29 января после продолжительной беседы с цесаревичем Лорис-Меликов сказал Екатерине Михайловне:
– Победа над цесаревичем за нами.
В то же время завсегдатаи Аничкова дворца, возмущенные и подавленные, с ужасом повторяли друг другу:
– Россия погибла… Бездна развертывается перед нею… Цесаревич попал в сети армянского шарлатана.
В сущности, реформа была очень скромных размеров. Она только расширяла полномочия земств, давая им право впредь посылать своих представителей в Государственный совет для участия вместе с ним в законодательной работе. Но даже будучи преобразован таким образом, Государственный совет по-прежнему сохранял роль законосовещательного органа.
При всей своей ограниченности и скромности эта реформа имела большое общественное значение. Благодаря ей в устаревшие государственные институты проникал основной принцип свободного режима демократических государств, принцип народного представительства. Впервые русский народ получал право приобщиться к законодательной работе. Государственный совет даже в своем новом составе не сможет, конечно, претендовать на роль парламента, но он будет, по крайней мере, зародышем и как бы предтечей.
В этом отношении император не тешил себя иллюзиями и предчувствовал, что, выйдя на этот путь, он уже не сможет остановиться. Когда великий князь Константин и Лорис-Меликов слишком превозносили в беседе с царем достоинства вводимой реформы, он напоминал им, что все бедствия Людовика XVI начались с того дня, когда он создавал совет нотаблей. Тем не менее Александр назначил тайную комиссию под председательством цесаревича, которая обсуждала практическое значение намечаемой реформы и устанавливала ее фактическое содержание. Великий князь Константин принимал участие в работах этой комиссии в качестве председателя Государственного совета.
Одновременно с этим царь подолгу размышлял над другим вопросом, волновавшим его гораздо больше. Это была мысль о возведении княгини Юрьевской в сан императрицы. Александр придавал этому теперь особое значение, так как не скрывал уже своего нового брака и Екатерина Михайловна открыто участвовала в придворной и семейной жизни императора. Но, будучи только морганатической женой царя, она принуждена была уступать первенство всем великим князьям и княгиням; так, например, на воскресных семейных обедах она занимала место не против императора, а в конце, между князем Ольденбургским и герцогом Лейхтенбергским. Александр II мечтал как можно скорей избавить свою жену от такого унизительного положения.
Юридически коронование княгини Юрьевской не представляло никакой трудности – для этого достаточно было царю поставить свою подпись под соответствующим указом. Но практически это являлось щекотливой задачей. Коронование императриц происходило обычно одновременно с коронованием их супругов. В прошлом, правда, уже имело место одно исключение, когда Петр Великий вторично женился на Екатерине в 1711 году после насильственного развода с царицей Евдокией. Но в ту эпоху придворный этикет не отличался еще той сложностью и торжественностью и не имел тех бесконечных обязательных мелочей, которые он приобрел позднее, во времена Екатерины II и Павла I.
Таким образом, приходилось предусмотреть некоторые новые обстоятельства, упразднить кое-какие церковные обрядности, заменив их другими, и все это в той области, где церковная служба, монархические принципы, история, традиции и этикет предписывали сложные, веками выработанные правила.
Князю Ивану Голицыну было поручено тайно исследовать московские архивы для выяснения этого вопроса. Было необходимо также совершить некоторые предварительные формальности. Гражданское состояние Екатерины Михайловны, то есть ее положение законной супруги, имя княгини Юрьевской и титул «светлейшей», должно было быть засвидетельствовано в установленной законами форме. С этой целью царь вручил министру юстиции Набокову личный указ, составленный им 19 июля, в день своей свадьбы, и приказал зарегистрировать его секретно в Департаменте герольдии Правительствующего сената.
Но в душе Александра все эти важные заботы сводились к одной доминирующей мысли, в которой он не признавался никому, кроме Екатерины Михайловны.
