Бонапарт немедленно возвратился на Адидже для приведения в исполнение самого смелого военного похода, о котором упоминает история. Раз перейдя Альпы для вторжения в Италию, он хотел перейти их вторично, броситься за реки Драву и Муру в долину Дуная и идти к Вене. Никогда еще французская армия не показывалась в виду этой столицы. Для исполнения такого обширного плана ей предстояло преодолеть много опасностей. Она оставляла за собою в тылу всю Италию, правда, охваченную ужасом и удивлением, но все-таки не вполне излеченную от убеждения, что французы не могут долго владеть ею.
Последняя кампания, кончившаяся сражением при Риволи и взятием Мантуи, по-видимому, положила конец этому убеждению; но поход в Германию мог вновь пробудить его. Правительства Генуи, Тосканы, Неаполя, Рима, Турина и Венеции, пребывая в негодовании из-за близкого соседства революции в Ломбардии и Циспадании, могли воспользоваться первой же неудачей для восстания против французов. Неуверенные в окончательном результате, итальянские патриоты сдерживались, дабы не компрометировать себя.
Численность армии Бонапарта была значительно ниже той, какую она должна была иметь для отражения всех возможных опасностей плана. Численность прибывших с Рейна дивизий Дельма и Бернадотта не превосходила 20 тысяч человек; прежняя Итальянская армия доходила до 40 тысяч, что вместе с ломбардскими войсками составляло всего 70 тысяч. Но по меньшей мере 20 тысяч следовало оставить в Италии, с 15-ю или 18-ю – охранять Тироль, а для похода на Вену оставалось около 30 тысяч; неслыханная смелость.
Чтобы как-нибудь отвратить эти затруднения, Бонапарт опять попытался заключить с королем Сардинским наступательный и оборонительный союз. Этот союз должен был доставить Франции 10 тысяч хороших солдат. Король, не довольствовавшийся прежде гарантией своих владений за требуемые от него услуги, теперь, с тех пор как революция приобретала всё новых сторонников, находил эту гарантию достаточной. Он наконец подписал договор, который послали в Париж.
Этот договор противоречил, однако, видам французского правительства. Директория, одобряя политику Бонапарта в Италии, не хотела сама способствовать падению существующих правительств и тем принимать на себя ответственность за революции; она желала дождаться близкого падения их, вызываемого самою силой вещей, и потому не хотела ни нападать ни на кого из государей, ни защищать их. Итак, ратификация договора была весьма сомнительна, притом на нее требовалось от пятнадцати до двадцати дней. Затем сардинскому контингенту нужно было время на выступление, а Бонапарт тогда уже был бы за Альпами.
Он хотел заключить подобный договор о союзе и с Венецией. Правительство этой республики вооружалось, и в намерениях его нельзя было сомневаться. Лагуну наполняли славонские полки. Подеста[26] Бергамо Оттолини, слепое орудие инквизиторов, раздавал оружие и деньги горцам Бергамской области и держал их на всякий случай в полной готовности. Это правительство, столь же слабое, сколь и вероломное, не хотело, однако, себя компрометировать и продолжало поддерживать вынужденный нейтралитет. Венецианцы отказывались от союза с Австрией и Францией, но, в случае неудачи французов при вступлении их в Австрию, готовы было выступить и перерезать их при отступлении.
Бонапарт, такой же хитрый, как и венецианская аристократия, чувствовал эту опасность, а потому желал союза с Венецией – более для того, чтобы предохранить себя от ее замыслов, чем имея в виду получение от нее какой-либо помощи. Переправившись за Адидже, он хотел видеть проведитора Фоскарелли, того самого, которого он так напугал в прошлом году в Пескьере; он сделал ему самые откровенные и дружеские предложения. Все государства Террафермы[27], сказал он, заражены революционными идеями: со стороны французов достаточно одного слова, чтобы возмутить против Венеции ее провинции; но в случае союза с Венецией они, конечно, остерегутся это делать и, напротив, постараются успокоить умы; они сохранят Венецию от честолюбия Австрии, и, не требуя от нее жертвовать своей конституцией, посоветуют ей некоторые необходимые изменения.
