Говорили, что пять директоров заранее согласились определить того, кто должен выбыть, что Летурнер согласился отказаться от своей должности и жребий бросали только для вида. Но это предположение было нелепо, как и все предположения, обязанные своим происхождением духу партий. Все директоры, исключая Ларевельера, весьма дорожили своими местами. Кроме того, Карно и Летурнер, надеясь стать во главе правления, не могли добровольно согласиться оставить свою партию. Лишь одно обстоятельство оправдывало этот слух. Пять директоров согласились между собой, что выбывавший член должен получить от каждого из своих сотоварищей 10 тысяч франков вознаграждения, что дало бы возможность не переходить сразу от представительной верховной власти к нищете. Эта сделка могла служить предположению, что товарищи Летурнера согласились отказаться в его пользу от части своего жалованья. Однако на самом деле ничего такого не произошло.
Клуб Клиши делал всё, чтобы предупредить сделку. Придумали представить в Совет пятисот предложение, которое вынудило бы директоров бросить жребий публично. Это предложение было противно конституции, так как она не определяла порядок жребия и его правильность основывалась на интересах каждого из директоров; тем не менее предложение прошло в обоих советах. Директор Ларевельер-Лепо, нечестолюбивый, но твердого характера, заявил своим товарищам, что эта мера была нарушением их прав, а потому он побуждает их не признавать ее законности. Директория и в самом деле ответила, что не исполнит ее ввиду незаконности. Советы возразили, что Директория не компетентна обсуждать решения законодательного корпуса. Директоры хотели возразить, что своей основной статьей конституция вверялась охранению в том числе и правительства и исполнительная власть не обязана исполнять неконституционную меру; но Карно и Летурнер не поддержали своих товарищей. Баррас, хотя и пылкий, но ненастойчивый, склонил Ревбеля и Ларевельера уступить, и процедуру жребия перестали оспаривать.
Буйный клуб Клиши придумал внести в советы новые предложения. Важнейшим, по его мнению, было отозвание знаменитого закона 3 брюмера, увольнявшего с общественных должностей родственников эмигрантов; закон препятствовал вхождению в законодательную власть многих членов первой и второй трети. Предложение это было внесено в Совет пятисот несколькими днями ранее начала его работы и принято после прений. Такой неожиданный успех до вступления даже второй трети указывал на влияние, которым оппозиция уже пользовалась в законодательном корпусе, составленном еще из двух третей бывших членов Конвента. Однако партия, называвшая себя конституционной, была сильнее в Совете старейшин и отказалась поддержать отмену закона 3 брюмера.
С наступлением 27 мая (1 прериаля) 250 новых избранников вступили в законодательный корпус и заменили 250 членов бывшего Конвента. Из 750 членов обоих советов только 250 принадлежали великому собранию, завершившему и защищавшему революцию. Когда Пише-грю явился в Совет пятисот, большая часть собрания, не знавшая, что принимает изменника и видевшая в нем только знаменитого генерала, подвергшегося опале, поднялась, побуждаемая любопытством. За свое избрание в президенты он получил 387 голосов из 444. Умеренная конституционная партия хотела выбрать в бюро генерала Журдана, чтобы подготовить ему путь к президентскому креслу, в котором он мог стать преемником Пишегрю; но, гордое своей силой, новое большинство позабыло всякую благодарность и не проголосовало за Журдана. Членами бюро были избраны Симеон, Воблан, Анри Ларивьер и Паризо. Неизбрание Журдана было неловким поступком и могло оскорбить армии. На том же заседании признали недействительность избрания Барера от Верхних Пиренеев.
