых сильной княжеской властью поднялись новые крепостные стены, обживались быстрее, а вот такие маленькие, как Торжок и многочисленные веси, казалось, не восстановятся никогда. Но даже в испепелённой веси иногда встречалась вдруг избёнка с дымившейся трубой, показывая, что не все жители погибли, нашлись и те, кто спасся, не бросил родную землю, дедовы могилы. Новгородцы, знавшие от псковичей о жестокости псов-рыцарей, убедились, что и на юге враг не лучше. Их сердца сжимались от боли и предчувствия возможной беды. Только бы князь Александр Невский не отказался вернуться и защищать город! Умные, сильные люди безгранично верили, что только Невский сможет спасти и Новгород от вот такого же разорения.

Переяславлю новгородцы подивились — городок маленький и тихий, каково тут живётся их беспокойному и горячему князю? Они уже звали Александра только своим.

Владыке Переяславль понравился, прежде всего, заложенным Александровским монастырём. Значит, князь и здесь, вдали от всех, печётся о своей и не только о своей душе. Порадовался архиепископ и за обновлённые, заново освящённые церкви.

Ещё до того, как посольство добралось в Переяславль, к князю примчался свой дружинник с сообщением:

— Княже, к тебе из Новгорода едут... Сам владыко с многими...

— Зачем? — прищурил глаза Александр.

Дружинник чуть пожал плечами, он успел поговорить с теми, кто сопровождал владыку и остальных.

— Просить вернуться в Новгород.

Александр хмыкнул, княгиня едва сдержалась, пока дружинник был в трапезной, но, как только вышел, заявила:

— Не езди, Саша!

— Почему?

— Как же? Сами погнали, а теперь обратно просят?

— Новгород помощи просит, трудно им.

Княгиня даже пятнами пошла от возмущения:

— А ну как снова на вече тебя хулить, ругать станут? Снова погонят?

— На вече бояре хулили, а в Новгороде есть ещё и те, кто со мной на Неве со шведом бился, и их жёны и дети! Не один Новгород помощи просит, вся Русь.