Ничто не могло быть благоразумнее и искреннее этого мнения. Нисколько не верно, что в это самое время Бонапарт и Директория уже замышляли отдать Венецию Австрии. Директория в этом отношении не составила себе еще никакого мнения; в ожидании последующих событий если она и думала о чем-нибудь, то скорее об освобождении всей Италии, чем об уступке какой-либо ее части Австрии. Бонапарт же искренне желал приобрести союзника; и если бы Венеция вняла ему, соединилась с ним и несколько изменила свою конституцию, то спасла бы тем свою территорию и ее древние законы. Но проведитор отвечал уклончивым образом. Бонапарт, видя, что на Венецию надеяться нечего, решил принять свои меры и восполнить то, чего ему недоставало, своими обычными средствами – быстротой и решительностью.
У него было 60 с лишним тысяч таких солдат, каких еще никогда не видала Европа. Он хотел оставить 10 тысяч в Италии: вместе с Ломбардским и циспаданскими легионами они составили бы силу, способную сдержать венецианцев. Тогда у него оставалось 50 тысяч человек, которыми он мог располагать следующим образом. Три дороги идут через Ретийские, Норические и Юлианские Альпы на Вену: первая, слева, пролегает по Тиролю и ведет через перевал Бреннер; вторая, посередине, – через Каринтию и перевал Тарвис; третья, справа, – через Тальяменто и Изонцо в Карниолу. Главные силы эрцгерцога Карла были расположены на Изонцо, охраняя Карниолу и прикрывая Триест. Два отряда, один в Фельтре и Беллуно, другой в Тироле, прикрывали две другие дороги. Вследствие ошибки австрийского правительства, поздно направившего в Италию подкрепления, шесть отделенных от ее армии прекрасных дивизий еще не успели прибыть. Ошибка эта могла быть частично исправлена, если бы эрцгерцог, избрав свою главную квартиру в Тироле, стал бы нападать на левое крыло французов. Шесть дивизий с Рейна подошли бы к нему через пятнадцать дней; очевидно, что тогда Бонапарт не мог и думать направиться вправо на Каринтию и Карниолу, а должен был бы сразиться и покончить с эрцгерцогом прежде, чем решиться двинуться за Альпы. Он встретил бы тогда его лучшие войска и не так легко было бы с ними разделаться.
Но эрцгерцог получил приказание прикрывать Триест, единственный морской порт австрийской монархии, а потому он и расположился у входов в Карниолу, оставив на дорогах в Каринтию и Тироль только отдельные отряды. Две дивизии, отправленные с Рейна, должны были подкрепить генерала Керпена в Тироле, четыре другие – пройти за Альпами Каринтию и Карниолу и прибыть в главную квартиру во Фриуле. Был март, Альпы были покрыты снегом и льдом. Можно ли было думать, что Бонапарт в такое время года решится взбираться на их вершины?
Бонапарт же думал, что, бросившись на эрцгерцога до прибытия главных подкреплений с Рейна, он легче завладеет альпийскими перевалами, перейдет их, последовательно разобьет, как это всегда бывало, разобщенных австрийцев и, в случае поддержки со стороны рейнских армий, дойдет до Вены.
Вследствие этого он подкрепил Жубера, которому после Риволи вполне доверял, дивизиями Дельма и Бараге д’Илье, что составило корпус в 18 тысяч человек, поручил ему вступить в Тироль, во что бы то ни стало оттеснить Лаудона и Керпена за Бреннер, а потом направиться на соединение с главными силами в Каринтии. Без всякого сомнения, Лаудон и Керпен, пользуясь удалением Жубера из Тироля, могли вновь туда возвратиться; но пока они оправились бы от своего поражения и вступили в Тироль, Бонапарт успел бы уже оказаться под стенами Вены.
Для успокоения тирольцев Жуберу было предписано угождать священникам, хорошо отзываться об императоре и дурно – о его министрах, пользоваться только средствами неприятельских казначейств и ничего не изменять в администрации страны.