Затем узнали о результатах жребия Директории и стали совещаться, кем следует заменить выбывшего директора. Выбор терял свое значение, если новый директор не мог влиять на изменение большинства в Директории. Конституционалисты, желавшие и надеявшиеся изменить политику правительства, не изменяя самого правительства, хотели бы избрать человека, преданного настоящему порядку вещей, но противящегося Директории и готового объединиться с Карно. Они подумывали о Бернонвиле; но в клубе Клиши были дурно расположены к Кошону вследствие его роли в аресте Бротье, Дюверна де Преля и Лавилернуа. Предложили Бартелеми, посланника в Швейцарии, уполномоченного при заключении мирных договоров с Пруссией и Испанией. Несомненно, этим избранием хотели почтить в нем не дипломата-миротворца, но предполагаемого сообщника претендента и эмигрантов. Однако роялисты, надеявшиеся, и республиканцы, боявшиеся встретить в нем изменника, ошибались в равной степени. Бартелеми был слабохарактерным человеком посредственных способностей, он был верен существующей власти, и ему недоставало смелости изменить ей. Чтобы всё же провести эту кандидатуру, распустили слух, что он откажется и избрание его станет всего лишь знаком признательности человеку, положившему начало замирению Франции с Европой. Эта басня удалась: Бартелеми получил в Совете пятисот 309 голосов, а Кошон 230. В числе кандидатов, представленных старейшинам, были Массена, за которого высказалось 187 голосов, Клебер – 173 голоса и Ожеро – 139 голосов. Многие депутаты хотели ввести в правительство кого-нибудь из отличившихся дивизионных генералов.
Бартелеми отвечал, что принимает должность директора. Его вступление в должность нисколько не изменило соотношения голосов в Директории: Бартелеми столь же мало был способен влиять на своих товарищей, сколь и Летурнер; ему, вследствие его положения, приходилось вотировать так же, как вотировал Летурнер из преданности Карно.
Члены общества Клиши, клишийцы, как их именовали, принялись за дело с самого начала и выказывали весьма яростные намерения. Немногие из них пользовались полной доверенностью роялистских агентов. Лемере, Мерсан, Имбер, Пишегрю и, может быть, Вилло одни были посвящены в тайну. Пишегрю, переписывавшийся вначале только с Конде и Уикхемом, теперь общался непосредственно с претендентом. Его обнадеживали, осыпали обещаниями, посылали ему всё новые денежные суммы, которые он по-прежнему принимал, столь же мало, как и прежде, уверенный в правильном их применении. Пишегрю много обещал и говорил, что, прежде чем на что-нибудь решиться, следует сначала выждать и ознакомиться с ходом дел. Холодный и молчаливый как перед своими сообщниками, так и перед всеми остальными, он демонстрировал таинственность глубокого ума и сдержанность великого характера. Чем меньше он говорил, тем больше за ним предполагали комбинаций и возможностей. Большей части членов клуба Клиши его тайная миссия была неизвестна. Само правительство ничего о ней не знало, так как Дюверн де Прель не мог о ней сообщить. Одних членов клуба побуждало честолюбие, других – естественная склонность к монархическому образу правления, большую же часть – воспоминания о терроре и опасения по поводу его возвращения.
С самого начала работы советов оппозиционеры стали составлять самые нелепые планы. Прежде всего они хотели объявить непрерывность заседаний. Затем они хотели потребовать удаления войск, стоявших вокруг Парижа, и подчинения себе полиции, в этом смысле истолковав параграф конституции, который оставлял полицию в ведении законодательного корпуса в месте его собраний, заменяя слово «место» словом «город»; кроме того, они хотели представить обвинительный акт против директоров, выбрать других, целиком отменить все так называемые революционные законы, то есть – отменить Революцию. Подчинив таким образом себе Париж, они могли решиться на всё, даже на реставрацию. Однако эти предложения слишком увлекающихся умов были отстранены. Люди более умеренного образа мыслей, видя, что происходит открытое нападение на Директорию, успели провести другие предложения. Условились воспользоваться большинством, чтобы изменить состав комиссий и переделать некоторые законы, таким образом мешая деятельности Директории. То есть открытому нападению предпочли парламентскую тактику.