Александр мечтал, после того как обнародует свою политическую реформу и добьется коронования Екатерины Михайловны, исполнив свой долг перед народом и избранницей своего сердца, сбросить со своих плеч тяжелое бремя высшей власти. Через шесть месяцев, самое большее через год, он намеревался отречься от престола в пользу цесаревича и вместе с женой и детьми покинуть Россию.
Несмотря на все принятые предосторожности для сохранения в тайне готовившихся событий, общество, в большей или меньшей степени, догадывалось о них. Самые разнообразные слухи циркулировали в столице. Не имея никаких оснований и доказательств, утверждали, что 2 марта, в день годовщины освобождения крестьян, Александр II обнародует манифест о конституции. Отменяя самодержавие, этот манифест установит новое договорное соглашение между русским народом и династией Романовых. Эти слухи, возбуждая страх и негодование в одних общественных группах, вызывали ликование и светлые надежды в других. Но символический день 2 марта не принес ничего нового. Тогда общее возбуждение стало еще сильней. Не теряя надежды, в обществе говорили, что манифест будет обнародован в конце поста, 24 апреля, в Светлое Христово Воскресенье.
В революционных кругах тоже царило возбуждение; не потому, конечно, что дарование конституции имело какую бы то ни было цену в их глазах. Они стремились не к ограничению царской власти, а к ее ниспровержению и жаждали не улучшения существовавшего социального строя, а его разрушения. Но они чувствовали, что снова наступал удобный момент проявить себя каким-нибудь громким революционным актом.
В начале февраля полиция констатировала оживление деятельности в революционном подполье. В течение нескольких дней ей удалось арестовать небольшую группу анархистов, считавшихся наиболее опасными. Благодаря этому аресту полиция узнала, что Исполнительный комитет «Народной воли» занят организацией целой серии покушений, которые своей ужасающей дерзостью превзойдут все предыдущие. Удары будут так сильны и часты, что на этот раз царская власть рухнет. Инициатором этого нового революционного наступления был Желябов, человек неумолимой воли и исключительной ненависти к врагам. В революционных кругах его называли «страшным Желябовым».
Его возлюбленная, молодая девушка Софья Перовская, разделяла с ним мрачную судьбу гонимого зверя. Благородного происхождения, она была красива, пылка и мрачна, как Эвменида. Обладая исключительной энергией, она не допускала в своих товарищах даже минутной слабости. Говорили, что не только Желябов приходил в отчаяние от ее жестокой неумолимости в такие минуты, но даже были известны случаи, когда она заставляла некоторых своих товарищей расплачиваться самоубийством за проявленное малодушие.
Вокруг этих двух главных лиц группировалась «боевая дружина» – человек пятнадцать бесстрашных смельчаков, которые, пренебрегая теоретической пропагандой, всецело посвятили себя «практическому терроризму», то есть изготовлению взрывчатых веществ и выполнению покушений. Инженер Гриневицкий, студент Рысаков, химик Кибальчич и Геся Гельфман являлись основным ядром этой дружины. Полиции удалось напасть на их следы. Все они были арестованы и погибли в тюрьме.
В субботу, 12 марта, перед началом Великого Поста, император, согласно установившемуся обычаю, причащался в маленькой домовой церкви Зимнего дворца. Княгиня Юрьевская с детьми, цесаревич с женой, великие князья Константин и Владимир с женами сопровождали царя. Члены императорской фамилии разместились по правую руку от царя, а княгиня Юрьевская с детьми – по левую. После того как царь по своему сану взял собственными руками с алтаря святое причастие, приблизились великие князья и княгини, чтобы принять его из рук священника. Только жена великого князя Владимира, не перешедшая еще из лютеранства в православие, стояла в стороне. Вслед за ними Александр снова приблизился к иконостасу, чтобы быть вблизи жены и детей во время их причастия. Он даже взял на руки своих двух дочурок, чтобы помочь им дотянуться до святой чаши.
